|
|
Мы дышим духом доменных печей.
И осияны – огненной – зарницей.
Не любим легковесности речей.
И ценим дела твёрдую десницу.
Идет, идет торжественно металл.
Он нужен на болты и пьедесталы.
Течет рекой – расплавленный Урал,
горяч как солнце, и как солнце алый.
В кипящей массе, первородных руд,
рождается – их новое начало.
Нам по нутру железный этот труд,
родство не желтого, а черного металла.
И от причастности к большому ремеслу,
становимся – добрее и счастливей.
Металл не плавим, а растим его.
На нашей трудной, на железной ниве.
В небесах над ливийской пустыней –
Раскаленное солнце тревог.
Здесь – сурового века твердыня,
Здесь с античностью сплелся Восток.
Как мгновенны на юге закаты!
Но спокойных не ведаем снов.
Здесь сегодня – за черное злато
Разжигается схватка миров.
Города напряженно застыли,
Корабли супостатов видны.
Продержитесь, Полковник Пустыни,
Вы – надежда несчастной страны!
Счет пошел на часы, на минуты!
Взят ли город? Верны ли войска?
Победит ли коварная смута,
Или наша победа близка?
Вновь тревожное утро настанет…
Мы стоим? Значит, день нам зачтен.
Если время больших испытаний,
Значит – время великих имен!
Значит – время больших биографий!
Значит – время железных вождей!
Продержитесь, полковник Каддафи,
Продержитесь хоть несколько дней!
Всем назло – одержите Победу,
К удивленью их хищных столиц!
Как вас мало, Диктаторы Света,
Против черной свободы убийц!
Будет нашей победой отныне
Каждый час, каждый миг, каждый вздох…
Продержитесь, Полковник Пустыни,
Хоть бы сотню великих эпох!
в больничной клети подоконники квадратов
льют свет свободы под капели гемодеза
весна назначит перманентный хитпарад
и посмотрев на детское лицо
без осп ветрянки из заоблачного града
на миг припомню и забуду наше рядом
безумство верности букетов спелых роз
на подоконниках размытым солью взглядом
больничной клети окон из квадратов
когда не веришь в сказки хорошо
последний снег упал в лицо в конце апреля
и Кароль умер и тюльпаны рацвели
а я пишу лишь потому что верно ты
тогда отсюда в это призрачное верил
тепло сиротствуя стихами у весны
а снег не слышал и упрямо шёл и шёл
изнанку мира вывернув душой
На подоконник сядет белый голубь,
Никто его не сможет наркомить…
Стрелять на взлётё птиц – работа пули,
Её отлили, так же как и нас,
Но только пустотой не обманули,
Сказав о смерти сразу без прикрас.
Что станет с ней, когда она работу,
Закончит, умирая, как и мы,
Остатком на земле чужой зевоты,
Упреком изболевшейся зимы.
Я встану между миром и дорогой
Твоей, поставив времени стекло,
У пули упадут в ладони богу,
И птица не отдаст свое тепло.
Ни снам таксидермических карманов,
Ни пьяни изуверской хрипоты,
Пускай мы продолжение обманов,
Но мир без них давно зимой остыл.
Однажды переплавят пули в роли,
Чтоб чайники искусные отлить,
Героям , не меняющим пароли,
Флаг родины и паутины нить
Весна флюидами таинственно
рассыпала томленья грезы.
здесь рифма просится – единственный
а далее, конечно, слезы...
не буду мыслями банальными
отягощать экспромта строчки
и потому лишь тривиально я
закончу – быть Весне! И точка!
Привязалась, как простуда,
Потащила нас беда,
В никуда из ниоткуда,
Ниоткуда – в никуда…
Жаль, что мы не замечали -
Рвутся нити меж людьми
В Департаменте Печали
Управления Любви.
Кровоточит ночью рана,
Рваной кожи не срастить,
Для расстаться слишком рано,
Слишком поздно для простить.
Счастье нам не обещали.
Боль таблеткой заживи.
В Департаменте Печали
Управления Любви.
Пропоёт с рассветом птица,
Что любовь
И что весна-с…
Всё когда-то повторится.
Только жаль, что не для нас.
Ну и что?
Пожмём плечами.
Вот такая се ля ви.
В Департаменте Печали
Управления Любви.
Под тонкими, как нитки, облаками,
за той же нерушимою стеной -
любовь моя. Она ещё со мной.
Озябли в землю вкопанные камни
с увядшими колючими венками,
а ветер дует вечный, ледяной
и в память сыплет маком-беленой.
Мутна вода в неподанном стакане,
крючок вцепился, словно в осетра,
и сердца боль отточенно-остра.
Любовь моя. Иной я не приемлю.
И знаю, что однажды поутру
она умрёт. Я вместе с ней умру.
И обниму, и поцелую землю.
 О русском духе много сказок, Как мы когда-то всех подряд, И прочих, лестных нам отмазок... Я сам обманываться рад!
хочется плакать лунной сонатой
или Элизой
выпустить крылья и купол горбатый
времени жизни
перевернуть сделав чашей глубокой
разоткровений
ноги порезать упругой осокой
перерождений
и не обидеть ни словом ни делом
сказочный идол
частью себя отпустив за пределы
звездным болидом
звёздные куклы властные тени
душ инвалиды
солнцесплетенье дети и свечи
будем
болит но...
дерево мира просто не может
взять и засохнуть
ветром от боли сыгранной ролью
призрачной жизни
Опять трясет.
Упрямо подтверждая
просроченный индейский календарь.
Маячит термоядерный удар от Фукусимы.
