Это было типичное петербургское осеннее утро: шел дождь, похожий на снег, небо лежало на ушах, и люди быстро шли по улицам, как бы желая найти теплое место, где свет ламп заменил бы им отсутствующее солнце. Сейчас, возвращаясь на много лет назад, я понимаю, что это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Я всегда любила этот город, любила его так, как могут любить только живого человека, но тогда я оставляла его без сомнений и сожалений, потому что человек, которого я встретила в семнадцать лет, позвал меня.
Мы познакомились на школьном вечере-встрече выпускников разных поколений, я заканчивала школу, а Игорь к этому времени уже работал в институте. Он поразил меня с первой минуты: высокий, красивый, уверенный в себе интеллектуал. Он стоял в окружении своих друзей и рассказывал им, как мне казалось, что-то исключительно интересное. И мне сразу же захотелось стать частью их компании, смотреть ему в лицо и ощущать, что его слова обращены и ко мне. Я не была скована условностями, наше поколение уже не ожидало терпеливо счастливого жребия, оно выхватывало его. Я первая подошла к нему и пригласила танцевать, и больше мы не расставались. Хорошо, что до окончания школы оставалось всего два месяца, и учителя уже не могли дать нам ничего нового. В каком-то угаре я сдала выпускные экзамены, совершенно к ним не готовясь; Игорь мог назначить мне свидание в любое время и в любом месте: в общежитии у приятеля, в квартире уехавших родителей, на пустующей даче друзей. Мое предложение встречаться у нас дома он отверг, объясняя моим несовершеннолетием и необходимостью объяснения с моими родителями. В институт я, конечно, не поступила, но в колледж сумела, хотя мной владела только любовь, а учеба находилсь на самой крайней периферии моих интересов. Я рассказала маме об Игоре, и она, поняв мое состояние, обещала подготовить папу, когда он вернется из рейса: он служил в торговом флоте и подолгу не находился дома.
Меня вернула на землю мама Игоря, неожиданно возвратившаяся с его отцом домой, когда мы с Игорем самозабвенно «занимались любовью», не ожидая нарушения нашего уединения. Пока Игорь и я торопливо одевались, его папа выскочил на кухню и сидел там, схватившись руками за голову. Но мама, без тени смущения наблюдавшая за нашими действиями, произнесла с нескрывемым ехидством: «Девочка, и тебя совсем не волнует тот факт, что мой сын женат?» Я застыла, не веря в смысл услышанного. С самонадеянностью молодости и красоты я полагала, что у моего любимого мужчины нет от меня тайн, что я знаю о нем все: о его жизни, друзьях, взглядах и привычках. А теперь оказалось, что он утаил самое главное – то, что он принадлежит не только мне, и что я делила его еще с кем-то. Мне не хотелось в это верить. Игорь молчал. «Так это правда?"- спросила я его. "Ты не сказал ей, что у тебя есть сын и что мы собираемся уезжать отсюда?» – удивилась мама и вздохнула. «Бедная девочка, а ведь она тебя любит, это очевидно. Довольно жестоко по отношеню к ней. Надеюсь, что хотя бы Светлана ни о чем не догадывается. Не хватает нам еще семейных разборок накануне оформления документов»,- устало произнесла мама Игоря и вышла из комнаты.
Я стояла неподвижно, слезы текли помимо моей воли. И тут произшло невероятное: самоуверенный и сильный Игорь рухнул передо мной на колени, обнял мои ноги и зарыдал. Если бы это было не со мной, я бы сказала, что все происходило, как в примитивном фильме. Я выскочила из квартиры.
Оказавшись на улице, я попыталась взять себя в руки, но слезы продолжали душить меня. На меня оборачивались. Конечно, красивая, модно одетая девушка с полными слез глазами не гармонировала с этим редким для Петербурга солнечным днем, когда, глядя на дворцы и зелень скверов, хочется улыбаться. Добредя до Мойки, я почувствовала, что пошел дождь: теперь можно было плакать, не привлекая к себе внимания посторонних. Подставив лицо под его капли и увидев вновь нахмурившееся небо, я подумала: "Не дождетесь!"
