-Да. Ладно. Да. Понял. Все сделаем. На среду. В цех уже дали. Серега, ты ж знаешь. Ну все, закрыли тему. Да, четыре человека и в субботу и в воскресенье, – положил трубку, потянувшись, хрустнул костяшками.
Сколько? 16.34. Пятница. Пора домой , к Белочке.
Пакет толстый, почтовый, но без штемпелей. Надпись: Владимиру Алексеевичу. Принесли к одиннадцати, почему не указали с какого объекта? Сейчас узнаем кому шею мылить. Бардак! Замотался сразу, не вскрыл. Разорвал, вытрусил на стол.
Володя только и сказал «…ядь!», когда осознал смысл увиденного. Минуты две тупо смотрел на рассыпанные фото. Потом, подняв голову, осмотрелся. Руки ходуном. Пробовал встать, не смог. Беспомощно крутил головой словно пытался высвободить раздутую кровью шею от воротника рубашки. Что-то внутри разорвалось и протекло дрожью по всему телу.
На фото жена. И не одна. Словом веселые картинки. Разгреб по столу. Смотреть есть на что. Сердце ухает где-то далеко, не в нем, словно колокол сжал пальцами лоб. Снова попробовал встать. Получилось. Прошел к двери, запер. Снова к столу. Отупело, отстраненно ворочал открытки. Персон с сюжетами хоть отбавляй.
…ля. Ноги не свои, затекли. Без костей. Всплески удушья до полуобморочного… и руки мелкой дрожью разбиты. Опять к двери. Кое-как по коридору до туалета… Расстегну брюки... не помогло... Присел на корточки, посидел несколько минут. Встал. Снова… Еще раз... Кровь не схлынула, но чуть отпустило. Оперся лбом о холодный кафель. Проскользил по влажной поверхности... Скомкав, бросил фото в унитаз. Вернулся в кабинет. Все сгреб в портфель лихорадочно по карманам. Ничего не забыл? Аааааа плевать…
В голове только одно. Хорошо, что нет детей. Не успели. Счастье. Нет детей. Нет. Хоть бы не беременна была. Черт, боже сделай так , чтоб не беременна . Стоп. Сколько? Три дня назад… Если не врала. Наврала? Зачем ей в этом-то?
Зарезать. Ну нет.
Ах если б мужик. На дольки суку. Да как ее? Не могу женщин бить. Черт, я научу тебя… ...ля. Будет тебе урок. Только б не беременна… Как узнать?
Машину развернуло от удара о бордюр. Еще раз шлепнуло, уже задом. Поднесло по снегу. Два квартала не доехал, мать его… Вылез очумело, поплелся через сугробы к аллее. Фонари. Желтизна. Грязный снег. Таранил прохожих. Разгребал руками и шел дальше. Магазин на углу. Дернул ручку и провалился в тепло гастронома.
На кухне. Обертки. Нервно ел все, что съедобно. Чай горячий залпами, как воду в жару. Обварил язык и небо, но не чувствовал. В кармане тампон- нашел в ванной. Отлегло. Не беременна.
Где она лазит? Стрелки никуда не идут. Пальцы чуть успокоились, только ком перекатывает от горла к низу живота и обратно. Да голова шумит, как в лесу…
Лживая сука.
Сука.
Стоп.
Стой.
Все. Все. Хватит.
Хорошо… лишь бы домой пришла, там посмотрим…. Домой…
Не беременна, просто чудесно. Заплатишь. Мать твою такую жену… Глаза. Дай только в глаза твои посмотрю.
На столе те же картинки, уже пересмотрел. В ванную больше не бегал... Тут же в полотенце... Потом кроил кухню, как маятник, рассекал воздух крючьями пальцев, озираясь на стены... Гриммасничал. Возле глаза нерв щемит.
Будет вам…
Ну давай… Чего не идешь?
Ключи. Ключи? Наконец.
Бросил газету на стол, прикрыв фотографии. Двери открылись. Пыхнуло холодом и темнотой площадки. Она румяная рыжая в плаще по фигуре затянутая с морозу. Снежинки на волосах и плечах… Веселая. Залучилась улыбкой. Потянулась поцеловать в пороге. Отклонился, будто нагнулся за сумкой.
- Ключи, – выдавил из себя. Она протянула от машины. – Не эти, от квартиры…
Спокойно протянула связку, но уже не улыбалась. Прерванная улыбка растворилась в уголках глаз и губ. Володя запер дверь на оба замка. Прошел к окну и, открыв форточку, выбросил. Развернулся к ней.
- Мои уже тоже там, хрен выйдешь.
Вера успела обвести взглядом кухню. Тихо, даже застенчиво спросила:
- Что случилось?
- Что случилось? Что-о-о? Что случилось, ты еще спрашиваешь? Так, ничего, это давно похоже случается. Это что за кино пробы. Любимый мой, родной мой человек? – Он рванул газету – и часть фотографий на пол. – Это что? Что это? Где натюрморты такие делают?
Она стояла посреди комнаты, уставившись на стол. В расстегнутом плаще горчичный свитер и расхристанная рукой косінка , сползающая с шеи.
Тряхнул за плечи.
- Опять молчать будешь?
Оцепенела, испуганно сжалась.
- Как ты могла? Как? Смотри в глаза, в глаза я сказал, имей хоть на это мужество. Нет, ты будешь, смотри!
Он схватил жену ладонями за щеки.
- Что такое? Духу не хватает? Как ты могла? Как?! Что ты наделала, мать твою так? – голос срывался, проваливался на подъеме, переходя на шепот. – Как же ты могла так со мной????
