|
Мне остался Париж
Да крещенная ручкой тетрадь,
Где стихи не стихи –
Корабельный журнал идиота,
Где слова – инсулин,
Соломинка,
возможность дышать,
Мой ответ Чемберлену,
Мужицкая,
крепкая нота.
Мне останется Aвгуст,
Вернее уже только треть,
Небо синью щемит
И спешит…и спешит на побывку
В черно-буром манто,
Улыбаясь,
красавица- смерть,
Будь, как будет теперь,
В этот раз я не сделал прививки.
Вдруг меня осенит,
дрожь в виски,
Я воскликну:Пустите,
Нотр-Дам на мели!
Врос в песок против шерсти реки,
Маяковский был прав!
Он тогда еще понял,
смотрите –
Вслед за солнцем уводят
Святые,галеру с земли.
В геофизике так:
Чуть просохнет земля,
«Косы» в степь и начнётся отсчёт.
Раз удар, два – удар ...
Где-то рядом совсем
В недрах нефть, словно в венах течёт.
В геофизике так:
Лишь раскиснет земля,
Все домой. И опять ты один.
Стол, нежаркий очаг, старый пёс, да топчан,
Вот и всё,
Хоть дожил до седин.
А весна то строжится,
то льёт серебром
(Если с вечера примешь чуть-чуть).
Что-то стал ты задумчивым часто, старик,
Снова бороду свесил на грудь.
Говоришь сам с собой:
Жизнь прошла. Проискал
Эту нефть. Не нашёл. Лишь устал.
А друзей, их и было всего – ничего
Растерял. Как же я растерял?
И бормочешь:
«Друзья что-то раньше поняв,
Ткут теперь золотое руно:
Ну а ты тут сидишь,
Сторожишь этот хлам,
Сам давно превратившись в бревно!»
Не завидуй, старик!
И у бывших друзей
Та же жизнь, где есть боль и обман.
У тебя ж столько неба!
Жаль дымом из труб
Так испачкан сегодня туман.
В геофизике так:
Всё на круги своя
Через месяц погода вернёт.
И утонут в работе печаль и хандра,
Правда, жизнь, слишком быстро идет.
В окно кафе, как на картине в раме,
Был виден храм.
Все предвещало дождь.
Минуты шли. Сгущалась грусть над нами:
Теперь домой не скоро попадешь.
При бабочке и в черно-белой паре,
Скользнул бармен : "Вам кофе принести?»
Еще лет пять ему быть местным парнем
И в дождь не надо слякотью брести.
А луг внизу прошелестел осокой
И потускнел в предчувствии грозы,
Цветы пикулек средь травы высокой
Забились, словно крылья стрекозы..
Но вдруг лучи пробили толщу тучи
Над церковью, что чуть видна была.
И в тот же миг все выше и все круче
Под небеса взметнулись купола!
Кресты на них сверкали и светились,
И мы решили:
Это добрый знак!
Все в раз вздохнули,
Будто причастились,
Но оказалось – было все не так:
Над головами вдруг загрохотало,
И полилось из черной бахромы.
Часы пробили. Кончилось свиданье
В кафе уютном...
…Во дворе тюрьмы.
Я знаю месть в лицо и со спины,
я знаю, где в ней слабость, где величье,
я знаю, что в ней львиное, что птичье...
Посланцы смерти не удивлены
пристрастием к невзрачности вины, – знакомая до дна, до неприличья
изнанка человечьего обличья,
не Божий суд – проделки сатаны.
Что в этой страсти истинно, то ложно.
Свернуть с дороги просто невозможно – канатоходческий проложен путь
до той черты, волшебной перемены,
где привыкать к рассвету постепенно
и в новый день, как в озеро, нырнуть.
Мы сажали деревья в просторном пришкольном саду.
Парни взяли лопаты, а девочки – грабли и лейки.
Окончание августа знойное, точно в аду,
не спасали совсем ни косынки нас, ни тюбетейки.
