|
|
Вновь вернусь во вчерашний день,
Разметая остатки фальши,
Пролечу, как стрела – в мишень,
Сквозь спираль. По прямой – подальше
Изменю – неизменный мир,
Каплей той, что и камень точит.
И вничью – завершу турнир,
Между светом и тьмой, днём и ночью.
Превратив в сотни звёзд – броню,
Ночи бархат – украшу златом.
Легкомысленную зарю
Обвенчаю с угрюмым закатом
В стоге сена – найду иглу,
Вышью солнечной нитью – платье.
Поймав пущенную стрелу –
Поселю во вселенной счастье.
Я – люблю! Я тебя люблю
Пропою... Прошепчу... Проплачу..
.
* * *
"...М е ф и с т о ф е л ь :
Лежу, грущу в саду, под вишней —
Опять — один, опять я — лишний...
Пришел — нарушил вновь идиллию...
Вы б хоть кого-нибудь родили бы!..
И я бы был тогда при деле:
Качал бы чадо в колыбели:
«Щас загадку загадаю,
Не ответишь — забодаю!..» ..."
"...Ох, не люблю я разговоры эти —
Уж мне известно, что такое — дети,
Всё ж — дочку — Гермиону — родила я...
...Она была... ну — да, дочь Менелая,
Но — взглядом, статью, головы наклоном —
Была похожа так на Аполлона!..
Но как-то с ней у нас не получилось...
Она росла — молчала все, дичилась...
Вы все теперь меня одну корите,
Но он был вечно где-то — то на Крите,
То в Таврии: одна война, другая...
А я — одна, и я ведь — молодая!..
...А Гермиона — лет хоть было мало —
Все видела она, все понимала...
Но Менелая хоть боготворила,
Все ж ничего ему не говорила...
Холодная, колючая такая...
Нет, не нашла с ней, в общем, языка я...
И больше я детей уж не хотела —
И сберегла и нервы я, и тело
Без всяких ваших новых медицин...
Но, впрочем... был ведь у меня и сын...
В Египте родила... Эвфориона! —
От этого, ну..."
"...От Тутанхамона..."
"...Ребенок слаб, болезнен был и хил,
Хотя, казалось бы, отец его... Ахилл!..
Ахилл... — таким был сильным, был таким холеным...
Намаялась я с ним... с Эвфорионом —
Болеет, плачет — с ног все сбились просто,
И что-то с ручками — какая-то короста,
Песок ведь, грязь и рядом — пирамиды! —
От них все время шли какие-то флюиды...
И вечно кашлял он — от меди, серебра ли? —
И вскоре боги его, бедного, прибрали..."
.
Люди разговаривают языком,
показывают друг другу язык,
и во всех остальных вопросах оказываются такими же язычниками,
(каким был, например, переводчик Сократа Платон).
Язык – оказывается тоже Бог,
пусть и привычки у него не самые для Богов привычные.
Язык не требует, чтобы ему строили храм,
в котором Микеланджело стихами расписывал бы высокие своды,
всякий раз меняя шрифт, а заканчивая десятком наиболее известных кардиограмм,
язык которых совершенно не требует перевода.
А ведь существует ещё труднопостигаемый язык птиц,
язык цветов и невербальный язык человеческих телодвижений,
который выдаёт нас выражением наших лиц,
расположением рук и осознанием собственных прегрешений,
которые мы совершаем языком,
оскверняем язык,
насилуем его всеми своими литературными извержениями,
забывая главный для любого язычника закон:
прежде чем обращаться к Богу,
необходимо совершить
человеческое
жертвоприношение…
Зеркальной песней огибаю угол, хрусталь и пена на ладонях сна,
Обманчив многолюдный бог, и перемена – танцуют дьявола веселые друзья.
Усталость и полет вскормили смерть везения, на миг я брошу ночь, и дам раскрыться цвету
Свеча у сердца, аромат видения, слеза тропинку чистит и стекает прочь,
Слепой женой поставит жизнь к ответу – звук самости покажет
Красавца Бога дочь.
Желанный труд познаний, где уголь давних трат,
Ночной корабль Каин вернет моих ягнят.
Ведь зеркало разбито, окончен танец идола, проснулась смерть от сна, и Божьи руки вместе,
И черный дым пространства над головой прошел
Цвета играют песню, моменты знаки крестят, и сумрачный провидец сквозь облако взошел…
Осыпавшись песочным небосводом, сверкающе испепелившись в свет,
В движении восточного аккорда, из прихотей, пришедших на мольберт
Из племени грозящего единства, из-под корней, бытующих строением,
В циклическом водовороте слова, стрелой свистящей, скудной поведением
Змеился как цветок воспоминаний, в долгу извечного рождения, и на пороге дня,
Служитель преданных стараний, тленных сожалений, в отцовском лоне – одноглазое дитя.
Смятений жалких, ярких одиночеств, дорога в огоньках, искра пылит судьбой,
Дверей закрытых, догматичных зрячих, я аккуратной поступью лечу к себе домой.
каждому хочется, ведь правда же – каждому хочется,
чтобы жить было не больно?
а если и больно, то только
от крепких объятий и поцелуев,
чьи отметины жгут иногда, так страстны бывают
от мучительно долгих и сладких схваток и потуг,
без которых никто не встречал этот мир,
и ничто не рождалось без них в этом мире
от нежных десен ребенка,
что так сильно сжимают сосок, требуя пищи,
ах, как время летит, и дети уходят,
и это так больно
но бывает так больно совсем от иного
от немоты в поисках голубиного слова,
когда невыносима беззвучность отчаянья
от холодной и вечной неспешности рек и дождей,
что при этом изменчивы, как Фата-Моргана,
и так же летящи
от закатного, цвета клубники со сливками, счастья,
что заденет, как бабочка, вздохом
от сиреневой ирисной ночи под стрекот кузнечиков,
когда ты и весь мир – гармония звуков
и от странности тайны прозрачной, что не выдержит сердце,
когда входишь через самую древнюю дверь,
и тогда, улыбаясь и уже растворяясь в бесчувствии,
шепчешь – именно боль означает присутствие жизни…
Лишь тихонько шепнуть о себе –
Нежно ветер подхватит.
Лишь войти бы к нему на заре –
Сон не будет опасен.
Прикоснуться издалека –
Не проснись!
Сердце медленно падает вниз…
Солнце медленно тянется ввысь…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1010... ...1020... ...1030... ...1040... ...1050... 1052 1053 1054 1055 1056 1057 1058 1059 1060 1061 1062 ...1070... ...1080... ...1090... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|