Слушал радиоприемник.
Делал винегрет.
Из советских кинохроник
Видел звук и свет.
Ностальгическую рюмку
Молча выпивал.
Адидасовскую сумку
Из шкафа доставал.
И, боксерские перчатки
С хрустом натянув,
У пустой сидел кроватки,
Сгорбившись, уснув.
А когда вошли и сели
Женщина и сын,
Он заснул на самом деле.
В пустоте, один.
Жил на свете, жил один
Неподвижный господин.
В кресле у окна сидел
И на звёздочку глядел.
Ничего ему не надо:
Ни сигары, ни вина,
Ни жены, ни шоколада,
Ни гимнастики, ни сна.
Только б ты сияла рядом,
Только б ты была видна.
Ходят люди по делам,
Ходят люди неживые,
Деньги крутятся большие,
Вьются тени тут и там,
Люди добрые и злые
Погружаются в туман.
В небе звёздочка висит,
Господин в окно глядит.
Только б ты, моя страна,
В том свету не заблудилась,
Только б спящая война
Звёздами не разродилась.
Только б ты была видна.
Только б сердце билось, билось.
В людской реке общественного дня
Плыви, малек, не доставая дна,
Плыви и помни, чтобы ни стряслось:
Где оборвалось, там же и срослось,
Пускай тебе совсем не дорога
Такая жизнь, такие берега.
Человеку свойственно любить
В рамках правил или вне закона,
На родимой ветке гнёзда вить
Иль верёвку под чужим балконом.
Может, не понадобится шнур,
Нежная рука в перчатке тонкой
Или понимающий амур,
Баловень с повадками ребёнка,
Сбросят сверху вечный инструмент,
Снасть для казанов и донжуанов.
Вот он – СОвращающий момент,
Что вращает оси кабестана.
Не скрипит подъёмный механизм,
Смазаны любовью шестерёнки,
И супруга скучный организм
Может спать, посапывая тонко
Или пребывать в других краях,
Может, тоже под чужим балконом...
Ведь в краю любви неведом страх,
Страхи для влюблённых не препоны.
Так несложно враз перемахнуть
Через вожделённые перила,
С нетерпеньем в страсти утонуть
И не вспоминать о том, что было
До того, как вспыхнули огни
Над твоей бедовой головою.
Тянет обжигающий магнит
В простыни интимного покроя.
К яню примагничивает инь,
Эта связь в природе постоянна.
Шёлковый наматывают линь
Золотые оси кабестана...
Танюша.
Танюша, – нежное создание,
Легка походкой, хороша.
Полна надежд и обаяния,
Ну, просто, чудная душа.
Она и дома хлопотунья,
И на работе – молодец,
И видно, труд не сгинул втуне,
Что прилагал её отец.
Пускай не сразу всё сложилось,
То не беда, а жизни перст,
Зато, на глупостях житейских,
Давно поставлен жирный крест.
Теперь краса и обаяние
Сошлись с палатою ума.
Коктейль сей возбудит желание
У всех мужчин, – тут выбирай сама.
Колода карт имеет свой резон -
Убеждены испытанные асы.
Одна рубашка, тридцать шесть персон,
Слепая сдача статуса и расы.
Игра знакома, правила просты...
И целый день, как целый мир погублен:
Ломались пики, высились кресты,
Старались черви, бесновались бубны.
Так повелась жестокая игра
На кучку золота и столбик серебра,
Сраженье это проиграв досрочно
Ты начинал не глядя с козырей,
О том лишь думал, становясь взрослей,
Что гладь стола чиста и непорочна,
Что в ней, минуя это забытье,
Хранится отражение твое.
Уж люди не те, а я – та же,
и всё нестерпимее время,
по плотности мыслей прощальных
сравнимо с тяжёлой водой.
Надеюсь, сегодня мне скажут,
что я заболела смертельно,
что впору писать завещанье
и тратить запас золотой.
В квартире моей даже вещи
измучены так же, как нервы,
такой не имею вражины,
кому это можно отдать.
Я сделаю проще и хлеще:
продам за иудины евры
вязальные эти машины,
скрипучую эту кровать.
Не лучше ль прощание с миром,
который богат и беспечен,
который знавал Аполлона,
но вовсе не знает меня.
Найду то, что было ОВИРом,
и выпишу паспорт далече,
туда, где моё "время оно"
крылатого гонит коня.
И Тауэр там, и там-тамы,
и Эйфель там, и Леонардо,
спагетти мои, круассаны,
пропащий ты мой, аппетит.
Так вот, джентльмены и дамы,
встречать понапрасну не надо,
мой голос последней осанной
к сибирской зиме улетит.