Серебристою дорожкой
Пал
Свет.
Звёзды говорят немножко.
Да?
Нет?
Шепчут, глядя вниз с укором
Все
Гда
О свиданьи скором-скором…
Нет?
Да?
Ветер стих, а луг остался
Смя
Тый.
Кто из нас двоих попался –
Я?
Ты?
Этот луг измятый сниться
Ста
Нет.
Я вернусь сюда, как птица,
Да?
Нет?
Шепчет млечная дорога –
Кинь
Дом…
Стонет под дугой у Бога
Динь…
Дон…
Упадёт, устав качаться
Зве
Зда.
Утро. Надо возвращаться.
Нет?
Да?..
Не горит, а тихо тлеет
Жизнь у тонкого креста.
Кто проснуться не успеет,
Не проснется никогда,
Не найдет последней силы
Отмолить у пустоты
Теплой и сухой могилы
Средь болотной мерзлоты.
Что-то страшное витает
В гиблом воздухе трущоб,
Только сизый ангел знает
Для кого сколочен гроб.
Время странное, больное
Души черпает до дна,
И хохочет над Невою
Ленинграццкий Сотона.
«Не стреляйте в пианиста,
он играет как умеет»
Было мне видение.
Пушкина визит.
- Ты, изрёк Сергеич,
будешь знаменит!
О тебе узнают,
и тунгус, и бритт.
Но, только после жизни,
ты станешь знаменит.
Не ходи в «Арифис».
Там народ – что волк.
Рыщет в стихоплётстве.
Ищет — смысл и толк.
—
Мне сосед завидует.
А жена бубнит:
- Умирай! И сразу,
станешь знаменит.
Хоть Пегас хромает,
и нутро болит,
всё-равно, ребята,
буду знаменит.
Тяжко мне держаться,
в творческом седле.
Ты поставь, читатель,
бюст безрукий мне.
Бронзовый не надо.
Я не гордый, нет.
Только уж с оградой,
всё-таки поэт.
А на бюсте надо бы,
запись учинить:
«Всё успел усопший,
спеть и сочинить.
За его старание,
безразмерный стих,
погребён покойный,
как богатый скиф.
Чтоб ему добраться
на крутой Парнас,
с ним почиют в Бозе
Муза и Пегас».
Помню я синее, синее море,
Облако белое светится будто,
Будто бы твердый сверкающий мрамор.
Мягкое так не может светиться.
Мягкий песок, словно жёлтое море.
Девочка тонет, да нет же, не тонет.
Сядет и встанет и куклу подкинет.
Мягкое так не может светиться.
Девочка светится, будто на небе
Кончился мрамор, и лёд растопили,
Будто сиянье упало, твердея,
В жёлтый песок, покачнулось и встало,
Куклу прижало к железному сердцу,
Встало на маленькие колени.
Ты же моя важность.
Будет всё. Как надо сложится.
всеми руками глажу,
нежность
пробую мелкой ложечкой.
Выкаты эти январские
до утра. В одеяла б кутал.
мне поцелуйно-ласково,
счастливо
мне как будто.
Ты же за мной сильнее
в черных моих глазах,
взгляд ни налево,
ни
тем более уж назад.
Очередной глотая,
вымотавший меня, ком,
раны сочат,
зализываю
робко их языком.
Мне через пальчики-сито
льется твоя вода,
за всё, что случилось –
случится -
спасибо тебе. Да.
О, эти ночные страхи,
Заботы, самотерзанья.
Обрывки страниц и мыслей
Листаю в уме тишком…
Ведь спят же нормально люди,
А я себе порчу печень
Таким интеллектуальным
Бессонницы коньяком.
Я очень боюсь дурдома,
Ведь в этом большом дурдоме
Так больно дают уколы
И щиплют сильней гусей.
Я лучше от всех уколов
Покрепче себя зашторю,
Себе многократно вторя:
«Чтоб спать, ты считай, как все».
И счёт я вести пытаюсь…
Безумно мелькая, цифры
Влезают ко мне на плечи
И — жарче стают углей…
Ну, просто не цифры — гады,
Но так мне за всё и надо —
Связавшись с бессонным сонмом,
Не вылезешь из нулей.
Но в этом ночном дурдоме
Ещё я боюсь не меньше,
Что как-то меня полюбит
Воздушная и легка
Из милых, прекрасных женщин —
А мне ей ответить нечем…
Ну, разве что кроме только
Эзопова языка…
И, чтобы во тьме исчезнуть
Туда, где не будет мыслей,
Мне мозг выдаёт: «Таблетка!!!»
Соломинке этой рад,
Таблетку хватаю с полки,
Глотаю… Да что в ней толку —
И вижу остаток ночи
Таблетки большой квадрат.
А утром, пролив на пуфик
Нечаянно чёрный кофе,
Услышу я: «Здравствуй, милый!»
От нежной Брижит Бардо —
Таким окрылённый словом,
Забыв о ночном дурдоме,
Я радостно отправляюсь
В родимый дневной дурдом…
Когда ты смотришь мне в глаза,
в себя и спрятаться нельзя.
Не поюлить, лукавя...
от сих – до Ярославля!
Как обнимаешь ты меня –
горю со скоростью огня.
Сгорают, как бирюльки
мои пиджак и брюки!
Когда уходишь – день и ночь
бегут с отчаянием прочь,
в свой забиваясь угол,
в испуге друг от друга.
Когда же вновь приходишь ты,
сугробов пышные цветы
клубятся и сверкают...
«Краси-и-иво», – изрекают.
Не уходи. Ещё побудь.
Дыханьем. Очертаньем букв.
Прыжком пантеры на чердак
Парижа. Или просто так.
Уйди или останься.
Стишком. Картинкой. Танцем.
Уходишь. Возвращаешься...
И этим мир вращается!
Южный ветер подобен желанью,
Увлажняет...
Опять мы не выспимся.
Твой билет зачеркнёт расстоянье,
Путешествие будет немыслимым.
Не спеши, подгоняя терпенье,
Лунный свет накаляется медленно.
Пусть растянутся эти мгновенья,
Мы их выпьем с тобой до последнего.
Занавесив прозрачные стёкла,
Ты уронишь последнее, лишнее...
Эта ночь в ожиданье намокла
И цветёт абрикосом и вишнею.
И по нотам горячих прелюдий,
Исполняя мелодию камерно,
Подадим мы друг другу на блюде,
Так, чтоб сердце от нежности замерло,
Не жаркое, а жаркую полночь
С языками безумного пламени.
Ты же знаешь, что страсть безусловна,
Эта надпись у страсти на знамени.
Отвернутся, краснея, иконы,
Шёпот ласковый будет свидетелем.
Позабудем про мир заоконный,
Нам успеть бы всё то, что наметили...
Вечно ты у меня забываешь
Перстенёк на пластмассовой мыльнице.
Я в тебе рафинадом растаю...
В сладкой грешнице, нежной бесстыднице.