РАССКАЗ НАПИСАННЫЙ ЗА ДЕСЯТЬ МИНУТ, ТО ЖЕ МОЖЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНЫМ....( от автора))

Вечер сегодня замечательный! В кухне на плите, в маленькой кастрюльке сгорели яйца.

Собака не дождалась пока я закончу наводить красоту, и сделала свое грязное дело прямо у меня под носом. Соседка, как обезумившая курица бегала по подъезду и с криками искала толстого мальчика Женю, который засунул себе в нос пуговицу и теперь скрывался, не желая ее, оттуда извлекать. Из открытых окон, с надрывом доносились хлипкие голоса суперзвезд, а в воздухе, как говорится, пахло жаренным….

В моем шкафу накопилось столько вещей, что в них вполне можно было бы одеть целый город, и я с легкостью расстаюсь с юбочками и рюшками, так как теперь меня больше интересуют ботинки и брюки. Это понятно, ведь влияние музыки не может не отражаться на человеке, который ею живет. Я включаю пластинки, зажигаю свечи и отрываюсь по полной программе! Сейчас я выпью пива ( и по всей вероятности много),

съем соленый огурец и буду вполне счастлива на данный момент. А вот минут через тридцать, когда этот момент пройдет и мне станет грустно, я позвоню одному человеку, и буду долго ныть в телефонную трубку в надежде, что он меня пожалеет. И самое противное это то, что он меня действительно пожалеет, потому что утром ему на работу, а я мешаю ему спать.

Я очень люблю осень и зиму, мороз и лужи, откровенность и ромашки. Я забираю тебя далеко-далеко, туда, где никто не найдет и никто не расскажет, там никто не обидит и никогда не предаст. Там,

в объятиях ночного города, на улицах покрытых хрустящим снегом я откроюсь тебе, до самого конца, до самой крайности, в надежде, что ты не обернешь все это против меня.

Стреляй, но только не в спину, ведь я и так, не стремлюсь увернуться. Я пропаду, растаяв маленькой, беспомощной снежинкой на твоих губах и ты меня забудешь…

Сейчас я пишу больше, чем пять минут назад. Сейчас у меня на душе не пустынно.

Почему я так легко могу расплакаться? И почему иногда, мне доставляет удовольствие демонстрировать эту нелепую слабость, вводя в смущение человека, сидящего, напротив меня? Я определенно взрослая, но я определенно ребенок! Обижаться по детски на всякую ерунду, это уж слишком. Надо бы, надо бы немного зачерстветь, погрубеть и не бояться.

Мне протягивают руку, но не позволяют ее пожать и я маюсь в бессилии что либо понять. Я уже не хочу тех песен, которые написала месяц назад. Разве тогда я могла чувствовать то, что сейчас переполняет меня изнутри. Хотя, наверное и тогда, было что то другое, не менее важное, чем сейчас, ведь всему свое время.

Мной определенно манипулируют, но не больше того, чем я это позволяю. Я поражаю себя своими претензиями к жизни и мыслями в отношении нее. Я люблю многое, но часто сознательно лишаю себя этих радостей, желая отдалить приятный момент кульминации, когда желаемое оказывается в твоих руках. Наверное, ко всему прочему,

я склонна к садомазохизму, а иначе как объяснить это странное явление? Поражают люди…Ведь даже в знакомом сто лет человеке открываешь постоянно что то грандиозное! Ты общаешься с девочками и мальчиками, красивыми и нарядными, успешными и продвинутыми, гордыми и высокомерными. Но стоит один раз, случайно, без предупреждения заглянуть к ним домой, застав их в обычной майке, без пафоса и эпатажа и ты сразу начинаешь понимать, что и у них, то же есть душа! Они так же, как и ты, могут заболеть, загрустить, столкнуться с неудачей и не меньше тебя нуждаются в тепле. Люди ранимы! Люди катастрофически ранимы! Страшно от мысли, что одним всего лишь словом, можно нанести человеку глубочайшую рану, которая будет зиять в его душе мучительно долго и кровоточить. Люди! Будьте осторожны! Пожайлуста, думайте, что говорите!

