Записки на полях YOURI
добро пожаловать
[регистрация]
[войти]
Записки на полях > Youri > УМЕРЛА БЕЛЛА АХМАДУЛИНА > Автор: Youri

Youri

29.11.2010 21:46    УМЕРЛА БЕЛЛА АХМАДУЛИНА



Умерла Белла Ахмадулина
Пи­са­тель Ев­ге­ний По­пов со­об­щил в сво­ем «Жи­вом жур­на­ле» о смер­ти Бел­лы Ах­ма­ду­ли­ной. «Час на­зад умер ве­ли­кий рус­ский по­эт Бел­ла Ах­ма­ду­ли­на. Веч­ная па­мять! Дру­гих слов по­ка нет».
__________



ПЕЙЗАЖ

Еще ноябрь, а благодать
уж сыплется, уж смотрит с неба.
Иду и хоронюсь от света,
чтоб тенью снег не утруждать.

О стеклодув, что смысл дутья
так выразил в сосульках этих!
И, запрокинув свой беретик,
на вкус их пробует дитя.

И я, такая молодая,
со сладкой льдинкою во рту,
оскальзываясь, приседая,
по снегу белому иду.

БОЛЕЗНЬ

О боль, ты – мудрость. Суть решений
перед тобою так мелка,
и осеняет темный гений
глаз захворавшего зверька.

В твоих губительных пределах
был разум мой высок и скуп,
но трав целебных поределых
вкус мятный уж не сходит с губ.

Чтоб облегчить последний выдох,
я, с точностью того зверька,
принюхавшись, нашла свой выход
в печальном стебельке цветка.

О, всех простить – вот облегченье!
О, всех простить, всем передать
и нежную, как облученье,
вкусить всем телом благодать.

Прощаю вас, пустые скверы!
При вас лишь, в бедности моей,
я плакала от смутной веры
над капюшонами детей.

Прощаю вас, чужие руки!
Пусть вы протянуты к тому,
что лишь моей любви и муки
предмет, не нужный никому.

Прощаю вас, глаза собачьи!
Вы были мне укор и суд.
Все мои горестные плачи
досель эти глаза несут.

Прощаю недруга и друга!
Целую наспех все уста!
Во мне, как в мертвом теле круга,
законченность и пустота.

И взрывы щедрые, и легкость,
как в белых дребезгах перин,
и уж не тягостен мой локоть
чувствительной черте перил.

Лишь воздух под моею кожей.
Жду одного: на склоне дня,
охваченный болезнью схожей,
пусть кто-нибудь простит меня.

1961

НЕМОТА

Кто же был так силен и умен?
Кто мой голос из горла увел?
Не умеет заплакать о нём
рана черная в горле моём.

Сколь достойны любви и хвалы,
март, простые деянья твои,
но мертвы моих слов соловьи,
и теперь их сады – словари.

- О, воспой!- умоляют уста
снегопада, обрыва, куста.
Я кричу, но, как пар изо рта,
округлилась у губ немота.

Задыхаюсь, и дохну, и лгу,
что еще не останусь в долгу
пред красою деревьев в снегу,
о которой сказать не могу.

Вдохновенье – чрезмерный, сплошной
вдох мгновенья душою немой,
не спасет ее выдох иной,
кроме слова, что сказано мной.

Облегчить переполненный пульс -
как угодно, нечаянно, пусть!
И во всё, что воспеть тороплюсь,
воплощусь навсегда, наизусть.

А за то, что была так нема,
и любила всех слов имена,
и устала вдруг, как умерла,
сами, сами воспойте меня.

1966

ЗАКЛИНАНИЕ

Не плачьте обо мне – я проживу
счастливой нищей, доброй каторжанкой,
озябшею на севере южанкой,
чахоточной да злой петербуржанкой
на малярийном юге проживу.

Не плачьте обо мне – я проживу
той хромоножкой, вышедшей на паперть,
тем пьяницей, поникнувшим на скатерть,
и этим, что малюет Божью Матерь,
убогим богомазом проживу.

Не плачьте обо мне – я проживу
той грамоте наученной девчонкой,
которая в грядущести нечёткой
мои стихи, моей рыжея чёлкой,
как дура будет знать. Я проживу.

Не плачьте обо мне – я проживу
сестры помилосердней милосердной,
в военной бесшабашности предсмертной,
да под звездой моею и пресветлой
уж как-нибудь, а всё ж я проживу.