Когда я вернулась домой, мама сказала: «Звонил Игорь, он ищет тебя. Он все мне рассказал». «Вот и хорошо, – произнесла я из последних сил. – Теперь мне не надо тебе ничего объяснять».
Жизнь не остановилась, но мне было необходимо сделать резкий поворот. Я бросила колледж и пошла работать в магазин. Конечно, я поступила неправильно, но тогда я не прислушивалась ни к маминым советам, ни к словам вернувшегося из очередного рейса папы, убеждавшего меня встряхнуться, выбросить все из головы и продолжать радоваться жизни, как раньше. Работа упорядочила мое существование, внеся в него жесткие рамки. Игорь продолжал звонить; он встречал меня у дома, говорил, что любит меня, но что у него есть обязательства перед сыном и женой, а решение уехать в Израиль было принято еще до встречи со мной. Сейчас же он не может оставить их, поскольку, оказавшись в другой стране, сын будет для него потерян. Он уже не был таким самоуверенным, как при нашей первой встрече: оправдываясь передо мной, Игорь становился меньше ростом, его руки дрожали, а глаза были потухшими. «Уезжай,- сказала я. – Я всегда буду помнить тебя. Надеюсь, и ты меня не забудешь».
Жизнь не остановилась с отъездом Игоря, я работала, встречалась с подругами и друзьями. На следующий год поступила в колледж, но снова бросила его, поскольку уже привыкла чувствовать свою относительную независимость от родителей.
Через полтора года после отъезда Игорь прислал мне письмо: это был какой-то крик. Он писал, что старался выбросить меня из головы, что в Израиле все не так просто, как казалось отсюда, и что он продолжает любить меня. В конце письма он сообщил, что жена оставила его и забрала сына. Через месяц пришло второе письмо, а затем еще и еще... Как принято говорить, «в один прекрасный день» позвонила его мама и собщила мне, что Игорь получил развод. «Девочка, а ведь он действительно любит тебя. Ему сейчас очень трудно. Он сказал, что только ты сможешь спасти его»,- сказала она. «От чего спасти?» – удивилась я. «Увидишь – поймешь. Мы надеемся только на тебя, приезжай». И разговор прервался. Через несколько дней я получила очередное письмо от Игоря с официально оформленным приглашением приехать в Израиль. В письме Игорь вновь клялся мне в любви и обещал, что мы обязательно будем счастливы. Когда я обсуждала ситуацию с родителями, папа сказал: «Эта страна тебе чужая. По-видимому, и Игорь не чувствует себя там комфортно, но ты ему нужна. Поезжай, вернуться сможешь всегда. Но помни, если мужчина предал один раз, он сможет сделать это еще. Я знаю, что говорю: сам из этого племени».
И теперь я уезжала. Подруги провожали меня, втайне завидуя, что мне удалось вырваться из этой серости, в которую вынужденно погружалось большинство людей, а главное- что я еду к любимому человеку. Я стояла нарядная, сияющая, в меховом жакете, привезенном папой, и хотела только одного: скорее сесть в самолет, который умчит меня к моему счастью.
За четыре часа я как будто перенеслась в другой мир: выйдя из самолета, я начала снимать одежду, мгновенно превратившуюся из предмета моей гордости в абсолютно ненужные раздражающие вещи. Несмотря на глубокую осень, в Израиле было настоящее лето: 26 градусов, и поэтому в жакете из белого песца я представляла довольно смешное зрелище. Я забыла обо всем, когда увидела Игоря. Мы побежали навстречу друг к другу, но когда приблизились, я остановилась вместо того, чтобы броситься к нему на шею: это был не тот человек, с которым я простилась три года назад, думая, что навсегда. С поредевшими волосами, но загорелый, улыбающийся, но без прежней самоуверенности, Игорь смотрел на меня с каким-то виноватым выражением лица, а в его глазах был странный блеск, которого я не помнила у него раньше. Потоком слов он старался сгладить впечатление, произведенное на меня, мы сели в машину его друга и поехали домой. С изнанкой репатриантской жизни я познакомилась в первый же день. Родители Игоря снимали двухкомнатную квартиру в старом, похожем на барачное строение доме, и каждая вещь в ней несла отпечаток какой-то убогости. Того петербургского уюта с налетом изысканности, к которму я привыкла с детства, не было и в помине. Игорь занимал проходную комнату, «салон», как ее здесь называли, и спал на продавленном диване «с выставки» (я быстро стала привыкать к местному сленгу). Его мама приготовила к моему приезду праздничный обед, после которого Игорь повел меня показать город, и перед сном она сказала мне: «Девочка, мы надеемся только на тебя».
