Я сама добрела до края
Без помощников, без подруг.
Я теперь далеко от рая
Замыкаю изгибы рук.
По-восточному тонкой жизни
От себя не отринуть мне:
Мне что свадьбы теперь, что тризны
Остаюсь на своей волне.
Одиночества нет, как смерти,
Как любви на обрывках фраз.
Если раньше кричала: «Верьте!»,
То не стоит и слушать сейчас.
Я сама добрела до края
Без помощников, без подруг.
Я всё больше тебя теряю,
Не жалея об этом вдруг.
Она выходит молча на охоту,
Прекрасная в жестокости своей.
Шёлк чёрной ночи, запах терпкий пота,
Прищурен глаз – охота на детей.
На бархатные лапы наступая,
Царицею проходит через лес.
Всё в мирных джунглях спит. Но ярость злая
Зовёт вперёд, неотвратимо, без
Намёка на игру и нежность ласки.
Никто ещё в погоне не ушёл.
Она идёт. Закончились все сказки.
Она не та, удар её тяжёл.
Не попадай под яростные взгляды.
Взрык! И клыки сверкают над тобой.
Она идёт. Ей ничего не надо,
Лишь плоть и кровь – горячею рекой.
Лишь стон и содроганья смерти в жертве.
Надсадный хрип, туман залил зрачок.
Она идёт...
А на столе в конверте
другая смерть –
длинною в пару строк...
В этих юных разломах,когда расползается мгла,
чистый воздух свистит, словно шелк,
словно нежные змеи.
И вонзается в грудь золотая, как прежде, стрела,
и восход закипает, смелея, клубясь, розовея.
Отведи себе время земное на утренний свет,
на восток обернись, все еще до безумья не зная,
что дороги к закату
ни в прошлом, ни в будущем нет.
Что кипящий восход. Что навечно стрела золотая.
Но снова будет певчий свист
И улиц легкая простуда,
И это счастье ниоткуда,
И сердце, сердце, сердце – вниз.
И в чуткой завязи шагов
Такое скроется цветенье -
Почти что светопреставленье,
И, может быть, почти любовь.
Как щедра наша жизнь,
Она снова подарит,
Свет улыбки любимой,
И нежный рассвет.
И костер, что к утру
Угольками мерцает,
И друзей, что на свете
И лучше – то нет.
Будем петь, восхищаясь
Пронзительным словом.
Будем плакать, смеяться,
И снова грустить.
И держать обращенные
к небу ладони.
Признаваться,
что как это здорово
- жить!
А ночь, какая ночь
Раскрыла нам объятья!
Прочь стыд, смущенье,
брюки, платье...
Сольемся с нежностью луны,
Что тел изгибы освещая,
Ласкает и влечет
в пучину рая...
И вот мгновенье...
Я другая...
Я женщина твоя...
На простынях,
мы – два сплетенных тела.
Так вожделенье
правит пир на белом.
Неистово,
и бешенно, и смело.
Разрушим
все разумные пределы.
Своим кинжалом
рвешь ты плоть мою.
Но я не возражаю,
я горю, молю, люблю...
А может это сон?
И я – совсем не я?
А ты мое виденье!?
Но все равно,
Какое это наслажденье
мечтать в ночи,
Забыв от разума ключи...
Капли на щеках не слёзы,
Капли на щеках – роса.
И рифмуются к морозам –
- Вот дурная полоса.
Дым – плевать: не сигареты.
Этим летом можно всё.
Бабушка – про партбилеты,
Дальше – хуже: то да сё.
Третий час заставка: «Gothic»
Закрываются глаза.
Белый иней – не наркотик,
Просто способ выйти за…
Училка – кул! Училка – рул!
Училку злить не смей!
Гордится город Барнаул,
гражданкою своей.
Гордится ею Интернет.
Гордится вся страна.
Училки круче в мире нет!
Училка всем нужна!
Нужна шахтерам, горнякам,
актерам из кино,
и уж конечно мужикам,
и бабам заодно.
Но больше всех Училку ждут
и ей поют псалмы
в одном журнале, где живут
такие вот, как мы.
А кто доселе не просек,
я подытожу: "Да!
Училка – это наше всё
везде и навсегда!"
На лунной дорожке, рояльных клавишей,
мерцают лучи – готических рук.
Нотной страницы, неволю оставивши,
взлетел, над тщетою, щемящий звук.
В каждом мгновении, его колебаний,
неутоленная – жажда любви.
Звук продолженье Бетховена длани,
на тёмном челе – человечьей души.
Он в зале парит, словно ангел над прорвой.
Как небеса – над земной – суетой.
Я в третьем ряду, с перехваченным горлом,
и, вознесённой, над миром душой.
Как странно – печаль возвращает надежду,
В пространстве где звук выше ветреных слов.
И верится, вдруг, в белых, лунных одеждах,
на землю, с небес – возвратится любовь.