Почему у девочек всегда секреты от мальчиков? Ох уж эти мне ужимочки! И кстати, сколько времени еще я могу называть себя девочкой и не выглядеть при этом сумасшедшей? На моем теле есть шрамы, но я не в обиде, в моей голове много глупостей и я не сожалею! Кем бы я была без них, без моих безумных идей, без моих грандиозных планов и умопомрачительных фантазий? Совершенно точно можно сказать, что без всего этого я была бы противной занудой и общаться со мной, вам было бы крайне не интересно.

Я не люблю людей, у которых нет мечты. Ведь если ее нет, то чем они занимаются в свободное от работы время? Сидят перед телевизором, смотрят сериалы и едят без меры.

Вы хоть раз наблюдали за человеком, который впадает в нирвану с тарелкой в руке, захваченный пустыми страстями какого ни будь паганенького фильма? Зрелище замечательное, советую посмотреть! Человека в этот момент нет, присутствует только его тело, расползшееся по дивану в плену иллюзий… С интернетом, вынуждена признать, та же картина. Да, да, такая же пропасть и ничего полезного, если конечно вы просто пропадаете там, без всякой цели и без всякого толка. Люди! Мечтайте и добивайтесь! Стремитесь к своей мечте в реальной жизни и не пренебрегайте живым общением! (Мда, можно подумать, что я сама, не сижу иногда, перед телеком или в интернете, не смотря на то, что у меня есть мечта!)

Для чего нам нужно сердце, если сегодня никого не интересует, о чем оно стучит? Кому нужны сбитые, неровные звуки, настороженно и тревожно выбивающиеся из моей груди? А я сама, часто ли прислушиваюсь к звукам доносящимся со всех сторон и понимаю ли, чем они вызваны? Все хотят побольше, получше и побыстрее, и чтобы при этом не делиться, не платить и ничего не делать… Да, мы такие эгоисты, зажравшиеся и не замечающие ничего вокруг себя. А ведь рядом, совсем близко, всего в двух шагах от солнца живет человек, который так нуждается в тебе, который ждет твоего внимания и тепла, ни на что не претендуя и не на что не рассчитывая. Множественное количество раз в своей жизни я игнорировала людей, считая, что нас ничего не может связывать. Но однажды (Слава Богу, не слишком поздно!), я поняла, что нельзя, понимаете, нельзя этого делать! Необходимо быть добрым и милосердным, быть чутким и теплым, быть дружелюбным и открытым, и тогда ваше сердце наполнится прекрасным светом, который вы пронесете по всей своей жизни и будите дарить людям радость!

Почему я люблю экспрессивную музыку? Почему меня просто прет от барабанов и баса? Почему я могу слушать понравившеюся мне песню множество раз подряд? Какое счастье, что знаю и люблю настоящую музыку, настоящие стихи и настоящих людей! Ведь в противном случае, я могла бы прожить жизнь и так и не узнать стихи Высоцкого, песни Бутусова, песни Макаревича и Джо Досена…Я могла прожить жизнь и не понять, о чем эти люди писали свои стихи… И тогда, в моих собственных песнях было бы мало чего то настоящего, затрагивающего и волнующего. За то, что мне известны с раннего детства песни Высоцкого, хочу сказать большое спасибо Маме и Папе, ибо теперь, благодаря этому, мне не чужды такие понятия, как преданность, любовь, дружба и конечно талант! Быть настоящим человеком трудно, но это удается гораздо легче, если у тебя хорошие учителя! О вкусах не спорят, и я уважаю чужое мнение, но все же позвольте вам порекомендовать слушать хорошую, настоящую музыку!

У меня разболелся зуб, и я решила, пусть себе болит на здоровье, если ему так хочется! Зуб задумался , немного поныл и вскоре успокоился…Надо жить в ладу со своими зубами, руками и головой, со своими мыслями, мечтами и желаниями! Соседка, наконец то нашла толстого мальчика и прижав его своей могучей грудью к стене, под сопровождение его умопомрачающего визга, вытащила пуговицу из его курносого носа. Моя собака без всякой надежды смотрит на меня и понимает, что гулять она пойдет не скоро. Пьяный папа толстого мальчика, сказал мне, что у меня в квартире очень громко играет музыка и что его окончательно задолбал весь этот мой рок-н-ролл! Я снова иду на кухню, наливаю воду в маленькую кастрюльку и погружаю в нее яйца. Кто знает, может на этот раз повезет и я не забуду про них, и они благополучно сварятся на радость моему мужчине…

- Алло! Небесный коммутатор? Сударыня, будьте так добры, соедините меня со Вселенским Департаментом Поэтики, а именно с Отделом Выдачи Гениальных Идей. Да, да, спасибо.