1968

АПРЕЛЬ

Вот девочки – им хочется любви.
Вот мальчики – им хочется в походы.
В апреле изменения погоды
объединяют всех людей с людьми.

О новый месяц, новый государь,
так ищешь ты к себе расположенья,
так ты бываешь щедр на одолженья,
к амнистиям склоняя календарь.

Да, выручишь ты реки из оков,
приблизишь ты любое отдаленье,
безумному даруешь просветленье
и исцелишь недуги стариков.

Лишь мне твоей пощады не дано.
Нет алчности просить тебя об этом.
Ты спрашиваешь – медлю я с ответом
и свет гашу, и в комнате темно.

1960

ВЗОЙТИ НА СЦЕНУ

Пришла и говорю: как нынешнему снегу
легко лететь с небес в угоду февралю,
так мне в угоду вам легко взойти на сцену.
Не верьте мне, когда я это говорю.

О, мне не привыкать, мне не впервой, не внове
взять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз.
Мой голос, словно снег, вам упадает в ноги,
и он умрет, как снег, и превратится в грязь.

Неможется! Нет сил! Я отвергаю участь
явиться на помост с больничной простыни.
Какой мороз во лбу! Какой в лопатках ужас!
О, кто-нибудь, приди и время растяни!

По грани роковой, по острию каната -
плясунья, так пляши, пока не сорвалась.
Я знаю, что умру, но я очнусь, как надо.
Так было всякий раз. Так будет в этот раз.

Исчерпана до дна пытливыми глазами,
на сведенье ушей я трачу жизнь свою.
Но тот, кто мной любим, всегда спокоен в зале.
Себя не сохраню, его не посрамлю.

Когда же я очнусь от суетного риска
неведомо зачем сводить себя на нет,
но скажет кто-нибудь: она была артистка,
и скажет кто-нибудь: она была поэт.

Измучена гортань кровотеченьем речи,
но весел мой прыжок из темноты кулис.
В одно лицо людей, всё явственней и резче,
сливаются черты прекрасных ваших лиц.

Я обращу в поклон нерасторопность жеста.
Нисколько мне не жаль ни слов, ни мук моих.
Достанет ли их вам для малого блаженства?
Не навсегда прошу – но лишь на миг, на миг.

1973

ПОДРАЖАНИЕ

Грядущий день намечен был вчерне,
насущный день так подходил для пенья,
и четверо, достойных удивленья,
гребцов со мною плыли на челне.

На ненаглядность этих четверых
всё бы глядела до скончанья взгляда,
и ни о чем заботиться не надо:
душа вздохнет – и слово сотворит.

Нас пощадили небо и вода,
и, уцелев меж бездною и бездной,
для совершенья распри бесполезной
поплыли мы, не ведая – куда.

В молчании достигли мы земли,
до времени сохранные от смерти.
Но что-нибудь да умерло на свете,
когда на берег мы поврозь сошли.

Твои гребцы погибли, Арион.
Мои спаслись от этой лютой доли.
Но лоб склоню – и опалит ладони
сиротства высочайший ореол.

Всех вместе жаль, а на меня одну -
пускай падут и буря, и лавина.
Я дивным пеньем не прельщу дельфина
и для спасенья уст не разомкну.

Зачем? Без них – ненадобно меня.
И проку нет в упреках и обмолвках.
Жаль – челн погиб, и лишь в его обломках
нерасторжимы наши имена.

1960-е

  • * *

    Так, значит, как вы делаете, други?
    Пораньше встав, пока темно-светло,
    открыв тетрадь, перо берете в руки
    и пишете? Как, только и всего?

    Нет, у меня – всё хуже, всё иначе.
    Свечу истрачу, взор сошлю в окно,
    как второгодник, не решив задачи.
    Меж тем в окне уже светло-темно.

    Сначала – ночь отчаянья и бденья,
    потом (вдруг нет?) – неуловимый звук.
    Тут, впрочем, надо начинать с рожденья,
    а мне сегодня лень и недосуг.

    1973

  • * *

    Случилось так, что двадцати семи
    лет от роду мне выпала отрада
    жить в замкнутости дома и семьи,
    расширенной прекрасным кругом сада.

    Себя я предоставила добру,
    с которым справедливая природа
    следит за увяданием в бору
    или решает участь огорода.

    Мне нравилось забыть печаль и гнев,
    не ведать мысли, не промолвить слова
    и в детском неразумии дерев
    терпеть заботу гения чужого.

