Надо же, какой огромный кирпич.
На нём уместился бы целый город:
Маленький собор, миниатюрная площадь,
Здание суда, библиотека, супермаркет -
И везде сновали бы крохотные люди,
И, возможно, ездили бы, позвякивая, трамваи.
Откуда он выпал?
Из какого колоссального здания?
Колоссальным зданиям не место в нашем провинциальном краю.
И зачем вообще эти мысли
О каких-то крохотных людях
И их жизнях?
А вот надо же – и присел, и задумался:
Кто чем болеет, у кого несчастливый брак...
Не Ты ли вложил в меня эти мысли?
Не Ты ли напоминаешь мне о том,
Что невидимые души существуют,
И я, невидимый сам для себя, существую всё ж?
Могу ли я попросить, чтобы Ты просто думал обо мне?
Нет,я не буду этого просить.
Я вкладываю кирпич в невидимую огромную колокольню.
Он тёплый, словно буханка хлеба.
Он весит целую тонну.
И я вижу, я вижу: спускается
Белый, как снег, колокольный звон.
До горизонта далеко -
Волна озона,
И дышится легко-легко,
И воздух, тонок,
Щекочет кожу облаков,
Где сонный ветер
Ложится снова на покой
Под звуки лета.
Ушли сомненья, боль и страх,
Судьбы объятья,
И солнце в нежных лепестках
Себе шьёт платье.
И не всегда обвита жизнь
Венком чудесным,
Беда, быть может, сторожит
За дивной песней.
Не прерывай своих молитв,
Когда смятенье
Поддаться панике велит;
И где спасенье?
В дневную погружаясь глубь
Для ожиданья...
Пусть каждый миг нам будет люб
Своим дыханьем...
До горизонта далеко:
Улыбки, грозы
И где-то камни под ногой,
А где-то – росы,
А где-то птичий хоровод
Хвалу шлёт свету
Из шелковистых связок нот
Под звуки лета...
На перепутье дня и ночи,
когда от снега так светло,
метели торопливый росчерк
наносит строчки на стекло...
Читаешь бегло,
не вникая,
лишь сердцем постигая суть,
и тишина стоит такая,
что понимаешь – не уснуть.
Слегка подсвечен фонарями,
снег золотистою пыльцой
на полотне
в оконной раме
рисует мне твоё лицо...
* * *
Не разожму навстречу рук -
Шиповник жжет иглой подкожной.
Беспечной и неосторожной
Я прямо шла, а не вокруг.
Из малахитовых глубин
Звезда летучая стремится.
Сменю планеты, звезды, лица,
А Ты, как прежде, Триедин.
Я, гуляя по дороге,
Пересчитываю ноги.
Две прошли, одна прошла –
До чего же хороша!
Познакомился я с ней
И сейчас живу я с ней.
Нет на свете красивей
Оленьки моей!
Воробей поёт на ветке:
"Крошек мало, камни метки.
Поживу ещё чуть-чуть
И отправлюсь в дальний путь."
Я гляжу в глаза любимой:
Вижу свет неугасимый.
Уместился в небесах
Бог при шапке и усах.
По дороге люди ходят,
Люди песенку поют:
"Скоро нас и здесь не будет.
Помним комнату твою.
Там торшер стоит зелёный,
Там окно в вишнёвый сад,
Там твои глаза-иконы
Задом наперед висят."
Зашел приятель как-то вдруг,
не выпускал он плод из рук,
плод более чем странный, –
один бочок – хоть сразу в рот,
другой – совсем наоборот,
и вес – 17 граммов,
как будто взвешена душа,
и форма так же хороша…
Не колется, не жжётся…
А вкруг горит златой овал!..
- Как, бишь, его ты называл?
- Он «глорией» зовется;
лишь откуси – и воспаришь,
к ногам – Москва, Берлин, Париж
и копенгаген всякий,
не говоря уж о Луне…
Кусай! Плод свеж еще вполне,
да и на ошупь – мягкий.
