|
|
Криком кричать
или биться об лёд,
или под сто восемьдесят,
не замечая знака,
чтобы из горла
густая кровь –
краснее роз,
алее мака.
Чтобы было похоже
как здесь, внутри, –
в горячечной мгле,
в дрожаньи истомы,
так и там – где мысли
по тонкой игле
тянутся-тянутся
в окна дома.
Легко улыбаться,
лениво жмурясь,
большой и рыжей
ласкаясь кошкой,
и хрипло дышать
сквозь больное ребро,
укачивать боль
чужой ладошкой.
Заглядывать
в собственное нутро
в недоумении
несовпаденья –
почему же оно
хлещет кнутом?
И падать-падать,
ища забвенья.
Не разомкнув губ,
кричать и кричать
на самом-самом
краю вселенной,
но тела крик
бессмысленно груб,
и рот растянут –
оскал Гуинплена.
От ужаса выть,
на луну взъярясь,
брошенной в ночь,
ударенной обухом,
сердцем своим
пятиться вспять,
вздрагивать, вскрикивать,
пугаясь хохота.
И фальшивя, –
сквозь стон и страх, –
«Колыбельная для…»,
привыкая к боли,
напевать сквозь слёзы,
дни свои для,
и раны кровить
кристаллами соли…
Гуляет у моря Эдвард.
Он смотрит на рыб и прочих.
Ему говорят – он верит,
Что спать не положено ночью.
Он вслух называет звезды
Таинственными именами.
Вчера опоздав на поезд,
Он спит на соленом камне.
У моря тоскует Эдвард,
Поймавши звезду морскую.
Не знает, где зад, где перед:
Он смотрит наверх, тоскуя.
Иные шутят, бывало:
«Эдвард, с какой вы звезды?»
Он смотрит на море устало:
«Забыл, извините. А вы?»
Жила маленькая девочка.
Среди лесов широких,
Среди тайги большой,
Среди болот глубоких,
Среди травы большой.
Жила она одна
В тиши лесной
И говорила об одном:
Я маленькая девочка.
Пригни колено перед алтарем границ, веревкой обмотай свою ты шею, малый
Сложи ладони вместе и молись о торжестве в тебе смиренного начала.
Молись и дьяволу и богу и судьбе, все суть одно, коль различать не вычен
В колодце с ангелом шипит про то змея, но глас ее для уха не привычен.
И иудеи, и египтянин, даже Рим про то судить уже теперь не будут
Последний дядя мой из рода Маккавей рассказывал о том, что все они забудут.
Так ты молись, как я тебя учу, границы лишь должны быть приоткрыты
И из колодца, где змея сидит, придет – но у тебя уж все столы накрыты.
И если посидит минуту-две, твоя дорога как лебедка в темноту
Вино не сможет опьянить, но все же, старайся не погрязнуть в дремоту.
Потом увидишь, даст он амулет невзрачный, к лебедке ты навесь покрепче и узлом
Когда уйдет, возрадуйся тем паче, но не вертись, исчезнешь за стеклом.
Балда, пригнись, сказал, вот бука, твои мотивы видно как мой чирей на носу
Запомни, что теперь на мне порука, твои же слезы лягут на росу.
Будь здоров.
Усталый романтик
Гитара спит в кресле.
В туманном забвенье
Растеряны песни.
С дымком от костра
В небеса улетели
Наивные рифмы
Смешных менестрелей
Усталый романтик,
Тяжёлое бремя.
В сраженьях с ветрами
Потеряно время.
И выгорел парус,
От солнца – стал белым.
В тоске ожиданья,
Ассоль поседела.
Усталый романтик
Вдаль смотрит печально
И вторит гитара
Аккордом молчанья…
Капли….
Капли дождя...
Светлые слёзы Земли.
Тихо шумит листва?
Песни слагая свои…
Песни..
Песни поёт огонь,
Замкнутый в рыжий камин.
Рвется на волю он,
Воле слагает гимн…...
Воля…
Воля огню, простор
Нужен – что б мир покорить.
Лёгкую свежесть ветров,
Чёрною гарью сменить.
Гарь..
Гарь забивает глаза,
Тон здесь колюч и сердит.
Манит – поёт тишина.
В сон погрузиться велит….
Сон..
Сон прерывает гроза…
Тучами небо прикрыв,
Молния.. гром.. и слеза…
Ливнем – огонь укротив…
Капли.. капли дождём…
Песни.. песни Земли…
Ночью звучат и днём,
У каждого ноты свои…
Я прятал себя под эстетство,
Расстраивал грусть как струну,
Натравливал время на детство,
А сам… У порока в плену
Как зверь под призором метался.
