До потери сознанья кружа на гончарном
Ты сходила с ума и сводила – молчаньем
Вдохновенно водил по изгибам руками
Утончал уплотнял глину делая камнем
Прикрывал поцелуем дыхательный клапан
Обожжёнными жадными пальцами лапал
Это хрупкое тело в обёртке из кожи
Завершая объятьем керамики обжиг
После каждой из снегом наполненных зим
Вылезая из вязаных и утеплённых
Безнадёжно варакаясь в талой грязи
В руки нежные тыкаться сонным телёнком
Позабыв страх мимических щурить глаза
Поднимая лицо под небесную вату
На шнурки наступая (не так завязал)
Неподшитость штанов волочить по асфальту
Запрокидывать голову – чтоб в голове
Поменялось мозаикой в калейдоскопе
В обезвоженном горле сгорел соловей
Я пытался спасти – но я нерасторопен
В удивлении форточку рта отворив
Не заметив – так быстро – очухаться в мае
И за пазуху ныкать позорище рифм
Как постыдную тайну на мятой бумаге
Мы прибыли в посёлок на рассвете.
Безоблачное небо предвещало
Жару. Почти неслышно громкоговоритель
Пел что-то из эстрады. Мы спустились
По насыпи и вышли на дорогу.
Мы были там одни. Прогромыхала
И скрылась в пыльном облаке машина.
Бензина запах, а, верней, солярки:
Воспоминания откликнулись послушно.
День обещал быть медленным и жарким.
Мы шли изрядно вырубленным лесом.
Сквозь частые просветы видно было
Большой пустырь и круговую трассу,
Четыре вышки, вроде бы пустые.
Приземистые серые строенья
Вдали терялись. Будто говорило
Всё это нам: Жизнь человека может
Закончиться, но не остановиться.
И то, на что нам зрения хватает -
Без нашего присутствия продлится...
Часы неспешно отмеряли время.
Почти что десять. Я достал газету
И сделал треуголку. Получилось прямо,
Как в детстве. Начинало жарить.
Идти решили быстро, без привала,
Чтобы успеть к полудню. Это
Казалось будто бы воспоминаньем.
Искрящейся стеною шли деревья,
Я будто бы заснул, но сна не помню.
И вот мы на окраине деревни.
За десять лет ничто не изменилось,
По мелочам лишь: новая беседка
Сгоревший дом... Незначимая малость,
Погрешность допустимая. Всё те же
Заборы, крыши, каменный колодец...
И, как ждала, открыла нам соседка.
Как будто бы ждала – в платочке чёрном.
«Серёжа, Саша. Не признала. Вы ли?
Уж ждали, ждали, да в жару такую...
Не погодишь. Вчера похоронили».
Зашторю все окна свободного духа,
Забуду обиды, но мысли так глухо
Будут стучать, рассекая мне спину.
Гину я, гину, дыханием в глину
Я упираюсь, теряя сознанье,
Я ухожу, сократив расстоянье.
Выпустив воздух, как лопнувший мячик,
Прячу глаза свои, в вечности прячу.
Глупые мысли – в глубокие ниши.
Ты беззащитен, ты будто бы нищий.
Ищущим взглядом тебя не касаясь,
Каюсь пред богом. Я в верности каюсь.
* **
Из бани – босиком
На первый снег.
Такая тишина над огородом,
И лишь вдали собачий перебрех,
И гроздья звезд вселенским хороводом,
И запах снега, смешанный с дымком...
– Простынешь, заходи уже обратно!.. –
... И банка с деревенским молоком,
И крепкий сон под одеялом ватным.
***
Ко мне притулился –
Избушкой к горе,
Во мне ты укрылся –
Как мышка в норе,
Свернулся в тепле,
Как в утробе дитя,
А ветры снаружи
Ревут и свистят.
Под плащ задувают
И бьют по щекам,
И стыло в карманах
Замёрзшим рукам,
До самых костей я
Промёрзла уже,
К кому мне пригреться –
С тобою в душе?
Дом потерянный и чёрный,
Обрёченный жить на слом,
Одинокий, беспризорный
Пробавляется числом.
Тёмные хранит секунды,
Держит синий свет в горсти,
Дышит медленно и трудно,
Слышно: "Господи, прости.
Царствие твоё безмерно.
Я ж подсчитывал, копил...
Так прими же милосердно
Этот пепел, эту пыль..."
Отвечает ясный голос:
"Успокойся, Бог с тобой.
Каждый вздох твой, каждый волос,
Каждый миг угасший твой."
.
* * *
.
Первый плач и смех твой первый –
появление на свет –
это Премьера...
Первое цветенье вербы,
первый дождь и первый снег –
это Премьера...
Первый класс, и карадаш дрожит в руке...
Замечание впервые в дневнике...
Если грустишь ты, и в небе осеннем
пусто и серо –
Верь, что пройдет полоса невезенья, –
будет Премьера!
Что б ни случилось, нам остается
надежда и вера, -
Громом оваций зал отзовется:
скоро Премьера!..
Первое твоё свиданье –
ах, счастливая пора! –
это Премьера...
Первое в любви признанье,
поцелуи до утра –
это Премьера...
И написан уже первый в жизни стих...
Ссора первая, и – первое «прости»...
Если грустишь ты, и в небе осеннем
пусто и серо –
Верь, что пройдет полоса невезенья, –
будет Премьера!
Что б ни случилось, нам остается
надежда и вера, -
Громом оваций зал отзовется:
скоро Премьера!..
...Ах, в этот день
Король-Олень
Обходит парки и скверы,
И заросший пруд...
Мудрец и плут
Вас в гости ждут –
Сегодня Премьера – приоткройте дверь!.. –
Там в сети Жар-Птица бьется –
плач и крик...
Там выходит из колодца
фиолетовый старик...
Там – отважные мужчины,
Там живут в кувшинах джины,
Там – Дракон, хитёр и вечен,
И не стоит удивляться,
Если лучшая из женщин
там встретит вас...
Жизнь, в которой был ты мужем,
и отцом, и сыном был –
это Премьера!..
Жизнь, которой был ты нужен,
и которую любил –
это Премьера!..
И последний уже слышится звонок:
Монолог...
Прощанье...
Занавес...
Венок....
Если грустишь ты, и в небе осеннем
пусто и серо –
Верь, что пройдет полоса невезенья, –
будет Премьера!
Что б ни случилось, нам остается
надежда и вера, -
Громом оваций зал вдруг взорвется –
скоро Премьера!..
...Ах, в этот день
Король-Олень...
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
* * *
То нудный дождь, то снова снег.
И муторная слякоть.
Ушёл родной мой человек.
Нет силы даже плакать.
И рвёт мне душу пустота,
И невесомость в теле…
Любимый, что же всё не так,
Как мы с тобой хотели?
Уже стемнело на дворе,
Похрустывают льдинки…
Пришёл!
Снимает у дверей
Промокшие ботинки.
1990 г.
* * *
Что толку о воде кричать в пустыне,
Под солнцем, раскалённым, как песок.
Кричи, проси,
но с неба дождь не хлынет,
И солнца диск безжалостно высок.
Просила я о помощи глухого,
Но что он глух, не знала я тогда.
И падали, как дождь, за словом слово,
И пропадали, как в песке вода.
Теперь на мир смотрю я по-другому,
Но как мне жить на свете, не любя!
И песни я теперь пою глухому –
Не для него,
а больше
для себя.