Ночью я проснулась от какого-то шороха: он раздавался из ванной комнаты. Игоря рядом не было. Подождав немного, я встала и открыла дверь: Игорь со странным блеском в глазах рылся в моей сумочке. Он даже не смутился, увидев меня, и продолжал свои поиски. «Мне нужны деньги! – почти застонал он. – Где же ты их прячешь?». Проснулась мама и вышла к нам, но объясняться уже не было необходимости: я все поняла. Игорь стал наркоманом.
Что делать? Этот извечный русский вопрос встал передо мной в ситуации, когда нужно было принимать немедленное и самостоятельное решение. Первым и достаточно разумным и оправданным было бы возвращние домой в Россию, к родителям, к привычному укладу, в любимый город с его свинцовым небом, к верным и не всегда верным подругам и друзьям. Альтернативой отъезду был брак с Игорем во имя его спасения. Я любила Игоря (или память о нашей любви?) и решила остаться.
Его личность разрушалась. В минуты просветления он понимал это, но уже ничего поделать не мог. Когда ему было совсем плохо, я сама находила эти страшные подозрительные места и покупала ему наркотики. Я немедленно нашла работу – «села на швабру», а в свободное время учила иврит по учебникам, которые были дома. Я за руку водила Игоря к врачам, но те, как правило, только разводили руками, говоря, что прежде всего он сам должен захотеть вылечиться. В некоторых учреждениях на меня смотрели косо, интересуясь, кто я и почему в Израиле: со своей типично славянской внешностью я совсем не походила на израильтянку. Чтобы пресечь грядущие неприятности с моей возможной высылкой, мы заключили так называемый «парагвайский» брак, не выезжая из страны. Игорь иногда работал, но его денег я не видела: они уходили в известном направлении. Я старалась не опускать руки, но чувствовала, что ему необходим какой-то толчок, чтобы сделать над собой усилие. Сняв крошечную квартирку отдельно от его родителей, я надеялась, что он вновь почувствует себя мужчиной, а не объектом жалости, и поэтому работала, не покладая рук. Я быстро начала говорить на иврите, крутилась и выкручивалась, но после коротких периодов подъема Игорь опять летел вниз, и я вновь и вновь ползла за ним, чтобы вытащить из очередной ямы, как будто специально возникающей на его пути.
А ведь мы жили в удивительной стране, в которой было ласковое море и девять месяцев в году светило солнце, где не нужны были шубки и теплые сапожки, а шляпы носили только глубоко религиозные люди. Мы были молоды, а жизнь вокруг была так прекрасна, что нам оставалось только ворваться в этот праздник жизни, пробить заграждение, отделявшее нас от него, и найти в нем свое место. Иногда, когда у Игоря были периоды просветления, мы устраивали пешие прогулки, ездили к морю, ночевали на берегу и, забывая о всех проблемах, любили, любили, любили друг друга!
Я всегда была общительным человеком, но разговоры с родителями Игоря раздражали меня, они все время жаловались и ныли, не делая, по моему мнению, абсолютно ничего для спасения сына. Переложив ответственность за его жизнь на мои плечи, они решили, что уже выполнили свой родительский долг, и теперь с недовольным видом требовали от меня результатов. Чтобы возместить недостаток общения, я старалась вступать в разговоры с людьми на остановках, в магазинах, в транспорте. Люди довольно легко идут на подобные контакты: это облегчает им душу, ни к чему не обязывая. И однажды, разговаривая в микроавтобусе с попутчицей после очередного срыва Игоря, я вдруг разрыдалась. Рассказав ей, что у меня муж- наркоман и что после всех потраченных на него моральных и материальных усилий у меня начинают опускаться руки, я неожиданно услышала: «Успокойся, еще не все потеряно, пока он жив. Нет ничего случайного в этом мире, поверь мне, поэтому мы и встретились. Я пережила такую же трагедию, спасая младшего брата, и теперь он здоров. Свяжись с ним». И передав мне номер телефона, она вышла на остановке.
