Ох уж эти переводчики…
Над “Вороном” Эдгара По кто только не глумился, обесценивая музыку стиха бездарным переводом его рефрена.
Который, по замыслу автора, является несущим стержнем, опорой всей конструкции стихотворения.
За дело брались и Бальмонт, и Брюсов. И еще многие небезызвестные профессионалы.
Но их вороны каркали: “Никогда”, “Больше никогда”, “Ничего”, игнорируя звукопись знаменитого “Nevermore”.
А некоторые пииты, не мудрствуя лукаво, переносили это самое “Nevermore” в русский текст, расписываясь в собственном филологическом бессилии.
И только Василий Бетаки полвека назад нашел гениальное решение, переведя рефрен как “Не вернуть!”
Снимаю шляпу перед ним.
Ничего лучшего никто уже не предложил. Хотя попытки и были…
Но насколько надо не понимать поэзию По, чтобы опозориться идиотской фразой: Каркнул ворон: “Никогда!”
Это же самое настоящее дно. На которое и легли горе-переводчики с громкими именами.
Я давно хотел замахнуться на “Ворона”.
Но после “Не вернуть” ничего лучшего уже не придумать, увы.
Ладно. Хотя бы одну строфу отэдгарю!)
Сохраняя ритм, размер и мелодию оригинала.
..................................................
В нашей жизни человечьей душу только время лечит?
Ты скажи, посланник мрака, правда это или вздор?
Мне б хотелось поскорее стать спокойнее, мудрее...
Годы душу отогреют холодам наперекор?
И тогда неразбериха снова сложится в узор?
Каркнул ворон: “Время – вор!”
Памяти Александра Мельника, режиссера “Территории”, трагически погибшего у водопада Китабо-Орон на плато Путорана.
Там, где он и снимал 6 лет назад свой замечательный фильм.
Давно бытует мнение:
Увы, возврата нет
На место преступления,
На поприще побед.
Сгустилась тьма осенняя...
И, хоть беги бегом,
Не обретешь спасения
От зависти богов.
Смирись! Смирись! Тот бесконечный сон,
Который в явь никак не превратится...
Химера, извергающая стон,
Не зверь от сердца, а от мозга птица,
Летящая, но как-то невпопад...
Сирены, алконосты, коростели –
Из этих тварей каждый виноват,
Что я полжизни сплю в чужой постели.
И – на тебе! Смирись! Тогда зачем
Вся эта восхитительная повесть?
В непреходящей жажде перемен,
Я спрашиваю: что я буду стоить,
Когда придут ко мне кибальчиши
Без памяти, без сердца, без души?..
Над домами из глазури
Блещут сахарные горы,
Нет, не могут злые бури
Потревожить этот город.
Весь в рождественском сияньи
Да в рокайльных завитушках,
Он предстанет с расстоянья
Хитро сделанной игрушкой.
Словно крестный Дроссельмейер
Для забав Мари и Фрица
Мастерил, дышать не смея,
Всетирольскую столицу.
А потом, закончив дело,
Ключ с торжественной гримасой
Повернул и зазвенела
«Дас Куфштайн» над Фридрихштрассе.
И под крышей золотою
Голос Максимилиана
Зазвучал, а следом вторит
Лепет Бьянки из Милана.
В окруженьи гордой свиты
Наблюдают за ристаньем —
Вот уж с панцирем пробитым
Кто-то пал, но крепче стали
Воля к доблестным забавам —
Боль забыв, сраженный рыцарь
Вновь в седле гарцует браво,
Рог трубит и пыль клубится.
На ветру трещат знамёна,
Бьет крылом орёл двуглавый,
Но уже не слышит сонный
Инсбрук зова славы...
Готовы листья к падежу,
Хотя им падать рано.
Их сроки в бархатный сезон
Еще не истекли...
А я всё чаще выхожу
На берег океана
И вижу, как за горизонт
Уходят корабли.
Давай, мой веселый барбудо,
Ничуть не похожий на Кастро,
Отпразднуем пятницу будто
Нам падают с неба пиастры.
Отпразднуем вечер весенний,
Излившийся золотом света,
Наполненный кротким весельем
В предчувствии щедрого лета.
Отметим его безмятежно
В кофеенке не авантажной,
Я буду неловкой и нежной,
А ты снисходительно-важным.
И будет звучать кантилена —
Сезарии Эворы морна
Из буден привычного плена
Поманит к далекому морю.
К горячему золоту пляжей,
К дорожкам, усыпанным манго,
Туда, где в тропическом раже
Танцуют милонгу и танго.
Но, вторя мелодии странной,
Останемся мы безучастны
К далеким мирам океанов
В краю мелководного счастья.
Гром почти бархатный тучей рожден.
Шелком завешены окна дождем.
Ситец травы превратился в атлас,
Рвется на волю забытый Пегас.
Тучи точеные тянутся к северу,
Я доверяюсь раскрытому вееру.
Птицы цепляют сознание щебетом.
Книга в падении плачется шелестом.
Грозы весенние, призраки важные.
Лица от слез и дождя уже влажные.
Это предчувствие, это предверие,
Воспоминания: поезд, Карелия.
Тамбур, вопросы, ответы, признания.
И на автобус потом опоздание.
На корабле по холодным волнам
К острову. В выси чешуйчатый храм!
И на иконе Христос в белом рубище.
Только не видно следов наших в будущем.
Дни проживали сегодня, сейчас,
Дорог был миг и единственен час.
Гром затихает и память устало
Тоже уляжется спать. Но немало
Стоили те мимолетные встречи.
Я распрямляю сутулые плечи...
Я волшебства плеснул в рюмашку,
Чтоб тут же чокнуться с собой.
Стучится дождик барабашкой,
Шуршит за шторой домовой.
Последний акт вечерней пьесы
Уже удвоил руки Шив...
И убегает мелким бесом,
Частицу жизни утащив.