Алло! Отдел ВГИ? Добрый день, барышня, могу ли я поинтересоваться? Когда мне получать очередную идею и… Потапов моя фамилия, Илья Борисыч. Что, что? Вы, верно, что-то путаете. Не ранее как неделю назад, я был четвертым по списку, а теперь уж и сто тридцать пятый! Хм… Да да, справку с Управления по Борьбе с Плагиатом я вам отправил по факсу в прошлом месяце, а копию талона регистрации в «Клубе Удачных Рифм» по электронной почте. Ну, как это «нету»? Девушка, посмотрите получше, поищите в архиве! Я между прочим от Авдеева… Как не знаете? Сан Саныча! Ах, ну да, он у вас Алексом Еевым значится… Нет, меня не устраивает этот номер, ну что за шутки – семьдесят восьмой! Мне же писать надо, семью кормить, читателей восхищать и мне плевать на вашу статистику! Ну, выдайте мне хоть какую-нибудь простенькую…

Я буду жаловаться начальству! Что у вас там за произвол творится?! Мне нужно-то всего пару словечек, а жду я уже три месяца!

Барышня, миленькая, ну пожалуйста… я в долгу не останусь…

К черту вас всех! Какие еще прививки?! У меня все в порядке с документами, барышня…

---

Портвейна оставалось еще на рюмку, но Илья Борисович, все еще бормоча что-то невнятное, стал клевать носом в тарелку, а вскоре и вовсе сладко захрапел.

Нина Петровна зашла на кухню и, увидев привычную картину, тяжело вздохнула:

- Геееений…

21.02.02

Я, Давид и Беня «де Ниро». Садимся в давидову рабочую колымагу – везти меня домой после нелегкого фуршета. Сюда я ехал на переднем пассажирском, а Беня сзади, посему, приближаясь к машине, я неожиданно подумал, что будет несправедливо, если Беня опять поедет сзади, а я снова спереди. Предложил вслух:

– Бенци, садись тут! – и хохотнул. – Твоя очередь.

Беня обрадовался всем лицом сразу:

– Правда? – он резво заскакал вокруг машины. – Ой, спасибо, хорошо...

Было холодно.

Я уселся сзади и неожиданно подумал: «Что-то знакомое. Где-то я это уже видел... Если допустить у смерти некое индивидуальное представление о порядке вещей, представить смерть, как Смерть, то в этом случае я только что совершил нечто, похожее на ритуал или, скажем иначе, практиковал способ привлечения внимания Смерти... А, помню, это каша из «Городской легенды» и «Пункта назначения»... Я без видимой причины поменялся местами с другим пассажиром при посадке в раздолбаную полугрузовую «Мицубиши», которой предстоит проделать путь через весь город – в пригород, по ночной дороге через трассу, за руль и в салон которой садятся изрядно нагруженные молодые люди, пребывающие в самом игривом расположении духа. Магнит для неприятностей...»

Мысль эта легонько потрясла. О панике речи не было, но я рефлекторно попытался прикинуть шансы уцелеть каждого из нас в столкновении. Преимущество впереди сидящих было разве что в ремнях безопасности, но это – детский лепет... Какого черта?! Что вообще можно предполагать?

Машина завелась.

Беня попросил:

– Давид, только не кури сразу, а? Дай в машине погреться, да? А то начнет сейчас окна открывать, сигареты курить...

Давид захихикал, ему понравилось. Я заржал:

– Давид – он сначала закуривает, а потом заводит машину...

– А, Дуду?.. – поддержал «де Ниро».

Давид тронулся и отчеканил:

– Я сажусь в машину покурить.