И только молил об одном:
Чтоб все не напрасно – узнался б
Я в ней, как разбуженный гром,
В горячную тайнопись жизни.
Туда, где судьбу навлечет
Мне сладость с оскоминой вишни,
С ошибками наперечет.
Я прятал себя под эстетство,
Чтоб с ней – как мальчишка из детства.
За окошком зима.
КрУжат в вальсе снежинки,
На уснувшей земле – оставляя ковер.
Серебрится луна.
Звёзд лучи-паутинки,
Ткут снежинкам волшебный, невесомый узор.
За окошком зима.
В тишине полуночной,
Ветер пробует ноты – на каминной трубе.
Чуть шумит самовар.
Кот, свернувшись клубочком,
Размышляет о вечном – в ароматном тепле.
За окошком зима.
Рассыпается иней,
Профиль милый рисуя – на замёрзшем стекле.
Сквозь любовный дурман
Я шепчу твоё имя,
И на гуще кофейной вновь гадаю себе…
Загон у дома Тимофея, скучал он и соломинку жевал,
Расплющенные звезды, пыль, метла, воздушная слегка Кассиопея
И в памяти снуют забытые слова.
И львы, и скорпионы мрака беснуются под солнцем и горят
Пришедшим пламенем из ада и лопата
Изрывшая все поле невпопад…
.
* * *
(Из драматической поэмы)
(Какие-то фрагменты из этой сцены я уже выставлял на ARIFIS’e, поэтому что-то может показаться знакомым...)
Комната Дон Кихота.
Что-то в ней изменилось; она стала как-то чище, светлее, на окнах появились более веселые занавески, на столе — цветы;
во всем ощущается прикосновение женской руки.
Д о н К и х о т, тоже, под стать обновившейся комнате, чистый и светлый, полусидит — грудь перевязана бинтами —
в постели, опираясь спиной на несколько подушек.
С а н ч о, в котором мы не находим, в отличие от Дон Кихота, никаких изменений (кроме, разве что того, что
он несколько грустнее, чем обычно), сидит у стола; перед ним — на столе — портрет Дульсинеи и пустая бутылка из-под
настойки померанца.
Д о н К и х о т (глядя в окно, улыбаясь чему-то) :
...И мир наш, Санчо, — взгляни — разве плох?..
Послушай, как влюбленный поет соловей...
Да будет благословен Господь Бог,
Сидящий на Престоле Славы своей...
С а н ч о (кивая куда-то в сторону кухни) :
...Она-то — вон! — без памяти как рада!..
Ну что же, может, так оно и надо...
Но тут, сеньор, я знаю дело туго:
Для жизни подбирать себе подругу —
Не в лавке покупать вам табакерку; —
Устроим ей последнюю проверку! —
Я сговорюсь — уж будьте вы уверены —
С погонщиком хоть, с давешним-то мерином:
За несколько каких-нибудь суэльдо
Она расстелит вмиг ему постель-то
Под этим знаменитым своим деревом!..
Д о н К и х о т (рассеянно) :
...Ты думаешь?..
(отрываясь от окна)
...Боюсь — как ни банально —
Поймать ее не трудно будет... Впрочем,
Разумно ль класть алмаз на наковальню,
Чтоб испытать, достаточно ль он прочен?..
Слышится пение — г о л о с А л ь д о н с ы :
«...О, ветры с северо-востока!..
Зимой бывает одиноко...
И гор вершины леденеют,
И ночь одна — другой длиннее...
...Но в тайниках своей души
Листвой осенней шебурши,
И в глубине своего сердца
Жди друга и единоверца...»
Д о н К и х о т :
...Слышишь, Санчо?..
С а н ч о (недовольно бурча) :
...Поет она — что же я — слышу я...
Д о н К и х о т :
...Ты пойми, существо она — женщина — низшее, —
По своей ли натуре, по сущности женской...
Может, лучше — помочь ей достичь совершенства?..
И не строить препятствий, капканов ей разных,
А напротив — беречь, ограждать от соблазнов?..
Ведь, наверное, женщиной, друг мой Санчино,
Быть намного труднее, чем, скажем, мужчиной...
Это — знаешь ты!.. — думаю я временами...
Не хотел бы я женщиной быть, между нами...
...Как-то все недостойно — ловушки все эти...
И мужское ли дело — ловить ее в сети —
Пусть в алмазные даже, из которых Вулкан
Для неверной Венеры изготовил капкан...
.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1030... ...1040... ...1050... ...1060... 1069 1070 1071 1072 1073 1074 1075 1076 1077 1078 1079 ...1080... ...1090... ...1100... ...1110... ...1120... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|