И на заманчивый сей плод
я распахнул пошире рот,
да так, что взныли кости,
промолвив «Господи, прости!»…
Как вдруг в той мякотной плоти
мелькнул зеленый хвостик!..
……
Чем шире рот – незрячей взгляд,
Чем слаще плод – тем злее яд.
Пополам делить – да покажется мало.
И я там был, мед-пиво пил,
По усам текло да в рот не попало.
Нависли тучи,
Звезд на небе нет,
Рвет ветер зонт из рук,
Ломает, злится,
В решетке целлофановый пакет
Запутался нелепой синей птицей.
Вновь поворот,
Дороге нет конца...
Под аркой тьма
И грохот водопада...
Скорее в свет любимого лица!
Скорее в нежность ласкового взгляда!..
Но почему мне жарко?..
Не пойму...
А ветер вновь
Беснуется навстречу!
И почему так черен этот вечер?
И, вместе с тем, так дорог почему?
В этих очках ты выглядишь на десять лет старше.
Твои дети уже пошли в школу,
Твою собаку уже сменила другая.
Даже говоря с тобой по телефону,
Я понимаю, что ты не такая.
Я и сам как-то ссохся, стал позже вставать,
С неохотой выхожу на воздух.
Хорошо, что у меня две квартиры, одну можно сдавать,
На жизнь, в общем, хватает.
Я всё еще пытаюсь писать стихи,
Но как-то машинально,
Без напряженья.
Они не плохие, не хорошие.
Их даже иногда берут в журналы.
Последнюю подборку ты можешь прочесть в «Дружбе народов».
Если обобщать, что ж:
В общем, всё так себе.
Могло быть и лучше.
Сними эти проклятые очки.
Ты снова похожа на себя, мы ещё молоды,
Твой пёс весело лает.
Дети только в планах.
У нас всё ещё впереди.
А может, всё будет иначе.
Только не выходи за него замуж.
Не выходи за него замуж.
А я думал, мы вечно живем...
Эх, Владимир Семенович, что ж Вы
быстро крылья свои износили под нашим дождем
и истерли так скоро
гитар золотые подошвы?
Набросали эскиз предрассветной Руси
и, хрипя, ее воли, как браги напились,
и ушли одиноко во тьму,
а сегодня кого не спроси, – он Ваш друг,
у Вас много друзей появилось.
Вот уже Ваши песни поют
на теперешний лад.
Все волчата давно ПОПсовели.
Что Вы сами ушли, слава богу! –
как Листьева Вас не убьют,
за минуту до триумфа
и достижения цели.
А я думал, что будут всегда
Ваши новые песни и роли,
и вполуха их слушал, в полглаза смотрел иногда,
и не видел предсмертной на Вас,
а теперь уж и вечной короны.
Ровни Вам до сих пор не нашлось,
песен много, да Слова в них мало.
Поиссякла поэтов российских веселая злость,
да и, собственно,
Русь их по свету давно растеряла.
Что ж Вы так,
были б живы сейчас…
Эх, Владимир Семенович, что ж Вы?..
Но – постойте! -
по-моему, Ваши шаги в поднебесье звучат,
обдирая о звезды
гитар золотые подошвы!
2 2 январь 1 9 9 8 г.
В партере цирка обезьяна
В лимонно-жёлтом сюртуке
Сидела, хмурясь постоянно,
С программкой в сморщенной руке.
Напрасно клоуны кривлялись
И, на партер бросая взгляд,
Натужно морщились, смеялись,
Отплясывая невпопад.
Напрасно силачи бросали
Под купол гири в пять пудов
И прут чугунный завязали
На целых двадцать шесть узлов.
Напрасно крошка балерина
Как грациозно! Боже мой!
Плясала в платье арлекина
На проволоке стальной.
И я дарил тебе напрасно
Свою любовь, свою печаль.
Я кубарем летел в пространство.
Мне клоунов совсем не жаль.
В оркестре скрипка заиграла.
Был барабан безумно рад...
В зеркальном шаре ты поймала
Мой обезьяний дикий взгляд.