Поехали. Мотор ревел раненым драконом. Взвывал и злился. Дорога подразнила простором и загнала в какой-то затхлый проулок, плотно заставленый тачками по обе стороны. Идущая впереди машина медленно остановилась на ровном месте. Мы едва ли не одновременно пожали плечами в крайнем возмущении:

– НУ?!!

– Трип – путь, полный приключений! – расшифровал я.

Странная машина впереди тронулась, набрала обороты и стала удаляться. Мы поехали.

«Плохой знак?» – злорадно подумал я, улыбнувшись.

– А давай ему покажем, как мы в четыре руки можем водить?! – вдруг встрепенулся Беня, обратившись к Давиду у выезда на магистраль, пока стояли на «красном». Под «ему» он подразумевал меня.

Не дожидаясь ответа, «де Ниро» озорно и с удовольствием подергал рычаг переключения скоростей. Давид спохватился сразу, шлепнув его по руке, и скорчил рожу:

– Не лапай штучку.

Мысли о Смерти вернулись в мое ОЗУ с излишней поспешностью.

Выехали на трассу.

«Не надо быть мистиком и фаталистом, чтобы отдавать себе отчет в степени риска, учитывая все происходящее...», подумал было я, но тут же себя одернул: «Давид – водит. Расслабься. Что за измены, в самом деле?..»

Справа, буквально из ниоткуда, что-то приблизилось, визжа, порезало темень кабины серебряным лучом, облетело в блеске металла и унеслось со звоном дальше. Мотоциклист.

– Низко пошел... – загрустил Давид.

Через несколько минут нас по правой полосе обогнал полицейский микроавтобус при полном параде мигалок, но без воя и кажется даже особого энтузиазма.

Я сказал:

– Либо они не знают о бешеном мотоциклисте, либо делают вид. Если делают вид, то либо потому что поймать пытались и не смогли, либо потому, что поймать даже не хотят пытаться.

– У них план, – принялся вслух рассуждать Беня. – На сегодня они его уже выполнили. Все трупы подсчитаны, собраны и иденфицицира... инденци... опознаны, короче. Этот – сверхплановый, лишний, лень возиться. Правильно, да?.. И вообще, он на такой скорости если и долбанется, то лететь ему прямиком в район э-э... влияния соседней этой... ментовской станции?..

– Юристдикции смежного районого отделения, – подсказал я.

– Во-во, его...

Тут нас обошла «скорая», никуда не спеша, хотя, как и ментовская, вся в огнях, и тоже тишком.

Мы и сами притихли.

Приближалась развязка, съезд с трассы. Давид снизил обороты, притормаживая, вывернул руль, плавно вписался и остановился под светофором в пригороды.

– Папа приехал, – подытожил он победоносно.

– Погоди еще, – пробормотал я, но он, кажется, не расслышал.

Через несколько поворотов мы догнали медлительную фуру раза в полтора крупнее нашей. Пока мы приближались, я заглянул ей в кузов и похолодел:

«Электрический стул!.. Чушь, не может быть... Господи, да это же кресло инвалидное... Да как же так?..»

Пару секунд спустя сердце вспомнило стучать снова – оказалось, что в кузове стояли две газонокосилки, которые я на скорости, подшофе и в бликах фар принял за стул-кресло. Смешно...

Подъехали. Машина крякнула и мерно заворчала двигателем на холостом.

– Хлопци, – потянулся я за рукопожатиями, – скажу спасибо.

– Ответим «пожалуйста»! – реагировал Давид. – Бенци, говори!

– Обязательно!

– Промазал, шлемазл!

Поржали.

Я вышел из машины, спугнув черную кошку, наклонился и провозгласил в полуоткрытое водительское окно:

– С нетерпением жду нашей следующей встречи!

– Бай! – и уехали. А я отправился спать, сосредоточенный и напряженный.

