У ветра была любимая сосна.  

Она росла на крутом, выжженом солнцем, камянистом спуске к морю, немного поодаль от остальных. Ее искривленный от постоянных ветров с моря ствол был извилист и даже уродлив, хвоя – колюча, а корни выпирали над камнями. Но это была наипрекраснейшая сосна на свете, так как она видела рассветный штиль моря, спины дельфинов и у нее было Имя.  

Ветер дал ей его.  

Существо с именем уже названо, и оно уже больше чем существо. Оно – истина.  

Ее назвал ветерок, морской бриз, своим ветряным именем...  

Может оно было У-О-О-У или А-Э-О-О, но это имя можно было осязать кожей, и оно было дадено.  

Однажды кто-то нечаяанно бросил спичку или может быть солнце в августовский зной раскалило камни, но сухая хвоя вдруг вспыхнула и маленькое сосновое поселение на скалистом берегу зашлось огнем.Наверное оно кричало, звало, может быть молило о дожде. Но было тяжелое утреннее августовское оцепенение, и ветерок, нежный морской бриз только помогал пламени обнимать все новые и новые деревья.  

-У-О-О-У,- вдруг онемел ветерок.  

-А-Э-О-О!,- закричал ветерок, но его всхлипы только давали огню силу и уже раздавался шорох и скрипящий треск тлеющей хвои.  

-А-Э-О-О...,- молил ветерок, но огонь уже обхватил сосну, ту сосну, которой ветерок дал Имя, ту, что была единственной на свете, самой красивой, но порывы ветра только подгоняли пламя и вскоре вся она превратилась в жуткий, поющий на ветру костер.  

-А-Э-О-О!,- ревел морской ветер, и он хотел плакать, но ведь слезы есть только у дождя.Ветра плакать не могут.  

Ветра могут только петь.  

Любить.  

Звать кого-то по имени.  

Но больше всего сейчас жалел ветерок, что он не дождь, ибо он не мог затушить пламени, так же, как и не мог заплакать. Просто заплакать.  

На следующий день почерневшая от пожара скала, все еще тлеющая угольками, еле заметно укрывала дымом проснувшийся берег. Ветерок пригнал с моря тучку, умоляя ее пролиться дождем над этим местом – а так как тучке было все равно что орошать, ибо она умела только источать воду, то летний неслышный дождь просыпался над камнями.  

И ветерок плакал. Он стонал:  

- А-Э-О-О, – и дождь поливал обугленный склон берега.  

Наверное такими были ветровы слезы.  

И до сих пор, если прийти на это место рано утром, когда дует морской бриз, ты услышишь:  

-У-О-О-У...А-Э-О-О...  

Это чье-то Имя.  

Давно что-то не ругали мы рекламу. Несчастная она все-таки: все ею пользуются, и никто не любит.  

Весь нормальный телевизионный мир делает хоть и жутко назойливую, но, по крайней мере, приятную на вид рекламу. Топ-модели и просто симпатичные и ухоженные женщины и мужчины красятся, бреются, готовят еду, но от вида не столько этой еды, сколько от них самих не становится тошно. Мы же с успехом осваиваем жанр под названием «реклама от противного». В смысле, берется противный (или противные) и с ним делается реклама.  

Вот скажите мне – откуда взяли одного небритого и, скорее всего, давно не мытого и толстого мужчину, катающегося в неглиже на лыжах и жующего рекламируемые конфеты? От его крика камеру сразу отшвыривает на несколько метров, но все равно успеваешь заметить, что у стоматолога он не был лет 15 как минимум. Скажите мне – это реклама чего? Я понимаю, что спортивно сложенных и одновременно еще и бритых мужчин в Армении не так много, но все-таки можно было бы сделать так, чтобы не было мучительно больно, глядя, как он оголяется при всем честном народе, хрустнув конфетой?  

Или еще несколько совершенно антипатичных личностей, которые появляется преимущественно компанией. Не скажу, куда они зазывают и что рекламируют, но неужели у нас нет кого-нибудь посимпатичнее, господа от рекламного бизнеса? Если вся эта политика называется «ближе к народу», то она вряд ли срабатывает. Нам хватает выигравших в лотерею аборигенов, взгляд на которых порождает одну-единственную реакцию «Ну ты посмотри, кому везет!» И потом: почему «кавказский акцент» – это обязательно дикое коверкание не только русского, но и своего родного армянского? Куда подевался в рекламе нормальный литературный язык?  

Шедевр – это, конечно, рекламы лотерей. Флегматичный мужчина в машине, смотрящий в высь; дама с задатками каратиста, олицетворяющая, видимо, армянскую «бизнес-вуман»; девушка-эквилибрист, выделывающая невероятные выкрутасы, и, конечно же, молодой человек на унитазе с натянутой не скажу куда футболкой. Все эти люди, уважаемые, – наши счастливчики, выигравшие в лотерею, особенно тот, на унитазе, у которого от волнения началась диарея. Интересны две вещи. Первая, как из мультика про лягушку-путешественницу: «И кто это придумал?» А второе: сколько же надо заплатить человеку, чтобы он уселся на унитаз при всем честном народе с билетиком лото в руках?  

