Вырастешь и увидишь, спокойно и навсегда:
Выстоявшее дерево с разломленной сердцевиной.
Помнишь, как ты была маленькой, как бушевала вода,
Как я протянул тебе этот кулон старинный.
Как я крикнул тебе: «Вот грозовой амулет.
В нём белое облако, невидимая подушка…»
И молния тут же. И тут же огромный свет.
И в белой воде изумрудом сидит лягушка.
Я вырасту человеком. Ты сможешь меня спасти.
Как ты спасала меня, не ведая и танцуя.
Как ты любила. Как ты смогла меня увести
В июльскую воду, бушующую, дождевую.
И в мире бескрайнем, в котором назначен свет,
И вой пустоты, и медленный лес назначен,
Я только теперь догадаюсь, что смерти нет.
И всё же как поздно я тебя видеть начал.
У нас зима, как ты сама –
сыра, туманна, снежна…
От вас легко сойти с ума,
когда он есть, конечно.
Когда глумлив он и силен,
но истины не сдюжит,
что я – взволнован и влюблен,
а ты – спокойна с мужем.
Хотя бы снег… Хотя бы лёд…
Поверить в эту зиму.
Немного веры, что придет.
Но ждать – невыносимо!
Ты вверх летишь, как будто снег,
я – вниз, как будто вечер,
и между нами точки нет
для нашей новой встречи.
Из раны льется только кровь.
Из чайника – водица.
А из меня – одна любовь,
шипит и пузырится!
Зима ко мне, как и сама,
идёт неумолимо,
но с подозреньем, что она
не только мной любима.
* * *
К молчанью поводы найдутся,
Смешон болтливый и глуп, как утка.
Не раз писал мудрец Конфуций,
Что говорливость – сон рассудка.
Грани в тиши алмазы рифмы,
Не рви аккордом в запале струны,
Надсадным, плоскозвучным ритмом
Скрывая разума лакуны.
В строку идёт не всяко лыко,
Моли Эвтерпу и днём, и ночью,
Цезуру расточай на стыках,
Глаза ломая многоточьем.
Пока волшебный ключ не найден,
Ищи отраду в воспоминанье,
Как на листы твоих тетрадей
Садились строфы дружной стаей,
Наперекор тоски ворчанью,
Задорно, песенно и ново.
Как душит золото молчанья
И превращает в камень слово!
Тихо бродит тишиной ночи
звонарём в колокольне ветер
горизонт едва различим
то что просто зовётся- вечность
пустынь улиц озябший дом
как-то съёжились блеклым светом
я б хотел полетать вдвоём
с тем который зовётся ветром
тихо шепчет в тишине ночи
звонарём в колокольне ветер
он звонить совсем не хочет
между строчек из слов вечных
дань вперёд заплатил любовью
только в спину стрельнуло лихо
переполнилась ночь бедою
и упала на землю тихо.
В силе волн – первозданность. Как в котле мирозданья,
Лёгкой щепкой сосновой движим по морю слёз
Был корабль без названья в живопенном вскипаньи
На клыкастые рифы, что встречают всерьёз.
Из разверзнутой дали – выдох севера шквальный.
И оставленный парус это буйство терпел.
А привязанный к мачте в мокрой куртке штурвальный
Сам себе, что есть мочи, хриплым голосом пел:
“Ах ты, фаллос, мой фаллос, фаллос мой бородатый,
Что стоишь одиноко у последней черты?
Головнёю горячей через складки заката
В соленоиде ночи быстро скроешься ты...“
Я смерти не прошу
и жизни вечной то же
как листик на ветру
сорви меня прохожий
в огне я не горю
дымлю и тихо тлею
я смерти не прошу
и жить я не умею
ты крестик,а я ноль
в решётке этих игр
возьми меня с собой
закладкой сделай в книгу
чтоб иногда рука
твоя меня касалась
чтобы прожить с тобой
чуть-чуть,всего лишь малость