придут накроют пожалеют скажут – верь
собакой смерть заскулит уткнувшись в ладони
и рядом скрипит раскачивается дверь
петли не смазаны кто прогонит
холод костенеющей твоей руки
что держу ещё и пытаюсь выжить
чтобы сердце усталое вновь завести
чтобы выгнать из комнаты пьяных выжиг
но уходит рассвет и тебя с собой
уводит всё выше и дальше, дальше
мне не расслышать твоих шагов
и не понять почему из фальши
не могу прорваться к теплу твоему
к чистоте и ясности первого слова
не любил говорить – «я тебя люблю»
а сегодня слышу слова эти снова
садимся за стол и всё как всегда
о делах о друзьях собаку соседа
вспоминая смеёмся и наша еда
остывает и звезды падают с неба
красиво маслом намазываю кусок
чёрного, любимого, твоего, хлеба
наливаю себе грейпфрутовый сок
улыбаюсь на твоё – «ну вот и лепо!»
но это наверное всё же вранье
всё изыски какие-то, прелести лести
раскричалось за окнами вороньё
перекричать хотят видимо из мести
весело марш играющий патефон
где славянка прощается столько жизней
и я прощаюсь, зная, что ты – не он,
ты – здесь и глупо зачем-то о тризне
на диване колени поджав, ах, нет
в костюме, в галстуке, подаренном Лидкой
(не ревновала тогда и сейчас – поверь)
я рядом – в зеркале под черной накидкой
замедлен показ, звук отключен почти
кто-то роняет на кухне кастрюли
уныло вальс звучит – «раз-два-три, раз-два-три»
и жара за окнами – будто в июле
придут пожалеют накроют стол
собаку выгонят, окна откроют
и свет упадёт, но нельзя – ты гол
и колени подтянуты и я как Трою
откапывающий Шлиман не дам тебя
ни вывезти, ни одеть, ни забрать отсюда
это они говорят – что она пришла
а я то знаю – это просто кукла
холод костенеющей твоей руки
это всё-таки жизнь значит надо выжить
собака соседская опять скулит
и солнце падает вниз – пьяным рыжим