Говорил тебе отец:

- Никогда, сынок, не женись! Да ну их всех. Семейный очаг, семейный очаг… да эти бабы так и норовят затащить тебя в этот костер. Не сгоришь, так обожжешься. Лучше как-нибудь так, без штампа. Ценить больше будут. Помнишь, Валдаевы прожили пятнадцать лет счастливо, пока не расписались? То-то и оно, что портит нас формализм, портит…

Говорила тебе мать:

- Не ходи, сынок, в армию. На кой она тебе сдалась? Там побьют и плохому научат. Не ходи. Мы придумаем что-нибудь. Позвоню Макаровне, она точно поможет. У Старогубовых сынок так и не вернулся из армии, даже не понятно почему – то ли убили, то ли сам повесился. Жуть. И не слушай никого, кто говорит, что армия вас мужиками делает. Кого мужиками, а кого трупами. Так что, придумаем что-нибудь…

Говорила тебе сестра:

- Поступай на физмат. Сейчас только математикам дороги открыты. Главное, уметь считать, остальное приложится. Вон Потапов закончил филфак, и что? Бананами торгует теперь. Или на экономический иди, даже еще лучше. Эх, экономистов сейчас как собак нерезаных, но каждому место найдется, это точно…

Говорил тебе брат:

- Ээээ, братан, в этой жизни надо брать быка за рога. Только по головам идти. Ты думаешь, я фирму честным инженерным трудом нажил? Нет, тут все гораздо проще оказалось… И лежит диплом на полочке, пылится невостребованный. Пять лет жизни потерял в институте. Ну, весело было, ничего не скажешь, и только. Главное в струю попасть, остальное будет…

---

Только я тебе ничего не сказала.

И оказалась права.

2006

За окнами смеркалось: зима, темнота приходит быстро. Сидевшие в комнате люди, казалось, окаменели, замерев в ожидании. Их было трое: двое высоких, мускулистых, стройных, белокурых, вышколенных, подянутых офицеров в форме – Абвер и СС – и один в потёртом костюмчике, болезненного вида, с откровенно еврейской внешностью. Все трое напряжённо смотрели на рацию, словно ожидали оттуда явления чуда. Возможно, так оно и было.

В комнате зловеще висела тишина. Рация молчала. Офицер Абвера вздохнул и невольно глянул на штатского. Если и сегодня не будет сообщения, то этот – мертвец. Не имеет значения, что специально для него провели фиктивную антропологическую экспертизу и якобы доказали, что он – нееврей: это для начальственных шишек, пусть считают, что, дескать, закон соблюдён, сотрудничество есть, но – не с евреем. Конечно, он еврей, да и не скрывает этого. Миллионы таких же уничтожены за одно рождение. Этот причинил зла Рейху больше, чем любая из русских армий, на нём сотни тысяч жизней наших немецких парней, а поди ж ты – приходится его беречь... до поры до времени. Причём – потому и беречь, что на нём столько арийской крови. Пусть возвращает её кровью славянских и еврейских недочеловеков. А если не получится...

Все трое вздрогнули. Внимание: рация...

«Товарищу Жану Жильберу благодарность за полезнейшую информацию. Поздравляем вас с 23 февраля – праздником Красной Армии. Сообщаем также, что за заслуги перед Родиной вам присуждено звание Героя Советского Союза».

Все трое облегчённо вздохнули. Офицеры Рейха – оттого, что русские проглотили дезинформационную наживку. Леопольд Треппер – потому, что, как следовало из шифра сообщения, его кодировки были поняты и московский центр разрешил разведсети «Красная Капелла» проведение операции «Большая Игра» против германских спецслужб.

Она спала, как обычно, скорее дремала, сидя на облезшем стуле, ощущая ладонями тёплую шёрстку старой исхудавшeй кошки, котopую привычнo держала на коленях, стараясь хоть ненадолго забыться. Эти редкие часы отдыха, тишины, забытья – вот, в сущности, всё, что у неё ещё оставалось. Скоро, слишком скоро, наступит рассвет, и тогда надо будет вновь приниматься за опостылевшие дела, на которые давно уже нет ни сил, ни желания, осталась одна лишь тупая чёрная необходимость хоть как-то выжить, продержаться ещё день – непонятно зачем, просто потому, что смерть пока не наступила. И вновь по дороге на улицу eё будет поджидать скрюченный сосед снизу, чтобы опять прошипеть ей: "Ты всё ещё ползаешь, проклятая вонючая жидовка! Когда ты, наконец, околеешь! Мне нужна твоя квартира!"

