Alfred de MUSSET

(1810-1857)

CHANSON

Recueil : Premières poésies (1829)

J'ai dit à mon cœur, à mon faible cœur:
N'est-ce point assez d'aimer sa maîtresse?
Et ne vois-tu pas que changer sans cesse,
C'est perdre en désirs le temps du bonheur?

Il m'a répondu : Ce n'est point assez,
Ce n'est point assez d'aimer sa maîtresse;
Et ne vois-tu pas que changer sans cesse
Nous rend doux et chers les plaisirs passés?

J'ai dit à mon cœur, à mon faible cœur:
N'est-ce point assez de tant de tristesse?
Et ne vois-tu pas que changer sans cesse,
C'est à chaque pas trouver la douleur?

Il m'a répondu : Ce n'est point assez,
Ce n'est point assez de tant de tristesse;
Et ne vois-tu pas que changer sans cesse
Nous rend doux et chers les chagrins passés?

Альфред де МЮССЕ

(1810-1857)

ПЕСНЯ

«Сердце! – спросил я, – о, сердце, – опять
Радо ты новой возлюбленной каждой? –
Можно ведь так, в утолении жажды,
Что-то – единственное – потерять…»

Сердце ответило: «Вновь я – о, да! –
Вновь восхищаюсь возлюбленной каждой, –
Этот восторг утоления жажды –
То, что останется с нами всегда.»

«Сердце! – спросил я, – но, что же опять,
Слабое сердце, глаза твои влажны?
Можно ли так – в утолении жажды –
Вновь и печалиться так, и страдать?»

Сердце ответило: «Снова – о, да! –
Снова грущу, вновь глаза мои влажны,
Эта печаль утоления жажды –
То, что останется с нами всегда.»

.

(Из сборника «Первые стихи» (1829))

Вот если бы нам предложили некие определения творчества мастеров художественного слова, то могли бы мы сразу же вычислить того, о ком идет речь?

При том, что за определениями стоят наиболее компетентные литературоведы и прочие интеллектуалы?

Давайте возьмем самые свежие. За последние несколько лет.

Итак, за что эти инженеры душ признаны лучшими?

1. За безошибочный поэтический голос, который своей строгой красотой делает индивидуальное существование универсальным.

2. За влиятельную работу, которая с помощью языковой изобретательности исследовала периферию и специфику человеческого опыта.

3. За повествовательное воображение, которое с энциклопедической страстью представляет пересечение границ как форму жизни.

И мы, разумеется, тут же поймем о ком идет речь!

Первая четкая характеристика может относится лишь к Луизе Глюк, разумеется.

Вторая – к Петеру Хандке, безусловно.

А третья – только к Ольге Токарчук. И к никому другому.

И все эти трое великих – Нобелевские лауреаты по литературе за 2020, 2019 и 2018 годы.

Американская поэтесса и два прозаика. Австриец и полька.

А три определения значимости их творчества – официальные обоснования присуждения им премий.

Который раз я перечитываю скупые, но емкие фразы.

Какая в них грандиозная концентрация смысла!

Какая безошибочная продуманность характеристики индивидуального мастерства, самобытности формы и содержания!

И, что самое главное, в этих обоснованиях заложена авторская узнаваемость, возможность тут же понять, о ком идет речь!

......................................................................

Вспоминается старенький анек:

Марь Иванна гуляет с детьми по парку. Из кустов выбегает ежик.

Училка спрашивает:

- Дети, а кто это такой? Ну! Вы же знаете! Про него и в книжках написано, и песенки сложены, и по телеку о нем часто рассказывают!

Вовочка с умилением смотрит на ежика и говорит:

- Так вот ты какой, дедушка Ленин!

Летит со свистом время-кнут,
Нас выгоняя с выпаса.
Смиряться с тем, что промелькну -
Не стану. Накось, выкуси.

Потомкам Кинг оставит жуть,
Шанель – лосьон питательный...
А я стихами наслежу,
Чтоб вляпались читатели!

Как будто из былины или сна
Явилась и возвысилась главою
До облаков громадная сосна,
От основанья ствол ее раздвоен.
И кроной двуединою шумя,
Раскинулась шатром у края леса —
Прохладным среди огненного дня,
Его голубоватая завеса
Притягивает взгляд издалека,
И хочется войти под полог тени,
Но подожди, не двигайся пока
Не видят нас пугливые олени.

.

                       * * *

.

                                 Часы, постойте... здесь нельзя шуметь,
                                 Остановите шорох шестеренок
                                 И маятника блещущую медь,
                                 Быть может, незаметно, как ребенок,
                                 Уснувший под затейливый рассказ,
                                 Притихнет время, позабыв о нас.

                                 Замрет в зените беспечальный день,
                                 Шагнувший в август — к цинниям и астрам,
                                 И мы уйдем в мечтательную лень,
                                 Не ожидая злобного коварства
                                 Зимы, что обрывает лепестки
                                 И птичью трель, и нежный плеск реки…

                                 Лишь стены защищают как скала,
                                 И никуда не улетают птицы
                                 С обоев ярких. Рыцари стола —
                                 Подсвечники, не дремлют на границе
                                 Вне-временья. Не облетит цветок,
                                 Что перышком намечен между строк.

                                 Природе и рассудку вопреки,
                                 Цель всякого земного созиданья —
                                 Замедлить бег невидимой реки,
                                 Что приближает с вечностью свиданье.
                                 И тайная мечта часовщика —
                                 Часы, что будут отмерять века.