    Я стала вдруг здорова, как трава,
    чиста душой, как прочие растенья,
    не более умна, чем дерева,
    не более жива, чем до рожденья.

    Я улыбалась ночью в потолок,
    в пустой пробел, где близко и приметно
    белел во мраке очевидный бог,
    имевший цель улыбки и привета.

    Была так неизбежна благодать
    и так близка большая ласка бога,
    что прядь со лба – чтоб легче целовать -
    я убирала и спала глубоко.

    Как будто бы надолго, на века,
    я углублялась в землю и деревья.
    Никто не знал, как мука велика
    за дверью моего уединенья.

    1964

  • * *

    Завидна мне извечная привычка
    быть женщиной и мужнею женою,
    но уж таков присмотр небес за мною,
    что ничего из этого не вышло.

    Храни меня, прищур неумолимый,
    в сохранности от всех благополучий,
    но обойди твоей опекой жгучей
    двух девочек, замаранных малиной.

    Еще смеются, рыщут в листьях ягод
    и вдруг, как я, глядят с такой же грустью.
    Как все, хотела — и поила грудью,
    хотела — медом, а вспоила — ядом.

    Непоправима и невероятна
    в их лицах мета нашего единства.
    Уж коль ворона белой уродится,
    не дай ей бог, чтоб были воронята.

    Белеть — нелепо, а чернеть — не ново,
    чернеть — недолго, а белеть — безбрежно.
    Все более я пред людьми безгрешна,
    все более я пред детьми виновна.

    1974

    МОЛОКО

    Вот течет молоко. Вы питаетесь им.
    Запиваете твердые пряники.
    Захочу — и его вам открою иным,
    драгоценным и редким, как праздники.

    Молоко созревает в глубинах соска,
    материнством скупым сбереженное,
    и девчонка его, холодея со сна,
    выпускает в ведерко луженое.

    Я скажу вам о том, как она молода,
    как снуют ее пальцы русалочьи,
    вы вовек не посмеете пить молока,
    не подумав об этой рязаночке.

    Приоткройте глаза: набухают плоды
    и томятся в таинственной прихоти.
    Раздвигая податливый шорох плотвы,
    осетры проплывают по Припяти.

    Где-то плачет ребенок. Утешьте его.
    Обнимите его, не замедлите.
    Необъятна земля, но в ней нет ничего.
    Если вы ничего не заметите.


  • * *

    Какое блаженство, что блещут снега,
    что холод окреп, а с утра моросило,
    что дико и нежно сверкает фольга
    на каждом углу и в окне магазина.

    Пока серпантин, мишура, канитель
    восходят над скукою прочих имуществ,
    томительность предновогодних недель
    терпеть и сносить – что за дивная участь!

    Какая удача, что тени легли
    вкруг елок и елей, цветущих повсюду,
    и вечнозеленая новость любви
    душе внушена и прибавлена к чуду.

    Откуда нагрянули нежность и ель,
    где прежде таились и как сговорились!
    Как дети, что ждут у заветных дверей,
    я ждать позабыла, а двери открылись.

    Какое блаженство, что надо решать,
    где краше затеплится шарик стеклянный,
    и только любить, только ель наряжать
    и созерцать этот мир несказанный...

    Декабрь 1974

  • Комментарии (выбрать просмотр комментариев списком, новые сверху)

    VKondakov

     2010-12-01 13:15
    «Я думала, что ты мой враг…»
    Я думала, что ты мой враг,
    что ты беда моя тяжёлая,
    а вышло так: ты просто враль,
    и вся игра твоя – дешёвая.
    На площади Манежная
    бросал монету в снег.
    Загадывал монетой,
    люблю я или нет.
    И шарфом ноги мне обматывал
    там, в Александровском саду,
    и руки грел, а всё обманывал,
    всё думал, что и я солгу.
    Кружилось надо мной враньё,
    похожее на вороньё.
    Но вот в последний раз прощаешься.
    В глазах ни сине, ни черно.
    О, проживёшь, не опечалишься,
    а мне и вовсе ничего.
    Но как же всё напрасно,
    но как же всё нелепо!
    Тебе идти направо.
    Мне идти налево.
    1957



     

      Электронный арт-журнал ARIFIS
    Copyright © Arifis, 2005-2024
    при перепечатке любых материалов, представленных на сайте, ссылка на arifis.ru обязательна
    webmaster Eldemir ( 0.004)