* * *
Резиновая женщина лежит
Себе в чехле, без ревности и лжи,
Спокойно ждёт, когда её достанут,
И лишь пото́м, расправившись вполне
По всей своей длине и ширине,
Она достойной станет пьедестала.
Нет разницы – хоромы, иль чулан,
За шмотками не тащится в Милан,
Цветы ей не нужны́, тем паче розы,
По барабану – Шуберт или джаз,
Обходится всегда без глупых фраз,
К тому ж принять любую может позу.
До лампочки напитки и еда,
А, если прохудится, не беда –
В один момент латается «Моментом»,
А ты – с умом и сердцем, все дела -
Меня до паранойи довела
И сделала почти что импотентом.
* * *
Опять наставили рога?
Увяз в болоте отношений?
Претензий вздорных до фига? -
Гони супружницу в три шеи.
Поскольку истая жена,
Та, что завещана от Бога,
В беде и радости верна
Тебе до гроба, недотрога.
Снесёт с улыбкою простой
Поэта мизерный достаток
И потускневший облик твой,
И то, что ты на водку падок.
Добра и ласкова, она
Тебя не пилит каждый вечер,
Интеллигентна и умна,
Напрасно мужу не перечит.
Простит твой вечный простатит,
Запой, к друзьям ночные рейды,
И одного лишь не простит –
Стихов, что посвятил не ей ты…
Наглухо Любовь и Доброту
Забивают Злоба, Тупость, Зависть…
Я неправ был. Подвожу черту:
Человек –
законченный
мерзавец.
Юрий Юрченко
..........................................
Читатель мой просить не станет справку
И согласится, если не дурак:
Блок – негодяй, Ахматова – мерзавка,
Подлец – Есенин, сволочь – Пастернак.
Как дальше жить, на гадость эту глядя?
Дрянь – Мандельштам, Цветаева – змея...
Поэты – мразь, а поэтессы – *ляди!
Пойду убьюсь апстенку нафик я.
Я ловлю в рифмующие сети
Шепот Божий через белый шум...
И уже который раз заметил,
Что не хуже Пушкина пишу.
Чепуха. Дышу на это ровно.
И живу с надеждою в душе:
Мне б его и в подвигах любовных
На крутом объехать вираже!
Жених был щедр и очень ласков с ней,
Любил отец, и слуги пыль сдували.
Но осенью поднялись по Десне
Варяги. Их глаза сияли далью.
Посуда, вина, пряности, парча,
Бус драгоценных огненные змеи…
Шумел народ и радостно встречал
Тех, кто ходил походом на ромеев.
Черниговцы открыли закрома
Пред золотой весомостью товара.
Но подгоняла близкая зима
В далекий путь могучие драккары.
Темнел над лесом неба окоём,
Шуршала под ногами листьев осыпь.
Ей показалось: прямо на неё
Смотрел варяжский ярл светловолосый.
Мурашки пробежали по спине,
А голова кружилась, как от браги.
И жемчуга дороже был княжне
Веселый взгляд свирепого бродяги.
Развратник, пьяница, пират,
Игрок, поэт, пройдоха...
Ты попадешь, конечно, в ад,
Но разве это плохо?
Пусть маразматики в раю
Босыми землю пашут.
А вот в тропическом краю
Все поголовно – наши!
Тут полный грешнику почет
И никаких пожарищ.
С улыбкой встретит лысый черт:
"Садись за стол, товарищ!
Друзья, дымящийся мангал
И звон бокалов гулкий...
Ты на обед не опоздал,
Придя домой с прогулки!"
В соавторстве с Арсением Платтом
* * *
Скоро утро. Ни души
На песке тысячелетий.
Лишь пустынно дышит ветер,
Перелистывая жизнь,
Перекидывая век
За вчерашним веком мигом.
Лишь песчаный человек
На бархане пляшет джигу.
Лишь упругая змея
Пёстрой лентой резво вьётся,
И коробится земля
У засохшего колодца.
Не скрывал поэт печаль,
Сам с собой ведя беседу.
Пил и лысиной стучал
По дурацкому паркету.
Нашей уточке из ложки
Дал я хлеба и картошки,
И поэтому не зря
Мне она сказала: «Кря».
Лег на дно кем-то брошенный камень,
На воде угасают круги...
А вот чувства яснеют с годами.
Несмотря. Как назло. Вопреки.
У меня стало лучше со слухом...
Зарываясь в густую траву,
Припаду к тишине краем уха
И услышу, зачем я живу.