Кончен труд черновой, окорочен владетельный дрок,
одуванчик увял, истекая пахуче и млечно...
Улыбнулся Санёк: «Загорела ты, как чугунок!»,
и украдкой вздохнул: «Что посадим, то сдохнет, конечно...»
Я тогда рассмеялась: «Какую ты глупость сказал!»,
упивалась разлившимся яростно солнечным морем
я ещё потому, что так близко плескались глаза,
так по-взрослому нежно, что я загорелась: «Поспорим?..»
Разбивать наши руки мгновенно примчалась орда
краснолицых мулаток, сибирских моих негритосов...
А уже к сентябрю вопрошали колёса: «Ког-да?»,
и уже никогда не вернулись за мною колёса.
Мы работали летом в просторном пришкольном саду...
Парни взяли лопаты, а девочки – грабли и лейки...
Это дерево наше я всё же когда-то найду,
повторит имена тот же стык той же узкоколейки.
По реке что-то движется. Стоя на берегу – Как ни стараешься – не разглядеть черты.
Я этот берег бессмысленно стерегу.
Берег напротив охраняешь бессменно ты.
Мёртвое от живого отделимо, но не сейчас.
Чёрное тело по белой воде плывёт.
Чёрное – знает, белое – видит нас.
Серое – встретит у неземных ворот.
Твои речи чисты, твои руки белы и тонки.
Ты невидимых видишь ос, улыбаясь во сне.
Я стою на краю разделяющей нас реки,
На воду чёрную медленно падает снег.
.
* * *
В трех лучах света — в разных углах сцены — А л ь д о н с а, С ы н-«п о э т» и М е н е с т р е л и, — смотрят вслед невидимым нам Санчо и Дон Кихоту. Стук копыт.
Г о л о с Д о н К и х о т а :
...Песню походную, Санчо, начинай-заводи; Вновь дорога петляет и тянется... Сколько созвездий осталось у нас позади, Сколько еще останется...
Г о л о с С а н ч о (напевает) : «...Если ты зазевался — хоть самую малость! — Когда счастье само тебе в руки давалось — Не тоскуй, не зови — оно невозвратимо: Тихо стукнуло в дверь — и пошло себе мимо...»
1-й М е н е с т р е л ь :
...Поднимаю я, Рыцарь, фужер свой: Будь храним ты своею Звездой!.. И небесной дружбой не жертвуй Ради дружбы земной...
...И удерживать бесполезно Тебя — почестями иль казной... О, не жертвуй дружбой небесной Ради дружбы земной!..
Отправляясь в дозор свой бессменный — Вечно дерзок, смешон и велик — Пролетая над Сьерра-Мореной, Ты успеешь в оставшийся миг
Прокричать над последнею бездной, Под последний свой ветер сквозной: «...Я не жертвовал дружбой небесной Ради дружбы земной!..»
2-й М е н е с т р е л ь (высоко и тонко, почти на одной ноте — как поют молитву) : ...Дух бессмертный ведет твою бренную плоть — На рассвете уйдешь, на закате ль — Да хранит тебя, Рыцарь, в дороге Господь И Пречистая Божия Матерь...
...Сладок черствого хлеба последний ломоть... В ночь уходит последний мечтатель... ...Да хранит тебя, бедный мой Рыцарь, Господь И Пречистая Божия Матерь...
Слышен голос далекий — и в голосе скорбь — В шуме битвы ли, в грома раскате ль... ...Да хранит тебя Санчо в пути, и Господь, И Пречистая Божия Матерь...
Стук копыт.
...Все так же — в трех лучах света — фигуры Альдонсы, Поэта и Менестрелей...
Г о л о с Д о н К и х о т а :
...И — за одним другой — в Поднебесие Уходят всадники — с мечами, копьями... Не остановят их все маги Персии, Брамины Индии и Эфиопии...
Будут начертаны их имена В Храме Бессмертия во все времена!..
...И может — позже ли, раньше — Крикну с той высоты я: «Есть среди рыцарей, Санчо, Тоже — святые!..»