Мы встретились с Эмилем вечером того же дня. Он выглядел несколько болезненным, но говорил уверенно, его взгляд излучал доброжелательность и понимание. Эмиль рассказал нам о себе и об организации, за небольшие деньги помогающей людям, которых засасывал наркотический омут. «Мы все там друзья: и больные, и персонал, и вылечившиеся. Мы находимся там анонимно, под вымышленными именами. Нужно лишь желать вернуться в нормальный мир, доверяться во всем, а после выздоровления – помогать другим»,- сказал Эмиль. Он взял Игоря под свою опеку, привел в клинику и поручился за него.
Игорь срывался дважды. Первый раз он сбежал оттуда, украв у кого-то деньги, чтобы купить дозу. Я умоляла и врачей, и всех пациентов простить его, поскольку понимала, что в противном случае ему грозит гибель. С огромным трудом мне удалось убедить их, хотя пример Игоря мог пагубно повлиять на неустойчивую психику других больных. Во второй раз Игорь принес наркотики прямо в клинику после разрешенного визита к родителям. И ее двери для него закрылись. Казалось, что все было кончено. Но вдруг произошло чудо: он не ушел! Игорь сидел, как собака, у закрытых теперь для него ворот и поджидал работников и добровольцев клиники днем и ночью, чтобы вымолить себе прощение. Он делал это по собственному желанию! Разумеется, я сидела рядом с ним. И хотя это шло в разрез с установленными правилами, ему разрешили вернуться.
Лечение заняло несколько месяцев, но это были месяцы надежды, которая начинала сбываться. Я работала и ездила к Игорю, иногда и ему позволяли навестить меня, но к родителям он больше не приезжал. Что произошло между ними, что привело к его последнему срыву, какие слова были произнесены? Об этом он мне так никогда и не сказал. Игорь вернулся домой. Он был еще физически слаб, но продолжал раз в неделю посещать клинику, чтобы добровольно, как когда-то Эмиль, помогать попавшим в беду.
Наша жизнь начала меняться, у нас стал появляться достаток, ведь не нужны были деньги ни на наркотики, ни на лечение. Мы принялись энергично строить новую жизнь: стали учиться. Сначала я закончила бухгалтерские курсы, а потом Игорь – компьютерные. И как знак благословения свыше, что все сделанное нами было верным, у нас, наконец-то, должны были родиться дети. Мы еще не утвердились в этой жизни, но мама Игоря сразу же объявила нам, узнав о моей беременности, чтобы мы на нее не рассчитывали и детей растили сами. Я не упала духом и вызвала свою маму из России. Элику и Эстер было всего десять дней, а я уже вышла на работу, чтобы не терять место в солидной фирме. Все было слишком хорошо: хотелось зажмуриться, чтобы, открыв глаза, убедиться, что происходящее – не сон. К Игорю начала возвращаться его уверенность в себе, у нас появились друзья, и мы стали душой компании, организовавшейся вокруг нас. Вместе с детьми мы исколесили всю страну и съездили, наконец-то, в Петербург.
Мой город стал другим: нарядным, но и каким-то чужим. Его основательно отреставрировали, но это серое небо придавливало к земле, а бледные и серьезные лица людей резко отличались от смуглых и оживленных лиц израильтян.