Опять? Хорошо, сейчас поиграем в молчанку. Взяв за плечи, с силой усадил на табурет. Она покорно, будто пластилиновая, села как посадили. Смотрела на него, уперевшись затылком о стену.
- Будешь говорить? Будешь говорить??? Тебе же хуже. Я скажу, не бойся, больно не будет.
Он выволок ящик из-под стола с водкой. Ночь длинная. Наговоримся. Одним движением оторвал голову крышке, опрокинул в рот. Почти не останавливаясь, выпил. Швырнул пустую на пол.
- Ну что маленький? Ну что ласковый? Как живется тебе? … В глаза смотри! …лядь.
Встал, прошелся, не находя места ни себе, ни рукам. Она, сжавшись, молча смотрела в упор: «Что добавить?»
- Ха-ха-ха! – нервно рассмеялся. – Напеть песенку тебе … о лютой ненависти и святой любви?... Святой, мать ее, любви. – Растянул слова. – Что ж ты молчишь? Что такое, девочка? Не смешно? А мне вот так весело.
Еще бутылку, эту спокойнее пил, словно смакуя спиной к ней, смотря в окно. В окне ночь, отражение кухни и квадраты окон напротив.
Она что-то еле слышно сказала.
- Что? – Володя метнулся к Вере, – Что? Громче говори!
Она только перебирала губами воздух. И смотрела… смотрела.
- В глаза смотри. Не стесняйся. Нечего уже.
- Пусти, – еле слышно.
- Пусти? Пущу, чуть потерпи, ласточка, на все времена отпущу.
- Прости, я сказала, прости.
- Ах ты…- он сжал ей плечи, натянув кожу лица на оскал заклинивших мышц.
Слезы потекли, словно из банки цедили.
-Что ты сделала? – захлебываясь. – Что? Как ты могла, сука, я же люблю тебя. Это же больно ..лядь. Как же больно. Да о чем же ты… Ты же мне… Да не дай тебе бог, да что же это? Заплатишь! – Зло выцедил лицо комок мышц. – Заплатишь. Ах, зарезать мало. Да урод я, не смогу. Ну так я припас тебе похуже.
Он к столу, с корточек. Вскрыл третью, налил в чашку с чаем.
- Будешь? Впрочем, нет, трезвой будишь. Смотри, он какое утро несимпатичное будет. Слышишь? Близится… Ой недоброе утречко… Че молчишь? Как обычно? Хорошо, я тоже молчать умею. Пострашнее твоей моя молчанка будет. Спрашиваю, говорить будеш?
Она молчала в оцепинении.
- Будишь или нет? – он сорвался на крик – Ну...будишь? – Молчание. – Добро, узлы нужно развязывать. Не развязываются, рубить. Щас разрубим, малышка, щас разрубим, милая.
Он взял нож со стола и бутылку водки. Поставив табурет напротив, сел.
- Смотри внимательно.
Взял нож. Она проводила глазами его руку с ножом, прижавшись к стене, приподнялась.
- Сиди. Сидеть, я сказал!
Он распорол ткань брюк от ширинки до левого колена, дорвав в сторону, обнажив плоть. Она что-то говорила, но про себя, внешне только губы подращивали. Открыл бутылку, сделал глоток. Ее колени между ног правую руку сжал левой своей за запястье.
- Чудный сюжет, малыш. Жаль, не писал я. Очень романтичненько мы с тобой разведемся. Я фильм какой-то давно видел про фокус один и доброго дядю с ножом. Повторим, любимая...
Ее глаза потемнели, да и кроме глаз от лица ничего не осталось. Рыжие локоны по плечи с переливами капелек талого снега...
-Да что ты молчишь? Черт! В молчанку? Ладно, я выиграю!.
Он сделал еще глоток . Перехватив бутылку, долбанул об край стола ней. Стекла в стороны. Она инстинктивно дернулась, закрыв глаза на мгновение, но и только. Вена на ее шее затикала. Левой, не выпуская ее запястья, взял огрызок бутылки правой.
- Смотри, – очень спокойно и трезво произнес, – фух, поехали.
И утопил себе в пах осколоки «розы». В тишине хрустнули зубы от напряжения, окаменели скулы. Он проворачивал в паху, кромсая вены и сухожилия. Лоб покрылся испариной, лицо затекло мрамором. Опустив глаза, увидел лужу крови – нормально, достаточно.
Отшвырнул осколок. Правую руку сжал на левом ее запястье. Утупился молча в ее глаза. Она, точно мертвая, застыла, только вена на шее продолжала пульсировать.
Снова тишина.
В кухне слышны только с силой ритмичные выдохи в такт сердцебиению. Его выдохи. И желваки на скулах и бровь натянутая правая дугой, еще чуть-чуть – и лопнет пополам.
Так и сидели, в глаза друг другу.
- Сколько? Вечность.
Он сжал запястья, странно потянул подбородок к плечу. Веки дрогнули. Снова. выдохнул, оттянул подбородок назад. Глаза закрывались, голова снова клюнула. Отжал назад опять, но тяжело, еле вытянул голову, сжав до предела пальцы.
Лицо дрогнуло, расправилось. Он еще раз шумно выдохнул и попробовал привстать, словно собрался вдохнуть поглубже. Застыл, открыв широко удивленные глаза. Судорога, пробежав по лицу через тело, ушла в ногу, вытянув стопу.
Челюсть отвисла разом. Просто отпала вниз, натянув щеки. Мгновение еще он страшно смотрел, но уже куда-то сквозь нее.
Накренившись налево, чуть пополз вперед, уткнулся ей в грудь лицом.
Она прилипла к стене, припертая мягким, родным трупом.
Вера повзрослела этой ночью, жизнь догнала ее.
6.02.2006
ответить