Больше всего на свете я не люблю вдевать одеяло в пододеяльник. И когда попаду в ад (что рано или поздно непременно случится), то чертям не надо будет ломать себе головы в поисках индивидуальной пытки. Они выдадут мне громадное одеяло и назначат временной норматив. И я стану вдевать, вдевать, вдевать... Пятьсот миллионов миллиардов лет. И еще столько же.
А на втором месте моих антипатий находятся официальные посиделки поэтов под руководством Маститого Наставника. Это мероприятие называется литературным объединением. В просторечии просто ЛИТО.
По-молодости в застойные годы я хаживал туда. Полагал, что так надо. Не помню, как я впервые попал в то заведение, но готов рассказать о моем последнем посещении данного места.
Скажу несколько слов о завсегдатаях. Там были юноши с усталыми физиономиями и страшненькие девушки, одетые подчеркнуто бессмысленно. И тетки далеко за сорок. Или слишком толстые, или чрезвычайно худые. А еще возрастные дядьки, делящиеся на две категории: лысые – в костюмах и при галстуках, лохматые – в свитерах под Хемингуэя.
Творческая молодежь мучила публику мутным потоком поэтического сознания, а неугомонные ветераны терзали нравственными наставлениями. И тех и других слушать было невыносимо скучно.
А Руководитель (он же поэт, известный в чрезвычайно узких кругах) отбывал трудовую повинность, вынужденный вести ЛИТО в качества члена СП. Работа у него такая...
Итак. В одно дождливое утро, собрав волю в кулак, я поперся на ненавистную тусовку. По какой-то дурацкой инерции. Непонятно зачем и неизвестно почему.
Но по пути туда заботливый ангел подсказал мне с правого плеча: а не зайти ли нам в разливуху?! Спорить с ангелами – дело неблаговидное. И я завернул в указанное место.
Выпив стакан портвейна и закусив конфеткой, я отправился дальше. Но, не пройдя и сотню шагов, услышал шепот с левого плеча: а не пора ли повторить?! Я порылся у себя в сознании в поисках контраргументов. И, не найдя их, вернулся и повторил.
На ЛИТО я опоздал. Там уже шел второй акт мерлезонского балета. Битва экспромтов.
Руководитель давал задание и ждал молниеносных поэтических результатов.
На сей раз он принялся рассуждать о звукописи стиха. Мол, игра рифмованной акустикой не самоцель, конечно. Ею нельзя злоупотреблять. Но следует уметь пользоваться таким инструментом. И добавил, что у Маяковского есть пример для подражания...
Я почему-то был уверен, что сейчас услышу знаменитые строки, которые будут глотком родниковой воды в этом болоте:
Ах у Инбер, ах у Инбер
Белый лоб.
Всё смотрел бы и смотрел бы
На неё б!
Но увы... Оживляжа не получилось. Шеф процитировал другое:
Пули погуще!
По оробелым!
В гущу бегущим
Грянь, парабеллум!
И предложил сочинить четверостишие, пожонглировав звуками. А тема роли не играет. Она может быть любой. Дружба народов, например. Сказав это, Руководитель слегка ухмыльнулся...
Братия уткнулась в блокнотики. А я вспомнил настоящие поэтические вечера. Застолья почти пиратские. Где пьяные поэты горланят свои стихи, спорят, ссорятся, рвут на себе тельняшки. А поэтессы визжат и бросаются им на шеи со слезами восхищения в шальных и влюбленных глазах. И в любой момент можно получить фингал от прилетевшего кулака, а поутру оказаться где угодно. Хоть в вытрезвоне, хоть на чужом диване с таинственной незнакомкой.
Как-то раз я очнулся ночью в пустой электричке, стремительно уносящей меня прочь от Питера в зимнюю даль... Романтика!
Типа: "всё ближе, ближе приключенья... Спускаю жопу с поводка!"
А тут... Внезапно мне захотелось выпить. И никогда больше не приходить сюда. Я уже почти встал, но понял, что публика подумает, мол, слабо мне сочинить экспромт. Принятые стаканы были почти на излете, но кураж еще тлел. И я поднял руку.
- Так, Арсений готов показать нам пример звуковой доминанты в экспромте о мире и дружбе народов. Мы слушаем!
Я встал и выдал:
Балдеет Рита
На Бейкер-стрит:
У Риты брита!
У бритта брит!
Никто не смеялся. Все молчали.
Я раскланялся и вышел вон. В замечательную питерскую погоду. «Дождик серый, как воробышек» клевал отраженные в лужах небеса. На душе было легко и весело.
Разливуха располагалась в шаговой доступности.
А впереди маячила огромная жизнь. Неведомая, непредсказуемая. Неимоверно интересная. Страшная и прекрасная. И только моя.
ответить