Вернувшись в Израиль, я включилась в водоворот жизни: работала с удовольствием, занималась детьми, старалась украсить квартиру и даже изредка играла в волейбол. Мужчины делали мне вполне заслуженные комплименты, и я ощущала себя совершенно счастливой, ведь свое счастье я создала собственными руками. В глубине души я гордилась этим. Игорь целиком посвятил себя работе и стремительно делал карьеру, как бы стараясь наверстать упущенное, ему доверяли ответственные задания, поэтому все домашние дела, как и раньше, я взяла на себя. Но вместе с долгожданной упорядоченностью что-то новое проникало в нашу жизнь. Привыкнув, что Игорь рассказывал мне обо всех своих проблемах, я продолжала полностью доверять ему, не беспокоясь о наших отношениях, я считала их чем-то незыблемым и вечным, а в кругу друзей ощущала себя самой яркой звездой.
Как и десять лет назад, мое неведение нарушила мама Игоря. К этому времени, несмотря на затаенную обиду, я убедила Игоря наладить отношения с родителями, чтобы дети ощущали, что у них есть дедушка и бабушка, и теперь раз в неделю по субботам я устраивала семейный обед, на который их приглашала. И вот однажды, когда после обеда отец Игоря с удовольствием повел детей на прогулку, а Игорь вышел в другую комнату, чтобы ответить на раздавшийся телефонный звонок, его мама произнесла с нескрываемой иронией: «А ты умеешь сохранять хорошую мину при плохой игре!» Я опешила, не зная, что сказать. «Твой муж пользуется успехом у женщин, он уже вошел во вкус, здесь это не редкость. По-видимому, это тешит его самолюбие»,- подвела итог мама. Я явственно ощутила, что внутри у меня что-то повернулось. Из последних сил стараясь держать себя в руках, я ничего не ответила, села в кресло и закурила: когда куришь, можно не говорить. В голове у меня стучала только одна фраза: «Не дождетесь!» Вернулись дети, и я начала разговаривать с ними и со свекром. Наконец-то родители Игоря ушли. Я продержалась до вечера и, уложив детей спать, потребовала у Игоря объяснений. Слегка смутившись, он не стал отпираться, но в его словах не ощущалось ни вины, ни сожаления, ни желания в самооправдании. Свое поведение он считал совершенно нормальным! Он не каялся передо мной и не обещал верности в дальнейшем, напротив: по его мнению, он вел себя достойно, поскольку я узнала об этом не по его поведению, а от случайно посвященного в это человека. Затем, взглянув на часы, Игорь сказал, что уже поздно, и пошел спать.
Я осталась одна. Впервые за все годы нашей жизни я постелила себе отдельно от мужа, но с таким же успехом могла провести остаток ночи в кресле: сон ушел от меня. До утра я перебирала все, что произошло за время моей бурной событиями семейной жизни, и к утру у меня остался только один вопрос: "За что?"
Жизнь никто не отменял, поэтому подняв утром детей и отведя их в садик, я поехала на работу. Вторую ночь мы также провели врозь, но теперь я была в спальне, а вернувшийся поздно Игорь обнаружил в салоне приготовленный для него диван. Так продолжалось неделю, после чего у нас произошел еще один серьезный разговор, во время которого я сказала Игорю, что нам нужно каждому обдумать свое поведение и выбрать приоритеты. Пока же все будет оставаться в прежних рамках. Я не ставила мужу никаких условий, но сказала, что главное сейчас для меня – дети, а поэтому все его действия и поступки я буду рассматривать исходя из их интересов. Таким образом, я сама установила в семье статус-кво. По-моему, Игорь облегченно вздохнул: его насыщенной личной жизни, на первый взгляд, ничего не угрожало.
Но теперь я чаще стала устраивать вылазки вместе с детьми, настаивала, чтобы и Игорь в них участвовал, и несколько раз в день звонила ему, напоминая о предстоящем концерте или обещанной детям поездке. Игорь, иронично улыбаясь (точь в точь, как его мамочка!), наблюдал за моими попытками привязать его к дому с помощью детей, но затем стал отговариваться от совместных мероприятий своей занятостью в фирме. В какой-то момент чувство меры мне изменило, и я переусердствовала в стремлении сохранить видимость благополучной семьи: Игорь просто выключал свой телефон и приходил домой, когда хотел, ни в чем не отчитываясь передо мной. И я поняла, что проиграла, ошибочно внеся в психологию отношений бухгалтерскую арифметику.