Еще один ролик должен был, видимо, способствовать преумножению нашего народонаселения: голос томной девушки, обращенный к мужчине в халате: «Я вся горю, уже готова, возьми меня!» У мужчины же, индифферентно фланирующим при этом по кухне, видимо проблемы то ли со слухом, то ли серьезнее, потому что единственное его намерение сейчас – это выпить кофе. Осталось невыясненным, кто это стонет? Первый вариант, что это некая девушка в спальне, которую покинули в столь ответственные минуты. Второй – что это сам выкипающий кофе. Но если это кофе, то почему «я вся горю?» По законам грамматики, кофе даже не среднего, а вообще-то мужского рода. А если это девушка, то зачем ей такой вот в халате, который всю ночь будет прятаться от нее по темным кухням? Нет, это все же первый вариант, потому что слоган гордо гласит: «Есть приятные минуты, а есть кофе». Мда, похоже, тут уже вопрос приоритетов и если выбирать кофе, то прирост народонаселения нам явно не грозит.  

Теннеси Уильямс говорил: «Единственные настоящие поэты нашего времени служат в рекламных агентствах». Где, где они, эти поэты нашего времени? Нет никаких поэтов, как максимум – переводчики. Хорошо, что ролик про «Орбит» не додумались, как всегда, перевести на армянский. Зато перевели слово «Сникерсни» в рекламе шоколада. Само слово уже кошмарное и непонятно что означающее, а уж на армянском «Сникерсирь» – вообще без комментариев.  

Без комментариев можно было бы оставить и рекламы гигиенических пакетов. Что там еще объяснять, ума не приложу. Какие-то девушки распластались на кровати, и каждая демонстрирует, кто как спит. Если же спишь на животе, а не распластавшись, «как звезда», то тебе срочно нужно приделать «крылышки». Ну, как пустить в такую индустрию поэтов? Еще начнут тут рифмовать «звезду».  

Ну что это мы все о нашей, да о нашей. Российская реклама иногда не лучше... Полное ощущение, что народ только и делает, что пьет пиво, в лучшем случае – сок, а потом жует какие-то конфеты жуткого цвета или леденцы для свежести дыхания. Потом на экране появляются лица, символизирующие вечную молодость, и голос за кадром убеждает нас, что достаточно купить именно это мыло или этот крем – и можно оставить пластических хирургов всего мира без работы и вступить в спор с самой Природой. Чтобы не очень расслаблялись, далее нам покажут прокладки и ролики с раздражительными женщинами, которым не спится, не танцуется и так далее по списку. Видимо, до появления рекламы все считали, что дни бывают только праздничными и будничными. Реклама расширила рамки этой классификации – дни, оказывается, бывают еще и... такими вот нервными.  

Иногда рекламы начинают слегка друг другу противоречить. Зачем этот призыв «белое не надевать», когда есть такие надежные гигиенические средства? И как это его не надевать, если мужчина с порошком в руках из другой рекламы только и делает, что выискивает по городу женщин в белом? А зачем все эти лекарства, если, судя по другим рекламам, мы едим все экологически чистое и совершенно безвредное? И на самом ли деле можно оттянуть этот ненавистный визит к стоматологам, выдавливая в день по полтюбика вот именно этой зубной пасты? Есть, правда, еще жевательные резинки. Ужасно радует, что мы стали жевать их не просто так, а уже «по поводу»! Правда, при упоминании еды в рекламе рука, тянущаяся к резинке (восстанавливающей, на радость нам, наш кислотно-щелочной баланс) обычно замирает на полпути. Пробегая горящим взглядом по изобилию всевозможных колбас и сыров рекламируемого супермаркета или по меню открывшегося ресторана, невольно начинаешь задумываться: а не нарушить ли сначала этот самый баланс, а уж потом начать его восстанавливать? Только жаль, что его приходится обычно нарушать совсем не тем и совсем не там, что видно на экране, а дома с макаронами из ближайшего магазина.  

И каждый вечер, устроившись смотреть интересный фильм, мы пребываем в надежде, что чайник закипит именно во время рекламной паузы и никак не раньше. И вот она, долгожданная! Срываясь с места, мы бежим на кухню за чаем, чтобы к продолжению фильма уже быть во всеоружии, но не тут-то было – реклама все еще продолжается, и совсем не надо было нестись со всех ног. Самое забавное, что когда отлучаешься на начале одной рекламы, то через несколько минут возвращаешься... на то же ее начало. Ощущение полного «дежавю» подкрепляется бессилием перед магией телевидения, которое как будто чувствует, что вы отсутствовали, и показывает вам все снова и снова. Кстати, яростно нажимать на пульт в этом случае тоже не следует, ибо не исключено, что на другом канале эта ненавистная вами реклама, от которой вы бежите с середины, только что снова не началась. Не надо нервничать, лучше подчиниться настойчивым призывам телеведущих «Оставайтесь с нами» или «Не переключайте!», которые тоже каким-то мифическим образом узрели вашу руку, тянущуюся к телевизионному пульту… Оставьте все, как есть, ибо реклама – бессмертна и неистребима. Отведайте-ка лучше Галину Бланку в собственном соусе, запейте ее каким-нибудь пивом, примите после всего этого лекарство от изжоги и ложитесь спать. И постарайтесь не трясти на подушку волосами, еще не познавшими новый шампунь от перхоти.  

И как тут не вспомнить слоган похоронной индустрии США: «Вы умираете, мы делаем все остальное». Так что нам остается самая малость – а дальше все уже сделают за нас.