Пришла весна приморского разлива.
Туман и грязь.
То солнце выглянет трусливо,
то снег с небес на землю – хрясть!
На Алеутской мило светит солнце,
авто помыл,
а сверху мне – не беспокойся!
На Постышева дождь полил.
Весенний пал гудит, треща, по лесу,
снег обходя.
И ждать порядок бесполезно
Примерно так же, как и мне – тебя.
Пока ещё апрель на кураже прорвётся
до майских луж,
пока ещё наладит солнце
из лампочки средь райских кущ.
Пока ещё и я к тебе дойду, доеду,
доковыляю, доползу,
успею эту девушку к обеду
обнять, как виноградную лозу…
Целый день было солнце за облачным снегом,
Серой ватой надёжно закрыто для глаз,
На закате попало в открытое небо -
Засверкал на равнине оплавленный наст
Золотистой слюдой на наносах покатых
Между низких кустов, между дышащих рек.
День сгорал, медь лучилась на ветках поднятых.
А когда всё погасло, как будто навек,
Пред глазами закрытыми свет сохранился
И пребудет таинственным знаком во мне,
Словно плод diospyros о время разбился
И течёт по нему, как по гладкой стене.
За воротами запертыми путь к причалу.
Тот один, кто был волен открыть их, не знал,
Что запоры сломает взгляд острой печали,
И средь миртовых зарослей ждал и блуждал.
Ожиданье в порту не напрасным ли будет? -
Море тайн, яркий месяц и тучи над ним...
Мне приснился корабль: снасти сорваны бурей,
Экипаж, мастурбируя, входит в Мальстрим.
Мой дом, осознанный, бесплотный,
Ты, как кувшинка на воде.
Колеблемый и несвободный,
Ты никогда или нигде.
А я вхожу в тебя взаправду.
Поверю – и на том стою.
И мне бессмертия не надо,
Я открываю дверь твою.
Кастрюлю на конфорку ставлю,
Неслышно овощи крошу,
Картинку на стене поправлю
И ни о чём не попрошу.
* * *
...не знаю,
чувствовать – не знать...
слова на стрелки нанизать
не позволяет чувство меры.
а истин где назанимать?
и что там истины, к примеру?..
Недотрога, пустая твердь,
Пены много, а что смотреть,
Все – дорога, длинною в смерть.
Глубь высокая без огня,
Однобокая кровля дня,
Щель широкая для меня.
Перемена вот этих слов
На аквариум облаков,
Расписался – и был таков.
* * *
…я бы обнял арфу
пошептал бы флейте
скрипку убаюкал на своем плече
мне да метроному
водочки налейте –
поминаем ноты в шорохе свечей
арфа-лесбиянка
под рукою белой
под рукой горячей вся изнемогла
флейта в черный ящик
спрятаться успела
и в подземке скрипка ноет из угла
мне да метроному
водки не жалейте
ведь сегодня водка что-то не берет
вырежу из ивы
я себе жалейку
только вот не знаю – ива где растет...
Буду жить... до последней стаи,
до последнего в ветках листка.
А потом – до зелёного мая
и до первого мотылька.
До цветения нежных вишен,
до горластых грачиных гнёзд...
Ну, а голос любимый услышу -
доживу до счастливых слёз...
Если боль свою одолею,
то до новой любви доживу -
всё к тому же, кому не смею
нежных слов сказать наяву.
В забытой скважине старается огонь,
Струи дымка рассчетливы и чинны.
Высокопарный длинногривый конь,
Цветок могильный, весточка лучины,
Скачи по зведам, пробуй облака,
Копытом бей, особенная мышца,
Покуда тлеет искра и пока
Ты в общих небесах не растворишься.
.
* * *
В первый день незнакомого года
Выпал в улицы странного города
Первый снег новогодних каникул.
Выпал ночью, к рассвету поникнув,
Загрустив на речных берегах…
И, носящая голову гордо,
Ты смеялась красиво и молодо,
От вина и от шума отвыкнув,
Ночь держалась, к рассвету поникнув,
И уснув у меня на руках.
У меня на руках…
Нет – руки ты случайно коснулась,
Ночь и комната тихо качнулись,
Ты на детской кровати уснула
За стеною, за дверью, за ночью,
За хозяйской дошкольницей-дочерью,
За колонкой, за ватой, за елкой.
За моралью, за книжною полкой,
За глазами, вином, голосами,
За горами-морями-лесами
И за первой в году – за печалью…
Обещал быть наш год замечательным…
Уплывая, такси, в тишину
Уносило чужую жену.
Было нам это утро дано,
И выламывал ветер окно,
И дана была долгая ночь…
А потом все пошло невпопад.
Шли такси по заказам и в парк.
И в захваченной все же машине
Я сидел, как мальчишка-мошенник,
Возвращающий Лувру – Мадонну…
Снег лежал сиротливо, бездомно –
Первый снег незнакомого года…
.
День настоящий – чистая вода -
Из ниоткуда льется в никуда.
На глубине особого значенья
Спят понедельник, вторник и среда
Определенным сроком истеченья.
Тончайшей жилой славен человек,
И не увидеть в пленочном просвете
Ни кадры прошлого, и ни грядущий век,
Лишь блики, блики эти.