Вонючей она была не более, чем этот самый шипящий сосед, а что до остального... Сын писал из Израиля: «Представляешь, мама, оказывается, по здешним законам, мы – русские! Впору весело посмеяться: Исаак Лазаревич Рабинович – русский, привет обществу "Память»!”. Вот так и выходит: в России – нерусские, в Израиле – неевреи, и везде – чужаки нежеланные, которых кое-как терпят, пока они в сoстoянии работать на страну.

Впрочем, и она, и шипящий сосед – оба понимали, что всё равно её квартира ему не достанется, а займут её молодые, шустрые, деловитые, проворные, пришедшие неведомо откуда.

Сын… Милый, славный, заботливый мальчик, как он обижался, сердился на неё за то, что она до сих пор не приехала! «Мама, ну почему тебя до сих пор нет со мной? Что тебе мешает приехать? Ты хотя бы заграничный паспорт оформила?» Ну как ему объяснить, что вначале она опасалась оказаться ему в тягость, когда он, едва приехав в Израиль, с трудом находил работу, а затем, когда его дела пошли немного в гору, – для неё уже был упущен момент, и едва хватало сил на обыденность?! И всё-таки, вопреки очевидности, где-то в глубине души её теплилась, потихоньку угасая, безумная надежда, что вдруг однажды откроется дверь, на пороге возникнет он, сынок дорогой, кровиночка, и скажет: «Мама, я приехал! Наконец-то мы вместе!». И не хотела она сама себе признаться, что живёт лишь ради этой несбыточной мечты, которой суждено вскоре исчезнуть вместе с её последним вздохом. И следом за этой надеждой выступал стеной страх за сына – ни в коем случае не допустить, чтобы он оказался среди этого кошмара с шипящим соседом и шустрыми деловыми молодчиками из ниоткуда! Пусть уж лучше думает, что у неё всё более-менее в порядке, что только лень мешает ей собраться в путь. И пусть подольше длится эта блаженная дремота…

Но тут дремоту пришлось прервать.

– Мама, мы уже почти приехали, надо вернуть кошку в корзинку! – услыхала она голос сына сквозь сон – и проснулась. Кошмарное видение о недавней безысходности улетучивалось из неё вместе с остатками сна, как омерзительное зловоние, выветриваемое струёй чистого, свежего весеннего воздуха.

Она машинально огляделась по сторонам. В самолёте царила лёгкая нервозность, характерная для последних минут перед посадкой. Кошка, изрядно прибавившая в весе за последние дни и пригревшаяся на коленях хозяйки за время полёта, недовольно мявкнула, возвращаемая обратно в корзинку. Молоденькая стюардесса компании «Эль-Аль», напряжённо смотревшая за перемещениями зверька, успокоилась, улыбнулась и отошла в сторону.

Она глянула в иллюминатор. Перед нею темнело сумерками бездонное вечернее небо. Ниже, там, где горизонт встречался с морем, догорал закат. А прямо под самолётом, насмехаясь над сумраком и перечёркивая его яркими огнями, словно напоминая, что жизнь вовсе ещё не окончилась, – нет, многое ещё впереди, и надо готовиться к встрече с новыми заботами и открытиями, печалями и радостями, – извивались в загадочном танце улицы Тель-Авива.

Самолёт заходил на посадку.

Ничто, кроме птичьих трелей, не нарушало тишины в райских кущах. Святой Пётр тихо прошёл через рощицу и осторожно выглянул на поляну. Нет, не завершена ешё беседа Иисуса с Господом. Святой Пётр так же тихо вернулся к себе. Тем временем, разговор на поляне продолжался:

– Твоя воля была, Господи, чтобы пожертвовал я собою во спасение душ человеческих. Страшно было мне идти на муки, но подчинился я воле Твоей. И что же теперь? Чёрные души не стали светлее. Светлые души не обрели покоя и радости. Тот, кто чист был перед Тобою, воспротивился и ужаснулся моей жертве, а приняли и приветствовали её лишь те, которые не заслужили спасения. И сейчас Ты вновь велишь мне идти к людям? Но что же смогу я изменить? Не в моих силах отделить плевел от зерна, тёмное начало от светлого. Да и силы мои на исходе. Великую муку пришлось принять мне, не выдержу я более. Если нельзя мне не идти опять к людям – что же, подчинюсь я, выполню волю Твою. Но не требуй от меня новой жертвы. Дай мне простую человеческую жизнь среди обычных людей.