Приближался еврейский Новый год. В будущем году дети уже пойдут в школу, а наша жизнь неуклонно лишалась того стержня, на котором было построено мое существование в этой стране: из нее уходила любовь. И на извечный русский вопрос я не находила ответа. Из Петербурга позвонил папа и сказал, что хотел бы взглянуть на меня и внуков. Он приехал перед самым Йом-Кипуром. Игорь даже не удосужился поехать в аэропорт, чтобы встретить его. В ночь праздника, к которому ни я, ни папа не имели никакого отношения, мы вместе произвели ревизию моей израильской жизни. Ничего не утаивая от него, я сказала, что мне не в чем раскаиваться, но я не знаю, как жить дальше. «Я горжусь тобой,- сказал папа. – Ты преданная жена и прекрасная мать. Но твое заблуждение в том, что ожидая благодарности за свою самоотверженность, ты рассчитывала на мужскую верность как на плату. И теперь тебе трудно пережить предательство человека, который – и это абсолютно очевидно – обязан тебе жизнью. Запомни: мужчина и верность – понятия несовместимые. Ты слишком рано ушла из дома, да и меня подолгу в нем не было, и я не успел о многом поговорить с тобой. Твой муж, возможно, вернется к тебе. Но он должен вернуться совсем к другой женщине, не к той, которую он так хорошо знает, к которой привык, как привыкают к удобному дивану. Я вижу, что вы живете в разных комнатах: правильно сделала, что ничего от меня не скрыла. Развеститсь и вернуться в Петербург успеешь. Начни новую жизнь здесь. Ты свободна: дерзай, еще не все потеряно. Он полностью считает себя свободным от обязательств перед тобой? Прекрасно! Взгляни вокруг: среди израильских мужиков встречаются яркие экземпляры, а верность надо хранить мужу, а не соседу по квартире, который каким-то образом оказался отцом твоих детей».
Я оказалась хорошей ученицей и составила себе план действий: в нем не отводилось места Игорю. Отбросив щепетильность, я стала совершенно нагло пользоваться отношением свекра к внукам: несколько раз в неделю я просила его забирать детей из садика, так как значительно больше времени стала уделять себе. Я выбросила весь свой гардероб и изменила стиль одежды на более вызывающий, а когда перекрасила волосы, у меня изменилась даже походка. Сказать, что мужчины стали уделять мне больше внимания – не сказать ничего. Я с удовольствием стала принимать предложения коллег на чашку кофе в ресторане. Я понимала, что стоит мне проявить лишь намек на инициативу, и мое женское одиночество мгновенно закончится, но отсутствие хотя бы подобия любви удерживало меня.
А внешне у нас оставалась прекрасная семья. Я еще продолжала приглашать к нам друзей на вечеринки, но в повседневной жизни Игорю уделяла самое минимальное внимание: перестала гладить его рубашки, не изощрялась в кулинарии, прекратила устраивать совместные семейные поездки. И по утрам в субботу, когда Игорь спал, я вместе с детьми уходила гулять по окрестностям или уезжала к морю, предоставляя мужу полную свободу развлекаться без нас.
Раз в неделю по пятницам в спортивном клубе собиралась группа любителей игры в волейбол. Среди нас не было коренных израильтян: у них этот вид развлечений не в чести. И однажды на площадке появился новый игрок – японец, работающий в Израиле по контракту. Этот человек по своему поведению настолько отличался от всех, кого я знала в России и в Израиле, что остаться безразличной к нему я просто не смогла, он же влюбился в меня с первого взгляда. Деликатный, вежливый, сдержанный в проявлении чувств, он ненавязчиво старался угодить мне: подавал полотенце, открывал дверцу машины, приносил бутылочку минеральной воды. Все его жесты были абсолютно естественны, а иврит настолько неспешен и чист, что непризвольно хотелось подражать ему, говорить и двигаться, как он: с грациозностью кошки. Через месяц, когда он признался мне в любви, я ощутила прилив такой радости, что чуть не задохнулась, не находя слов. У нас начался роман.
