На улице, хрупкой от счастья,
Легко в перламутрово-синий
И солнечный день прощаться...
Не встретить же – невыносимо
Мостов журавлиные шеи
И дрожь в петербургских венах.
Теперь никогда не сумею
Влюбиться в обыкновенность...
Забыть постоянство бури
В твоих переменчивых вальсах,
Мой город...как прежде будет
Нева о тебе волноваться...
…вспоминать про умерших
один раз в год
это наш
православный закон
приезжать
раз в год на кладбище
и снова
их хоронить
как будто
одного раза
было недостаточно…
Мы производим тонкие настройки,
Довольствуясь случайным утешеньем,
Таким же как и ветра отложенья
В карманах скользких парусной раскройки.
Ведь любим ещё мир, мир порождений:
Котёнок – он голодный на ступени -
Со знаньем ниш, где схоронится тенью,
Иль тёплых старых труб нагромождений.
Посторонясь, с конечной деланой усмешкой
Презрим неумолимый рок неспешный -
О нас большого пальца указанье,
Встречая косоглазый взгляд вниманья
Какой невинностью, непониманьем!
Уж непредзаданней карающий упадок,
Чем розги гибкой в танце положенье;
Не предприимчив похорон своих участник.
Бежим распада, сердце – исключенье:
Живое в жизни сердце – для нападок.
Игра принудит натянуть улыбки;
А здесь луна пустых аллей создала
На дне бачка Грааль смешливо-зыбкий.
Сквозь все шумы искавшее начало
Котёнка бесприютность различало.
Я слышу огни: этой ночью они стали ближе;
Как шёпот, манит в молодой темноте перегляд.
Пусть день заслонит, налетев обезьяной бесстыжей,
Кристалл-сталагмит, что вдали светляками объят;
А внутренний взгляд воскресит винтовую дорожку,
Где быстро скользят светоносные группки в плащах;
Вплывают подряд на плато в селенитовой крошке,
Там влиться в разряд, что танцует, до туч трепеща.
Хоть я не ступал никогда за порог института,
Легко представлял, как мигрируют льды субграниц;
На лекции спал. И летел атом бора, как будто
Тревожно искал между блоками стока частиц;
Свободен и мал, всё плутал по ходам дислокаций
И в них получал тепловых флуктуаций тычки;
Страницы пронзал и моей, и чужих диссертаций,
Чей пыльный завал привечают чтецы-паучки.
Пока обнажащей кровавые складки рассвета
Не время раскрыться, откинув свой звёздный покров,
Мне мнится летящей в чернильной безбрежности где-то
Бессонницы птица как лебедь из тонких миров:
То белый на фоне глухого небесного снега,
То чёрный в потоках космических жёстких лучей.
Не бегство с погоней, а слепо да прочь мимо света
На башнях высоких гасимых разрядов-мечей.
Тополь, ты, мой, серебристый астральный,
В солнечном ветре – в трепещущих блёстках;
Ночью касаешься сини хрустальной -
Тучи бегут, подгоняемы хлёстко.
Скоро закат разольётся печально,
Пламень прощальный пред нами займётся.
Отсвет как взгляд мимолётный, случайный
Зримым теплом на коре отзовётся.
Путь за спиной представим приближеньем
Птицы неброской к ветвям беспокойным.
Мягкой стеной станет тьмы натяженье,
Крик одинокий погасит над полем.
Клещ серебристый на бархатной шкуре
Так сопричастен дыханию мира,
Где оставляет на образном шнуре
Сперматофоры – живые сапфиры.
Люди как камни в лесу мне ответят:
”В бытность постарше не трогали слёзно
То, что желающий видеть заметит
В чёрном снегу этой ночью беззвёздной”.
Ямки следов – к многоствольному древу.
Вехи годов навсегда зарастают
Мхами из снов, что сплетаются в плеву;
В углях скатившихся солнц не растают.
Осенней отраженной лаской
Светился ясно теплый день.
Расправленные ветром краски
Скрывали солнечную тень.
Остатки лета догорали
В холодной плоскости земли,
И время тонкою спиралью
Терялось в голубой дали.
Над глубиною небосвода,
На окончаньи всех дорог
По слову вечного народа
Мир обновлял Предвечный Б-г.
На кирпичной стене отражается солнце,
И хватается плющ за шершавый покров,
Возбуждаемый звуком таинственной речи,
Открывается свет удаленных миров:
Освящения жар в троекратном повторе
Одиночества полного трепетный миг,
Красота песнопения в утреннем хоре,
И прильнувший молитвенно к небу язык.
Так сидят, чуть качаясь, в печальном восторге,
Подтверждая пророком предсказанный год,
Исполняя обряд ожиданием долгим –
Иудея с бинтами у римских ворот.
Ты откуда-то ехала, не доехала...
Откуда-то шла, не дошла.
Ругая и прощая тебя, с переменным успехом,
в надежде на чудо во мне замирает душа.
Я стрелку минутную глазами двигаю,
она ж, защищая свои рубежи,
всё гонит новых мгновений дивизию,
где предыдущая мёртво лежит.
Но, – наконец-то! – шаги... Ты врываешься
сердце под кофточкой пойманной птичкой стучит.
Когда тебе нравлюсь я – как ты мне нравишься!-
сказать успеваю... дверь закрывая... швыряя в окошко ключи...