На Пласа-де-Торос встаёт дыбом волос,
Здесь издавна властвуют черти.
А люди ли те, что срывают свой голос,
Ликуя на празднике смерти?!
На час искажаются смуглые лица,
С них сняты, растоптаны маски.
А там – на арене – прекрасный убийца
Хмелеет от собственной пляски.
Поклонники глаз сумасшедших не сводят
С тореро, что гибок до жути!
И ярость сочится, и алчность исходит
От их обнажившейся сути!
Тореро отважно со зверем играет,
Толпу поражая сноровкой.
Он, зрелища ради, быка истязает,
Чтоб после убить его ловко.
А бык – загляденье! Красавец поджарый!
От изнеможения взмылен,
Кричит и беснуется рыжим пожаром,
Пред тряпкою пыльной бессилен.
Он в запахи метит рогами крутыми
В кругу живодёрни столичной.
Взращённый людьми, он здесь выставлен ими
Для пыток и казни публичной.
И следуя строго традиции старой,
Мужчина, смахнув треуголку,
Сверкающей шпагой изящным ударом
Пронзил его мощную холку...
На Пласа-де-Торос один из актёров
Всерьёз погибает на сцене,
И он не поймёт – молодой и матёрый –
Пред кем он упал на колени!
Ему б на мгновенье – глаза человека!
Он тут же – безжалостно,скоро
Устроил бы публике зрелище века,
С землёю сравняв матадора!
Прозревший и дикий, за казни, за пытки,
Приветствуя праздность вендеттой,
Пронзал бы их слабые спины с улыбкой
Рогами молочного цвета!
Но кровь благородная смешана с потом
И сердца биенье всё глуше...
И так век за веком, и так год за годом
Терзают звериные души.
И снова победой венчают достойных,
Отважных героев Мадрида.
И кто-то ж назвал эти страшные бойни
Красивейшим словом – Коррида.
Эта жизнь и эта воля –
Будто вырванный абсурд,
В обреченность и в юдолю,
С недосказанностью – в суд.
Что судьба мне приготовит
За порок мой и тоску?
Может быть любовью сломит?
Может гвоздь забьет в доску –
В гробовую бесконечность?
Но к чему тот гвоздь и вечность
Без любви и без мечты?
Где же? Где же? Где же ты?
Спирт разведи пивом, будет двойной эффект,
Буква тире мухой плавает в молоке,
Ты не поэт пушкин, ты не поэт фет,
Просто твоё слово льдинкой на языке.
Чёрные пальцы нервно чуткий сожмут гриф
Соль это не нота, соль это натрий хлор
Всё, что тебе скажут, это фантом, миф
Надо забыть правду, если она вздор
Минус на реомюре, точку прошли росы,
На боровицкой башне сталин поднимет флаг,
Помощь не опоздает, тихо, герой, не ссы,
Если, конечно, не хочешь сам загудеть в гулаг.
К полночи засыпает Город Больших Жаб,
В небе над магаданом южный висит крест,
Тихо кружит над миром ноев наш дирижабль,
Хомо хомини лупус, как говорят, эст.
.
* * *
Ах, любовь, ты при луне
Травы шелковы косила,
Говорили люди мне,
Что в тебе есть злая сила...
Сизый голубь над водой
С голубицею летает...
Где ты, где ты, милый мой?..
Я еще тебя не знаю...
Ах, любовь, ты душу рвешь
И по-разному решаешь:
Или жизнь ты заберешь,
Или разума лишаешь...
Я давно тебя, любовь,
И боюсь, и ожидаю...
Где ты, где ты, милый мой?..
Я еще тебя не знаю...
Ах, любовь, известно мне
Про изменчивый твой образ;
Ты сначала — свет в окне,
А потом ты — темна пропасть...
И над этой гиблой тьмой
Я хожу, хожу по краю...
Где ты, где ты, милый мой?..
Я еще тебя не знаю...
.
За окнами – поникших веток дрожь
и молний из-за туч косые взгляды...
Так вкрадчиво заговоривший дождь
к полудню обернулся ливнепадом –
и хлынула с развёрстой высоты
воды разбушевавшейся лавина,
прижав к земле шиповника кусты,
вбивая лепестки в сырую глину...
Замешивая яростный коктейль,
стихия бесновалась так недолго –
чтоб в небе засияла акварель
новорождённой радуги над Волгой,
небесная очистилась лазурь
и краски излучали свет и нежность,–
и после града всех житейских бурь
взошли в душе покой и безмятежность...
Дни до ниточки разлохматились...
В эти грешные времена
У Поэтов уходят МАТЕРИ
И становится жизнь ина...
Стихотворцев угробят ранее
Ядом, пулею роковой –
Но продолжатся их старания...
В Песнях Сына Отец – ЖИВОЙ...
Мы судьбу свою разлохматили
Так, что стала она чумной...
У России уходят МАТЕРИ
В мир безоблачный, неземной...
Способна тварь, от ужаса и боли окаменевшая,
Поднять глаза на Бога?
Способна ли душа, глядящая во тьму,
Увидеть звезды?
В мире,
Где солнце не заходит никогда,
Где впалы животы, а рты бездонны,
Всегда найдется нож,
А для ножа – работа.
Смотри, мой сын,
Смотри...
На шомпол Млечного Пути я наверну светящуюся ветошь,
И будет тень вчерашнего дождя задумчиво стоять у горизонта,
И будут руки и глаза любить и с богом целоваться,
Пока еще река несет последний черный лед куда-то в бесконечность...
И медленно и тяжело ударит время в сердцевину,
Туда, где сумрак и покой, и сон.
И пустота расплавится в миры:
In the beginning...
На эти пляски на костях
смотреть устали мы.
Прийдётся брать ещё один рейхстаг.
На сей раз в Таллине.
