|
|
Прогулка до сада, до сквера,
До озера и обратно.
И если туман – то серый,
И если прохожий – брат мой,
То значит, на глади ясной
Нет правды и нет обмана.
Молчи, соловей напрасный,
И тихо свой праздник празднуй:
Тебя я ругать не стану.
Скамейку пройти тревожно
И знать, что последний выдох
И первый вдох осторожный –
Лишь меньшие из ошибок.
И мир ещё так печален,
Как могут быть только дети.
От озера свет отчалил,
И чувствуешь: над плечами
Все то, чего нет на свете.
...Пройди верлибром до остановки…
– Пройти аллюром?..
…Гибрид фламенко и мастихина,
стихов и хины
от малярии,
и хны – для плеши…
– Для маскировки?..
…Вести атаку улан – на флеши…
В Багратионы
мы все глядимся,
багровой тины
и катионов
коктейль прекрасен…
– Бобтейл опасен?..
…Для Гейзенберга:
его девизом –
определённость!
– Её антоним?..
…Его Антоном
назвать решили.
– А Пётр иль Павел?..
…Напишет «Чайку»,
чайку заварит,
а на леченье – уедет в Ялту…
А я там не был,
но видел чаек,
огромных чаек, что гордо реют
над островами,
где ждёт Просперо…
– Он оружейник?..
…Гневом мужей многоопытных
воспой мне богиня Альберта
Эйнштейнова сына.
Он словно
вихорь носился
и ветром его относило
влево…
– Относительно ветра?..
…Ветром меня называют
и гонят по свету.
Я же – младенец,
божествен, как «Чёрный квадрат»…
– И настолько же чёрен?..
…Чёрен ли чёрный король
под боем
на поле Е-2?..
Едва мы проснулись,
как сразу же бросились в путь.
Светало…
Цвет алый
любимой розы
сменю на белый,
промчусь аллюром,
верлибром смелым.
Пройдусь Верхарном по Бобкин-стриту…
– До остановки?..
…Омнибус синий
подъедет тихо
и осторожно.
И вот я еду,
с империала
сияя нимбом…
Белый пароход, твое дело плохо.
Погуди налево, помолчи направо.
Что ты скажешь, милый? Отцвела эпоха.
Зацвели неведомые травы.
На борту твоем кто–то в телогрейке
В кулаке сжимает птичку расписную.
Не за этой ль птицей потекли все реки?
Где найдешь такую?
Утром выйдешь на крыльцо и сонно
Оглядишь свинцовые чертоги.
Донна Анна, ты ли так бездонна,
Что синеют ноги?
Плохо дело. Птичка канарейка
Отцвела и изрекла невнятно:
«Тело греет байковая стелька».
Так откуда ж пятна?
Погуди, отступит. Что ты скажешь, милый?
Пароход ли белый, крестик ли железный...
Погоди, постой–ка над пустой могилой.
Глупый, бесполезный.
Песенку спой и дверь открой.
Солнышко, бог с тобой.
Что позади – то впереди.
Только на свет лети.
Я не засну в эту весну,
Что-то вослед несу.
Твой башмачок… – Спи, дурачок.
Это не мой башмачок.
Стоял ноябрь, я шел домой с банкета,
Вдоль мрачных хлябей плыл густой туман.
Вдруг вижу: огроменная ракета
Уходит в безвоздушный океан.
«Ну все, звездец!» – подумал я сурово,
Немой свидетель ядерной войны.
И, если бы не рыжая корова,
Я б наложил от ужаса в штаны.
Она прошла (корова, не ракета)
Как символ мира, гений тишины.
О, как я благодарен ей за это
И за мои спасенные штаны.
Уголочек платья
порвался. Лишенный объятий,
рукав приходит в движенье,
когда я бегу,
когда я бесцельно бреду.
Болит от суженья
чайного цвета глаз
от скорости км. в час,
от влажного воздуха,
от того, что дрожь
барабана никак не уймешь
внутри не покрытого уха.
Убегаешь, родная?
беги, беги, одна я
в этом болотном мире,
сорок дней прошло,
в карельских озерах слов
утонула улыбка, а берег потери всё шире.
Не единожды побитый,
спорадически поддатый
я привык ходить небритый,
неумытый, неприбратый.
И противно, и опасно
для здоровья так шататься,
только мне предельно ясно:
я не создан прибираться.
Я могу сорить и пачкать,
чем-то где-то портить что-то,
гадить, жрать, плеваться жвачкой
и косить под идиота.
Это – рок, предназначенье,
цели, смыслы, суть натуры…
Это – новое теченье
гигиены и культуры.
Кто сказал, что нереальны
в туше бражного бомжары
божьих искр гениальных
изверженья и пожары?!
Для чего же мне, поэту,
чья душа – мембрана чувства,
посвящать себя не свету
величайшего искусства,
а метению паркета!..
До чего же мне обрыдло:
пол мести – не для поэта,
а для черни и для быдла!
* * *
Как долг, тоску терплю,
Печаль приемлю тихо,
Судьбы былое лихо
Не хаю во хмелю.
Страстей прошел черед,
Исчерпаны забавы,
Химера шумной славы
К успеху не влечет.
Иных утех душе
Покаянной пристало,
Доселе не пропала –
Не пропадет уже.
Встречать рассвет, рукой
Приветствуя, как дело,
Участливо, умело,
С заботою простой
Подмогой миру быть,
Насколько есть ухватки,
Держать его в порядке
И трудным хлебом жить.
Под вечер уставать,
Смыкать в забвенье веки
И видеть сны, как реки,
Быстры.
С зарей вставать
И не искать предлог,
А шествовать по жизни,
Как по родной Отчизне,
Покуда хватит ног.
Милы мои мечты,
Мои надежды святы,
Светлы мои сонаты,
Стары мои грехи…
* * *
Земную жизнь, как список кораблей,
я прочитал едва до середины
и в сумрачном сплетении аллей
запутался количеством нулей
календарей, что врут, как Насреддины
срединных царств, где властвует сентябрь
и поднебесный серп отрежет половину
от ночи, чей оркестр соловьиный
оглохнет,
вихри нежные крутя.
Напитки – покрепче!
Например – чай!..
Слова – покороче!
Например – Че!..
Любовь к Умберто Эко должна означать
вытатуированная роза
на твоём плече?..
Мысли поглубже!
Например, вот:
Журавли выпускают впереди себя синиц,
чтобы обезопасить свой высокий полёт
и своё положение
среди других птиц.
Книгу – потолще!
Например, в пятьсот страниц.
И признание человечества!
В виде, например, Нобелевской премии.
Но если снова вспомнить тех же синиц,
то не они ли над кукушкиным гнездом
совершали парение?..
И кого там смогло разглядеть
их острое птичье зрение?..
Жизнь – подлиннее?
Ну а тут – рак!
И все твои достиженья не стоят шприца,
который всё равно не уменьшит боли,
и не остановит врачебных врак…
Вспомни, что «Нашествие варваров»
ты не смог досмотреть до конца…
…а выключил телевизор
и сразу увидел в нём
отражение
своего
лица…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...760... ...770... ...780... 790 791 792 793 794 795 796 797 798 799 800 ...810... ...820... ...830... ...840... ...850...
|