В бокале крепло и мерцало.
Снежок за окнами лежал.
Я выпью и начну сначала:
Туман вливается в бокал.
В бокале Оленька и мама,
Судьбы прозрачное зерно.
За окнами смешно и мало,
Всё бедно и завершено.
В бокале гнусное злодейство,
Великолепные слова.
А здесь, а здесь – пустое место
И плачущая голова.
На приступках зимы
в лужах листья намокли до каши,
Под свет фар опоздали
лягушками резво скакать.
Одеяло туманов ветров не боится.
Их кашель
Лишь пригладит
налитые влагой ночной облака.
В перепевах дождя нет веселья –
скорее усталость:
Сколько сбито цветной мишуры,
не спешащей сгорать!
Поредевшие гроздья рябины
наградой остались
Снегирей дожидаться.
Когда визитеры?
Пора...
Первый лед прокричит
несогласие за обращенье:
Шалость ног не понять,
что спешили крушить зеркала...
На приступки зимы
скоро с неба падет очищенье,
И в снежинках утонет
тревоги нависшая мгла...
30.10.2007
Во Пскове, перед Троицким собором,
Туристы задирают вверх носы
На вечно отстающие часы
И звонаря, омытого кагором.
На паперти поддатые засранцы,
Зажав иконку в грязном кулаке,
Пугают добродушных иностранцев
Мольбами на английском языке.
Внутри – святых цветная галерея
И цоканье нерусских языков
Над красотой бесплатного музея
И нищетой угрюмых стариков:
Es ist fantastisch!
В полутемных нишах
Слезятся утомленные глаза –
Устав от бесконечных фотовспышек,
Тихонько мироточат образа...
Дым столбом, один лишь дым.
Я не умер молодым.
На площадке у грибка
Постою пока.
Чадо в жёлтых сапогах
Говорит: пиф-паф.
Птицы наверху орут,
Дядю пули не берут.
Спросишь ангела: ты тут?
Усмехнется: «тут».
О, вьюнош бледный перед монитором!
Твой мозг не спит четыре дня подряд,
Твой дикий глаз сверкает помидором,
И в животе архангелы трубят…
Ты Гитлера убил из пулемета,
Устроил в Пентагоне кавардак,
Впендюрил в Жанну Фриске нанобота
И хакнул стринги Ксении Собчак.
А за окном – привольно и свободно,
Мороз и солнце, божья благодать,
И девушка с улыбкою Джоконды
Все ждет, когда ты выйдешь погулять.
Кансель давить на мауза батоны!
Дестрой писюк кувалдою сплеча,
Айда в реал! Там ужин, макароны
И чемоданчик доброго врача…
Игрушечник мне продает игрушку,
Смеющийся гудящий мяч.
Я в руки взять его не то, чтоб трушу,
Но как-то не уверен до конца.
Возьми его – и ты увидишь море.
Возьми его – и чудо ты услышишь.
Возьми: и вот стоишь ты на просторе,
Не поднимая жалкого лица.
Игрушечник отсчитывает сдачу.
В глазах его – огонь и справедливость.
Вам завернуть? И я уже не плачу.
И мяч в руках по-птичьи шелестит.
Всё это было медленно, как будто
Я из песка приморского рождался,
И камушки лежали, как минуты,
И слабый воздух в высоте блестел…
Зачем вонзаются, терзая, сотни жал?
Моё терпение, как мир, необозримо,
Я тварь живучая, как вся античность Рима,
И мне-то, маленькой, уж кто не угрожал...
Я, безоружная, сама себе кинжал.
Простите, стоики — вельможи, пилигримы,
Скрывайте горести под толстым слоем грима,
Кто стоек в бедствиях — побед не одержал.
Не знает в точности никто благую дату,
Любая каторга закончится когда-то.
Не отторгая облака и мураву
В своих мечтаниях, навеки предрассветных,
Мои страдания, как родственников бедных,
Я, безмятежная, обратно позову.