Возможно, впервые за всю свою жизнь в Израиле я ощутила себя по-настоящему любимой женщиной, а не спасательным кругом и домработницей. Акиро любил меня, потому что любил, не рассчитывая получать от меня никакой жизненно-материальной пользы. Мы не скрывали наших отношений, но и не выставляли их демонстративно напоказ. Я не чувствовала никакой вины ни перед Игорем, ни перед его родителями, ни перед детьми. Я была счастлива и освещала своим счастьем окружающий меня мир. Дети совершенно не чувствовали себя заброшенными, поскольку у меня хватало сил и, как это ни странно- времени на все: на дом, который я перестала доводить до корабельного блеска, на общение с детьми и, разумеется, на работу. Дети подрастали, и я стала понемногу приучать их к самостоятельности. Они не сопротивлялись, их маленькие головки работали абсолютно логично, и они при необходимости сами обращались к Игорю с просьбами и вопросами. Когда Игорь понял, что дети втягивают его в процесс их воспитания, он, подчиняясь их настойчивости, стал озираться по сторонам, чтобы выяснить, почему же это происходит. И он, наконец-то, увидел меня. То есть, он увидел не меня, а женщину, к которой за долгое время у него не возникало никакого интереса, которой раз в месяц он выдавал достаточно большую сумму денег для ведения дома, причем делал он это иногда молча, оставляя конверт на кухне. И тут, взглянув на меня, Игорь остолбенел: я сияла красотой и счастьем. И такой сделал меня не он! Он ничего не мог понять, а опуститься до расспросов ему не позволяла собственная высокая самооценка. Я обратила внимание на его реакцию, но внутри ничего не повернулось: я спешила на очередное свидание с Акиро.
Обстановка в доме медленно начала меняться. Это выражалось в том, что после работы Игорь стал чаще появляться дома, начал обращать внимание на бытовые проблемы и проявлять больший интерес к детям. Накануне сентября приехала моя мама, чтобы вместе отправить детей в первый класс и помочь мне и им первое время. Она сразу обратила внимание на изменения в моем облике и, улыбаясь, сказала: «Я не сомневалась в тебе. Что бы ни случилось, никогда не поздно начать жизнь сначала. Рассчитывай на меня и никогда не показывай никому, что тебе больно». "Не дождетесь!"- ответила я маме, и мы вместе расхохотались.
Я не могу сказать, что разрывалась между семьей и Акиро: он просто стал органичной частью моей жизни, а с приездом мамы я могла уделять ему еще больше времени. Мы чаще стали бывать на концертах- он любил классическую музыку, иногда проводили конец недели в каком-нибудь красивом месте, а однажды, взяв на работе короткий отпуск, съездили в Италию. Конечно, когда мама вернулась в Россию, о подобных поездках пришлось забыть.
Игорь существовал и близко, и далеко. Когда случайно за редким совместным субботним обедом наши руки касались, передавая что-то за столом, я не ощущала ничего. Вгляд на него не вызывал во мне наплыва воспоминаний, а когда они все-таки изредка возникали – не будоражили чувств. Только один раз я поняла, что мне жаль его, жаль не потому, что он разрушил нашу любовь, а потому, что я не любила его так, как сейчас люблю Акиро: любовью взрослой женщны, осознающей, какой это дар. Игорь же, как я знала, разменивал себя со многими женщинами.
Как быстро летело время! Контракт Акиро заканчивался, и он должен был возвращаться в Японию, где его ждали жена и дети. В самом начале нашего романа, когда мы, переполненные любовью, узнавали друг друга, мы решили не ломать самим наши семьи, если только другие стороны не потребуют от нас развода. Они не потребовали. Жена Акиро терпеливо ждала его возвращения, догадываясь о его израильской любви, а Игорь, конечно, знал все, но не смел тревожить меня ни словом упрека: эта ситуация была плодом его рук.