                                         Елена Ковалева (Evita)
                                         «В комнате»

.

Вне-временья не облетит цветок
из бедного невежества былого,
Что перышком намечен между строк –
появится и растворится снова.

И тайная мечта часовщика —
Посверкивая циркулем железным –
Часы, что будут отмерять века,
не внемля увереньям бесполезным.

Запущены моих друзей дела,
И никуда не улетают птицы,
и лишь, как прежде, девочки Дега —
Подсвечники, не дремлют на границе.

Замедлить бег невидимой реки,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
Природе и рассудку вопреки,
голубенькие оправляют перья.

Замрет в зените беспечальный день,
звучат шаги — мои друзья уходят.
И ты уйдешь в мечтательную лень,
той темноте за окнами угоден.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
Что приближает с вечностью свиданье.
К предательству таинственная страсть —
Цель всякого земного созиданья.

Так призови меня и награди!
Не ожидая злобного коварства,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
Шагнувши в август — к цинниям и астрам…

Даруй мне тишь твоих библиотек –
Остановите шорох шестеренок! –
и — мудрая — я позабуду всех,
Быть может, незаметно, как ребенок,

Уснувший под затейливый рассказ,
на том конце замедленного жеста
Притихнет время, позабыв о нас.
и ощутит сиротство, как блаженство.

.

Твои дома, Маттео Массагранде,
Погружены в томительную тайну —
Их залы, коридоры и веранды
Как будто бы готовы нам случайно
Ее открыть. Но сколько б ни старалась
Вглядеться в пыльный сумрак анфилады,
Лишь старых балок чувствую усталость,
Да изредка дыхание прохлады
С балкона и, конечно же, досаду
От вида недоступных перспектив,
Что взгляд уводят в направленьи сада,
Как будто еле слышимый мотив
И дразнит, и зовет покинуть плен
Так живописно обветшавших стен.

Едва дыша от злобы и тоски,
Импровизирую на чьих-то струнах…
Там, далеко, у медленной реки,
Замшелый камень в непонятных рунах.
Никто не знает, что там, сделка, спор?
А, может быть, сосед бранит соседа…
Но тот поэт, что навострил топор
И нацарапал, может быть, беседу
О вечности, о жизни, о любви,
О днях последних или о рожденье,
О смерти ли, о плоскости земли,
Он разве не достоин восхищенья?
Нет. Не достоин. Надо было хоть
Татарина у камня приколоть…

Распахнута в лето зеленая дверь,
Платаны и лавры пронизаны солнцем,
Под ними гуляет свободно, поверь,
Гривастый, с огромными крыльями, зверь
В компании с синим быком-иноходцем.
Они говорят на одном языке
И речи их музыкой кажутся странной,
Еще к ним приходит всегда налегке
В плаще белоснежном мечтательный странник.
Ах, если бы звуки их речи понять
И в сад — за порог обветшавшего дома,
Войти под сияние летнего дня…
Но двери распахнуты не для меня,
И мучает тайной язык незнакомый.

Ну вот. Финиш. Игры закончились.

И послевкусие от них какое-то неприятное осталось.

А как же иначе? Ведь товар был просрочен на год. Вот и подпортился.

Понюхаешь – вроде вполне съедобен. Но поешь – и блевать тянет.

И особо-то ругаться на результаты не приходится.

Наши заняли 5 место по золоту и 3 по общему медальному зачету.

А если бы девчонок-гимнасток не засудили, то и британцев бы обошли.

Но Грибоедов на то и классик, чтобы в корень зреть: “А судьи кто?”

Кто, кто? Конь в пальто! Полячка, украинка, хорватка, канадка, чешка…

Наши доброжелатели. Справедливые, объективные и аполитичные.

Но дело не только в этом.

Просто никакого праздника не получилось.

Пустые трибуны создавали какой-то апокалиптический фон, название “Токио-2020” вызывало ощущение попаданца в прошлое, а количество ЛГБТ-активистов среди спортсменов тоже напоминало о попаданцах, но уже в другом филологическом смысле.

И все это выглядело карикатурно.

С явно намеренным искажением привычных пропорций.

С нарушением устоявшейся гармонии.

С нескрываемой подначкой.

И вот Игры закончились.

Крепчающий маразм сменился вялотекущей шизофренией.

Посмотрим, что будет через 3 года в Париже!

Опасаюсь, что полузабытая фраза “Увидеть Париж и умереть”, станет не только изящным словесным парадоксом, но и самым настоящим руководством к действию...

Часы постойте... здесь нельзя шуметь,
Остановите тренье шестеренок
И маятника блещущую медь,
Быть может, незаметно, как ребенок,
Уснувший под затейливый рассказ,
Притихнет время, позабыв о нас.

Замрет в зените беспечальный день,
Шагнувший в август — к цинниям и астрам,
И мы уйдем в мечтательную лень,
Не ожидая злобного коварства
Зимы, что обрывает лепестки
И птичью трель, и нежный плеск реки…

Лишь стены защищают как скала,
И никуда не улетают птицы
С обоев ярких, рыцари стола —
Подсвечники, не дремлют на границе
Вне-временья. Не облетит цветок,
Что перышком начертан между строк.

Природе и рассудку вопреки,
Мечта и цель любого созиданья —
Замедлить бег невидимой реки,
Что приближает с вечностью свиданье.
И тайная мечта часовщика —
Создать часы, что будут бить века.

Arifis - электронный арт-журнал