Цезийное жало ласкает Токио,
но шарик слишком мал,
чтобы ветра развеяли до Минска..
Не важно, ты застрял надолго в списке,
где ядерная значится зима в вершителях событий самых главных,
где выдох-вдох – болезнями чреват..
Конечно, человек не виноват за заблужденье: "Богу равен!.."
По воле геологии живешь,
отмена разрешения – мгновенна.
Страх душит атеросклерозом вены:
возможно, в календарь другой не вхож..
15.03.2011
Я гнусь в любовь бумагой оригами,
бумага стерпит всё, а с ней и я,
молитвы пересохшими губами,
Япония, любимая моя.
Кабуки наших масок жадной лжи,
Сеппуки милосердию от лени,
и ночь струной спасения дрожит,
цунами опуская на колени,
и детский вскрик по времени –
Дожить..
Держитесь, мы обманем злое время,
любовь волной безвременья бежит,
бумажными цветочками прощений,
безумно облученных поколений…
Америка…
Всё дальше, глуше, тише,
попкорная как выкидыш «Малыш»,
звон старой Хиросимы небо слышит,
мир плачет в вашу сторону,
Басё…
Всё будет хорошо
И будет всё.
Волною преткновения истока,
Рассвет у берегов Владивостока,
Спокойный и красивый как весна,
проснувшихся от морока и сна…
Медведь
не только лапу в эту зиму
Обгладывал,
припомнив Хиросиму,
как русский, разводящий беспредел,
вот видишь…
и журавлик полетел…
2011-03-14 22:24Кащей / Булатов Борис Сергеевич ( nefed)
* * *
Тьма-тьмущая забавнейших вещей
За жизнь скопиться может в доме каждом.
В шкафу у многих прячется Кащей.
И он, конечно, вылезет однажды,
Разбуженный ничтожной из причин.
На вид невзрачный, безобидный случай -
И морды заблестят из-под личин,
И прахом опадёт благополучье.
Завертится шальная чехарда,
Сдирая с кровью тонкий слой культуры.
И вместо мира свара и бардак,
На прежний ладный быт карикатура.
Чужие голоса со всех сторон,
А дружбы будто не было в помине.
Почудится, что это только сон,
Иль было сном всё прошлое доныне...
А, чтобы не попасть врасплох впросак,
Не стоит ждать в упор раската грома -
Почаще перетряхивай чердак
И рухлядь из шкафов тащи из дома.
«Серебряный шар» откартавил.
Но средь языка барыг
он после себя оставил
хрустальный русский язык.
Театр был ему средством
выразить и понять -
как помещается в сердце
искренность и талант.
Почки-то, почки набухли!
Выходит, уже Весна
слагает взволнованно буквы
в чувственные письмена.
Простуженно хлюпая лужами,
в город торопко идёт,
глазёнки с весёлым ужасом
смотрят на зимний народ.
Опомнитесь, дорогие!
Вы посмотрите, зимы
кончилась тирания,
и – на свободе! – мы.
Небо с землёй разверзлись.
Занавес февраля
рухнул в житейскую бездну...
Весна, говорю вам я!
 Тоска по идеалу душу гложет, И песни нет печальней, чем о том. Платон нам друг, но истина дороже, Особенно, когда горит нутро. Блуждая по трущобам перепутий, Мы к истине стремились, пусть горька. Хотелось бы дойти до самой сути, Дошли же до ближайшего ларька. И, духом воспаряя до блаженства, Мы поняли в итоге лишь одно, Что, сколько ни стремишься к совершенству, Потом два раза бегать всё равно.
так получилось
роза это ты
мне гидрой королевской
охранять твою любовь
а прежние
конечно же остались
мы утолим им время и печали
не позволяя рукописи жечь
прогулками заката
в дороги неба речкой
им будет легче
скоро будет легче
я и пылинке
не позволю с головы упасть
твоей
душою вымою полы
слезами отожму
и страхов жуть
пускай кровати их скрипят
я им икону подержу
твоих намоленых картин
стихами распирая грусти грудь
между двумя подросшими холмами
потерянного в вечности ума
твоими белоснежными следами
«Иди ко мне …» И я пришёл,
к тебе свернул налево.
А разве это хорошо -
не дать ребенку хлеба?
Не кинуть нищему пятак?
Ведь дело то простое.
Но если всё это пустяк,
чего же я расстроен?
Ты, словно лодочка, плывёшь,
любя, по мне губами,
а я лежу, большая ложь,
лежу и погибаю...
с цепи сорваться
отыграться матом
забыть слова
съезжая по стене
и обмануть
на да кивая нет
и долго долго
руки целовать
и умолять
упасть как снег во сне
и не проснуться
став его дыханьем
«И дольше века длится день»
Борис Пастернак
Жизнь показалась – днём одним.
С восходом, полднем и закатом.
Чуть меньше века длился день.
С исчезновением – за кадром.
Хотелось повторить его,
дыханием любви – и,
тишиной рассвета,
сиянием росы и,
солнечного света.
Майскими, весенними дождями
Тем – что останется – в стихах.
И тем, что было за стихами.
Меня всегда пугала перспектива:
Сходящиеся в точку провода
Как будто исчезают никуда
В безжизненном пространстве объектива.
В конце концов, все сводится к нулю:
И провода, и желтая дорога,
И то, что мне положено от Бога,
И то, что я любил и полюблю.
Когда-нибудь и я дойду до точки,
Что за вопрос – не велика печаль…
И только небо раздается в даль,
А небо мне – мои родные дочки.
Страницы: 1... ...50... ...70... ...80... ...90... ...100... ...110... 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 ...130... ...140... ...150... ...160... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400...
|