И ответствовал ему Всевышний:

– Горько слышать мне упрёки сии, дитя моё. Да, не станет зло добрее от пролития крови безвинной. Нет, не возрадуются праведники жертве искупительной. И всё же удел наш таков – тревожить человечество днём и ночью, в сёлах и городах, на суше и в море, пробуждая его совесть. Ты просишь для себя простой людской судьбы, но в твоих ли силах выдержать обыденность? Тебе самому решать, где, когда и в кого ты воплотишься. И да сбудется пожелание твоё волею моею.

Задумался Иисус.

– Прежде всего, пусть свершится это много-много веков спустя. Тогда, когда не будут более люди распинать невинных на крестах, бросать на съедение диким хищникам, стравливать их между собою на потеху толпе.

– Да будет так.

– Не желаю больше жить в Палестине. Горяч воздух, обжигающа земля там. Возбуждают они кровь, не давая покою ни днём, ни ночью.Да будет мне воплощение где-нибудь в Европе. И пусть осуществится это в какой-нибудь тихой деревушке, позабытой сильными мира сего.

– Быть посему.

– Не желаю быть больше евреем. Народ этот по самому рождению своему возбуждает против себя все силы зла мирового.

– Да будет так и не иначе.

Наступила пауза. Казалось, всё предусмотрел Иисус, обо всём позаботился. Но вот ещё одна мысль пришла ему в голову:

– Незачем мне в новом воплощении быть мужчиной. Мужчина всегда и за всё в ответе. А с женщины и спрос совершенно иной.

* * *

Снаружи гудел студёный зимний ветер, доносился волчий вой, но в заботливо протопленной крестьянской избе было тепло и уютно. Глава семейства хмуро поглядывал на жену, кормившую грудью новорожденную девочку. Дочь – что за работник? Её дело – рукоделье. А как вырастет да выйдет замуж – так и вовсе покинет отчий дом, уйдёт от отца с матерью, да ещё приданое с собой заберёт.

Жена словно угадала его мысли:

– Сыновья у нас уже есть, а теперь будет и дочка-красавица. Мы ещё не нарадуемся, когда со всей деревни женихи под наши окна соберутся. А до тех пор – и в избе приберёт, и хлеб испечёт, да и рукоделье вещь не последняя.

Муж только сердито засопел в ответ.

За стеной, в курятнике, вдруг запели петухи, и соседские ответили им. Странно, с чего бы это они? До рассвета ещё далеко. Старики говорят – примета есть такая... к великой радости. Откуда в нашем тихом селении может быть радость, да ещё великая?

Жена подвинулась поближе к мужу и обняла его свободной рукой:

– Давай назовём нашу девочку каким-нибудь необычным, удивительным именем, которое будет искриться и сверкать, и пусть будет оно таким же красивым, как наша доченька!

– Нет уж! Ни к чему все эти затеи! Дадим ей самое простое имя! Назовём её Жанной! – недовольно проворчал отец семейства, простой французский крестьянин Жак Дарк.

Когда-то в далёкие-предалёкие времена, посреди большого-пребольшого океана, стоял красивый да распрекрасный остров. И жили на том замечательном острове бесстрашные женщины-воительницы, которые звались амазонками. И было у них всё, что для души только требуется, и не было у них только мужчин. И если приставал к прекрасному этому острову корабль, то всех женщин с него амазонки обращали в рабство, а мужчин убивали.

Как-то раз пристал к острову совсем маленький кораблик, на котором находился всего-то один матрос. И забрали его с корабля амазонки, и поведали ему, что жить он сможет неделю в сытости да радости, а потом примет смерть неминучую. И закручинился было матрос, а потом всё ж обрадовался, ибо неделя-то срок не такой короткий, и что-нибудь придумать, глядишь, удастся.

