Ещё ребёнком неусталым
Всегда большое видел в малом,
В прозрачной капле – тьму и свет.
И век особенный навстречу
Летел. И вдруг спускался вечер.
И я в постели, неодет.
Я нежился в подушках сонных,
Снах полудетских засветлённых,
Недопроявленных, больших.
Я умер – это мне казалось,
Когда луна в меня спускалась.
Но я оказывался жив.
И я всё это точно видел,
Я так любил и ненавидел,
Старался и не мог понять:
Зачем ты бьёшься надо мною,
Весенней трогаешь рукою,
Как можешь так во тьме сиять.
Есть музыка в словах,
она слышна не сразу,
как будто голос звезд,
как будто ветра голос
как будто лунный свет
в хрустальную льют вазу
на белом подоконнике зимы.
Есть музыка, она
нам кажется неслышной,
как будто стая птиц
в небесной сини тает,
и тают лепестки
цветущей дикой вишни
на белом подоконнике зимы.
Есть музыка в словах,
она рукой высокой
коснется тайных ран,
печалей наших тайных,
как первая свирель,
как первый луч с востока
на белом подоконнике зимы.
...
Женская троица:
Вера, Надежда, Любовь...
Когда любовь оставит, чтоб опять
ночным безумьем мучить-жечь, но прежде
не чаешь, как дано тебе понять:
не оставляют вера и надежда!
Когда надежда жизни вопреки
оставит сердце, битое сверх меры,
какой призыв молитвенной строки
заставит жить единственною верой?
Когда влачишься ниже взгляда ниц,
вдруг свет живой ослепит мрак глазниц,
и жизни смысл незыблем, как гранит:
пусть бренный мир вокруг меня разрушен,
вернее талисмана сохранит
та женщина, врачующая душу!
14.08.2001
Песнь о княгине Ольге
( по эскизам композиции неосуществлённой картины
В.И.Сурикова «Княгиня Ольга встречает тело убитого мужа», 1915г.)
Как причалил чёрный плот у стен столицы,
поклялась княгиня Ольга чёрной клятвой,
и сжигала её клятва огневицей,
и сжимала сердце медной рукавицей,
и врезалась в горло ей смолёной дратвой.
Так и видела: сыр бор под Коростенем,
две берёзы, гулко прянувшие в небо,
закачались окровавленным цветеньем,
обернулись в неотступное виденье,
воплотились в ту убийственную небыль...
И губила она сватов князя Мала,
в яму бросила живьём, пожгла их в бане...
И тогда лишь огневица отступала,
сердце в медной рукавице трепетало,
и вздыхала грудь на тризне на кургане...
Но не стала никому она женою,
стала воином и правила державой,
всей судьбой своей сростясь с родной землёю,
и одною ею численной ценою
сохранила для России Святослава.
И никто не ведал, как она рыдала -
- княжий терем, точно дикий муравейник -
- и детишек нерождённых поминала,
и молиться христиански зачинала,
размыкая в горле каменный ошейник...
И опять чернеет плот в волнах прибрежных,
говорит струна о ветрах вольных скифий,
и звучит меж голосов знакомых, прежних,
средь гостей примолкших, важных и нездешних
княжья воля в клятве северной Юдифи...
20.01.2000
Светит и греет,
Весело пляшет,
Только не тронь!
Он ведь умеет
Жалиться страшно,
Этот ...
Жить стало легче и проще,
Чистить ковёр? – не вопрос!
Есть в этом деле помощник
Чудо-прибор – ...!
Из одной огромной стопки
Разбежались по столам;
Ну-ка хватит дети топать,
Подают обеды вам!
Не расстанусь в день холодный
Я с твоею головой, -
А бываю легкой, модной,
Яркой, теплой и большой.
Эту мелкую писклю,
Что мешает людям жить,
До того я не люблю,
Что себя готов лупить.
Я длинная и тонкая
И смотана в клубок,
Сбежала от котенка я
В укромный уголок.
Я как маленькая тучка
Дождик лью по вечерам,
Чтоб жилось намного лучше
Огурцам и кабачкам.
Эта мышка не проста!
Где конец ее хвоста?
А еще, я точно знаю,
Что она совсем ручная,
На ковре своем лежит,
От меня и не бежит,
Да она бежать, похоже,
Без меня-то и не может.
Ох, вы, люди, ох, вы, братцы,
Не даете подрасти, -
Не по мне бы вам топтаться,
А по тропочке идти!
Просто травка для колосса,
Дом родной для птицы,
Ну а мы в нем очень просто
Можем заблудиться.
05.02.07
Ответы вразбивку: компьютерная мышь, тарелки, трава, огонь, лес, шапка, пылесос, комар, лейка, нитка.
Иссечено добром лицо седой старушки,
Улыбка без зубов и белые глаза,
В уродливой руке дрожит пивная кружка,
И по щеке ползет прозрачная слеза.
Средь выцветших руин остывшего сознанья
Ворочается червь потерянной любви,
И ласково саднит одно воспоминанье
Под сердцем, что кряхтит оставшиеся дни.
Старушка теребит растрепанные космы,
С напудренных ресниц слетает шелуха,
Из черной язвы рта торчат гнилые десны,
Как в пропасти души посмешище греха.
Нервы щекочет ядреным дурманом полынь,
Ветка в медвяных разводах янтарной смолы
Ласково тронет пушок на затылке: остынь!
Долгое лето и многие лета весны…
Охнет в ладошку нежданной слезой молочай,
Пальцы взъерошат пробор пожелтевшей травы.
На спину, в осень, наотмашь упав невзначай,
Взглядом вычерчивать вязь муравьиной тропы.
Тихо подкрасться и робко спросить у воды:
Примешь? Смеется заливисто, звонко ручей:
Кто ты, дурашка? – а голос как будто внутри –
Камо грядеши, откуда, чудак, и зачем?
Правда, зачем мне чужие тревожные сны?
След на висках от рассветной росы серебра.
Лета – забвенье и лето – знаменье зимы…
Я только эхо того, кто прошел здесь вчера.
Дар как товар не дает оборота.
Выбора нет, вариантов немного:
Выйти в тираж, объявиться банкротом
Или выпрашивать ссуду у бога.
Не соизмерив потери, и даже
Мысля себя невредимым и целым,
Я выставляю талант на продажу –
Все с молотка по умеренным ценам.
Недополучена прибыль, в пассиве
Невоплощенных возможностей сальдо.
Дрогнет под штампом с печатью мессии
Разгоряченное тело асфальта.
Бабочкой в коконе вязкой вселенной
Дремлет моя неликвидная разность,
И проникает в меня внутривенно
Вечный нетленный покой, как зараза.
Алгебре малы гармонии меры:
В чем измеряется степень надежды,
Как извлекаются корни из веры?
Эти вопросы минут неизбежно.
Память покроется пылью архива,
Спишут затраты, поставят на полку.
В небе ночном, невозможно красива,
Светит луна непогашенным долгом.