Г о л о с С а н ч о :
...Кого — куда, — он знает, Боже, — Защитник ты какой — иль вор... ...И все ж, в Раю монахов больше, Чем рыцарей, сеньор...
Г о л о с Д о н К и х о т а :
...И снова, друг мой, дал ты маху: Ведь здесь их тоже больше, Санчо! — Куда ни плюнь — попал в монаха, А я — один на всю Ламанчу!..
...Смотри! — поднимается замок над лесом, И подозрительная вокруг тишина... Я чувствую: там униженная принцесса, Инфанта или королева в темнице заточена!..
...И уже — откуда-то сверху — дробный топот копыт: мчатся Россинант и Серый...
Г о л о с Д о н К и х о т а (кричит) : ...А помнишь, Санчо, Ангуло Дурного?..
Г о л о с С а н ч о (кричит в ответ) : ...Я б не хотел его увидеть снова!..
Г о л о с Д о н К и х о т а :
...А помнишь Мрачного Красавца?..
Г о л о с С а н ч о :
...Уж как кусался!.. Как бросался!..
.
Нереальная реальность
Распахнула свои сети,
На арене для ристалищ
Глухо стонет Птица-ветер.
Перебиты кнутоднями
Сильные, когда – то, крылья.
Припорошены тенями
Полусказки, полубыли.
Боль ушла. Сменилась тупо
Равнодушным ожиданьем.
Перетёрты в старой ступке,
Зёрна истины – годами.
Перемолоты, разбиты
В порошок из лжепознаний.
Оседают жизни битвы
Дюнами воспоминаний.
Нереальная реальность,
Зимний день в стремнине лета.
Затихает странный танец
Из вопросов без ответа…
В темноте: без компаса, без карты,
День и ночь бреду я наугад.
Прыгают рассветы и закаты,
Сладость набирает виноград…..
Сквозь толпу чужих советов – мыслей,
По ухабам, разбивая лоб.
То ползу, то вдруг – взмываю ввысь я,
То стою на месте, словно столб.
В бесконечность тянется дорога,
Что так коротка и так длинна.
То прошу я помощи у Бога,
То привалом манит Сатана.
От себя – собою же спасаясь,
То в Раю ищу я, то в Аду
Тропку – по которой не метаясь,
Прямиком к самой себе приду.
В темноте: без компаса, без карты,
Я упрямо двигаюсь вперёд.
Прыгают рассветы и закаты,
Кислым виноградом – сводит рот…
И я ,
Тишину калеча,
Дыхну-
ураганным ветром,
Чтоб слышно
Тот свет далеча,
Тряхну
этот воздух душный
- Ламають, ты батькy, чуешь?
Ламають хрэбта,
Ламають!
От гнева глаза темнеют,
Трещат кулаки,
Глотаю
Кадык, и немеют скулы
Пусть мне принесут потоки
Родной и забытый голос
Истоки мои, истоки
Ах где ты мой черный волос?
-Я бачу, я , сынку, чую,
Тэрпы, oтаманом будэш.
По силе, по силе ль сбруя?
Петляешь…
Косишь…
Иудишь?
Терпи, запивая верой,
Молись, поклонясь надежде,
И выйдешь из этой серой
Твоей не твоей одежды,
Ты только храни мальчишку,
ЕE, в неспокойном сердце,
Ты меченный,
Даже слишком,
А это всего лишь тельце…
Я понял,
Да то не слабость,
Сомнения чаще жалят,
Да много ли…
Мне бы малость
И хрена
Меня завалят!!!
Да много ли?
Просто – верю!…
Люблю по все дни,
Hадеюсь…
Шагну, принимая меру,
К нагайке привычна
Русь,
И может немного ветра…
И пусть себе жалит кобра.
На крайний...
Батяня встретит:
- Так, так, сынку, добрэ,
Добрэ…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...630... ...640... ...650... ...660... 667 668 669 670 671 672 673 674 675 676 677 ...680... ...690... ...700... ...710... ...720... ...750... ...800... ...850...
|