И шёл день за днём, и было матросу легко да радостно на пригожем острове среди прекрасных амазонок, и всё думал он думу, как же избежать ему погибели. И вот настал, наконец, тот самый день, когда пришли за ним воительницы, да и сказали матросу, что пришёл последний миг его и всё, что осталось ему в этой жизни, так только последнее его желание. И поднял тогда руку матрос, и молвил он это своё последнее желание. И расступились пред ним амазонки, и опустили они оружие своё, и признали, что столь мудр да справедлив их гость, что никак смерти его подвергнуть невозможно. И остался матрос жить да поживать на острове амазонок, и было ему хорошо и привольно. И не смели более с той поры амазонки причинять зло мужчинам.

Много воды утекло с тех пор, но и по сей день на бывшем острове амазонок высится скала, на которой высечено бессмертное желание матроса, спасшее ему жизнь:

«В последний миг свой я хочу, чтобы поразила меня рука самой некрасивой из всех амазонок».

Прежде всего, необходимо убедиться, что перед вами произведение действительно Слона, а не другой моськи. Ошибка чревата не только потерянным попусту временем, но и длинной, бесплодной гавкатнёй.

В процессе облаивания, следует продемонстрировать, насколько вы выше Слона. Лучше всего это делать в форме снисходительных замечаний, похлопывания по плечу: «Уже чуть лучше, чем прошлые попытки Слона», «Не так уж это произведение плохо, если вдуматься», «Я остаюсь при своём мнении, что Слон всё ещё подаёт надежды» и т.д. Это позволит не только придать лаю величественный характер, но и воздействовать на психику Слона, чтобы он осознал, сколько драгоценного времени вы потратили на его муру. Пусть он устыдится своего недостойного поведения, отнявшего ваше время, которое с гораздо большей пользой можно было бы употребить на перегавкивание с Шавкой.

Помните: ваша задача – убедить читателя в том, что на чтение произведений Слона жалко тратить время.

Постарайтесь найти у Слона стилистические вольности. Укажите на них в мягкой, величественной манере: «Едва ли стоило писать: "И тотчас дьявольские плавники акул или других мертвящих нервы созданий, которые показывались, как прорыв снизу чёрным резцом, повернули стремглав в ту сторону, куда скрылась Фрези Грант...» Мы же понимаем, что акулы – это просто хищные рыбы, зачем сравнивать их с дьяволом? И что это за выражения – «мертвящих нервы созданий», «прорыв снизу чёрным резцом"?» И так далее, главное – не стесняться. Если же подобных вольностей не обнаружится, укажите, что Слон постоянно пользуется шаблонными выражениями.

Не следует увлекаться ярлыками. Помните, что такие эпитеты как «пошлый», «безвкусный», «порнографический» могут привлечь интерес тех, кому нравятся пошлость, безвкусица и порнография. И уж самое последнее дело – написать, что произведение Слона пропагандирует секс и насилие. Подобная формулировка вызовет такой спрос на книги Слона, что Гарри Поттер зарыдает от зависти.

Если произведение является романтическим, обвините его в неуместном пафосе. Во всех остальных случаях подходит эпитет «вульгарный», если это не может вызвать тех негативных последствий, о которых сказано выше.

Очень важно облаять главную идею произведения. Если она очевидна, к примеру, из названия, охарактеризуйте её как абсурдную: «Что это за глупость – человек-невидимка? Какой бред – бегущая по волнам?». В других случаях может быть предпочтительно просто заявить, что никакой оригинальной идеи нет вообще.

Очень удачно, в особенности на конкурсах, указать, что произведение с подобным сюжетом вы уже где-то читали: «Главная идея романа "Конец вечности» уж очень напоминает повесть Уэллса «Машина времени». Если не можете назвать конкретный источник, навеявший вам мысль о сходстве, ограничьтесь просто намёком про вообще: «Где-то я уже это читал». Сомнение в душах судей уже будет посеяно.

В ряде случаев, уж если совсем не к чему придраться, можно просто объявить, какую низкую оценку вы поставили: «Это полный бред! Кол, разумеется!». Поверьте, должный эффект будет произведен.

При аккуратном пользовании рекомендаций, приведённых в этом пособии, вы сможете значительно уменьшить опасность, грозящую вам со стороны слонов. Правда, всегда будет риск, что за вас возьмётся какая-нибудь другая моська, в глазах которой вы, за отсутствием конкурентов, выросли до слоновьих размеров.

Arifis - электронный арт-журнал

Студия писателей