Акиро уехал. Я вновь начинала все сначала. Мне срочно была нужна какая-то встряска, и я решила бросить курить. Не думала, что это так трудно! Но это противоборство самой с собою так занимало мои силы и мысли, что не давало возможности раскиснуть. Дети требовали большего внимания, а на работе намечалась реорганизация, в которой мне предстояло сыграть ответственную роль. Отправив на каникулы детей в Россию, я своими руками сделала ремонт в квартире. На переживания времени не оставалось. И вдруг, оглянувшись вокруг, я увидела, что в нашей жизни что-то изменилось. В моей спальне в вазе стоял букет лилий, холодильник был полон, а в буфете лежала коробка моего любимого «Вдохновения». Возможно, так было и раньше, но я или не обращала на это внимания, или воспринимала, как должное. Проходило время, но проявление подобных знаков внимания продолжалось. Однажды, когда Игорь вернулся из очередной командировки, в моем шкафу появилась роскошная испанская шаль. Я уже давно не отмечала дней рождения, поэтому удивилась, когда Игорь сказал, что пригласил наших друзей отметить свой сорокалетний юбилей. Как и раньше, я накрыла роскошный стол и приготовила дом к приему гостей. Пришли родители Игоря. С его мамой я уже и не помнила, когда виделась последний раз. Она смотрела на меня каким-то новым взглядом, в котором вместо прежней иронии ощущалось уважение, граничащее с восхищением. За весь вечер она не произнесла ни слова. Друзья несли букеты цветов и конверты. Цветы Игорь сразу же относил в мою спальню, а конверты назавтра я обнаружила у себя на туалетном столике.
Да, эту ночь мы провели вместе. Нам было хорошо, но мы уже были другие: Игорь любил меня, а я не противилась этому. Во мне уже давно исчезло материнское чувство по отношению к нему, а прежняя юношеская страсть растворилась во времени. Я спокойно воспринимала его ласки и поцелуи, мне было приятно, но сердце стучало ровно. Наутро, как ни в чем не бывало, я собралась на работу, разбудила Игоря и уехала – мой рабочий день начинался раньше.
Дети с мамой вернулись из Петербурга. Дома царило умиротворение, Игорь смотрел на меня преданными глазами, но я не ощущала счастья.
Акиро несколько раз звонил из Японии, он говорил, что никогда меня не забудет, но надо идти дальше. «Я все рассказал своей жене, она полагает, что наша любовь – это бесценный дар, и надо благодарить судьбу за то, что она преподнесла нам его»,- произнес он, прощаясь.
Я сохранила семью, хотя дважды порывалась начать бракоразводный процесс. В первый раз мой адвокат попросил меня еще раз обдумать свое решение, во второй раз – Игорь со слезами умолял дать ему шанс: он уже не представлял жизни без меня и детей. Я выросла по службе, руководство фирмы меня ценило, и я принимала самостоятельные решения, которые никем не оспаривались.
Я еще раз съездила в Петербург, но одна, ходила по знакомым улицам, встретилась с друзьями юности, прогулялась по музеям и случайно вечером накануне отъезда пришла в филармонию. Сверкали хрустальные люстры, меня окружали нарядные и оживленные люди с одухотворенными лицами, прекрасные и величественные белые колонны устремлялись вверх. Заиграл оркестр, и у меня сжалось сердце: это была та самая музыка Бетховена, которую любил Акиро, и теперь я понимала, о чем она. Жизнь – не гладкая скатерть, в ней встречается много тяжелого и дурного. Но превратить плохое в хорошое – зависит от нас и силы нашего желания. Акиро прав: надо идти вперед и всегда помнить то доброе, что позволило преодолеть расставленные препятствия. Жить все-таки стоит! Музыка замолчала, раздались аплодисменты, начинался антракт. Я встала и направилась к выходу. Люди вокруг меня тактично делали вид, что не замечают экстравагантно одетую красивую иностранку, у которой по щекам текли слезы. Я села в такси и в последний раз проехала по ночному Петербургу, прощаясь с ним.
Жизнеутверждающая музыка несчастного глухого мудреца продолжала звучать во мне, и вдруг из глубины памяти возникли строки, которые я прочла так давно, что уже и не помнила, чьи они: «Люби не то, что хочется любить, а то, что можешь, то, чем обладаешь».
Я прощалась с молодостью, ее восторженностью и мечтами. Но жизнь ведь не останавливалась: все только начиналось...
ответить