Людочка
Отдел главного конструктора вытянулся по всему третьему этажу длинного серого здания. Двенадцать бригад разного профиля работали в комнатах, выходящих в узкие коридоры. Коридоров было два, и оба начинались в центре обширного холла. Здесь стоял титан, здесь находилась курилка, здесь мужчины обсуждали все новости, начиная от спорта до женщин, проще говоря, сплетничали культурно и с достоинством, маскируясь под заядлых курильщиков.
Ни один новый человек не проходил мимо их пристального внимания. Технологи и мастера из цехов, командированные из других городов, вновь поступившие на работу молодые специалисты и специалисточки в особенности – всех встречал мужской входной контроль.
Шесть пролетов крутой лестницы пройдены, выход на третий этаж, и оказываешься под оценивающими взглядами минимум двадцати мужчин, если попадешь в перерыв. Только закалка чисто мужского института помогла мне в первый раз не упасть с ног при первом выходе в холл. Двадцать пар мужских глаз заинтересованно рассматривали меня сверху донизу, ни слова не было сказано, только оценивающие взгляды. Надо сказать, что справилась я с этим успешно, умудрилась даже не споткнуться, а пройти внешне спокойно и надменно, как донесла потом женская разведка. Спокойствие моё объяснялась сильной близорукостью – кого там разглядишь в табачном дыму при своем ШБ. А надменность была умело замаскированной застенчивостью, от которой каменеет спина и не гнется поясница. Но разговор не обо мне. Как говорится, это была присказка, сказка будет впереди.
Итак, мы остановились на холле. В описываемое время предприятия работали ударно, и любители покурить собирались большой толпой только в разрешенный перерыв. С некоторых пор в нашей бригаде не стал курить разве что самый ленивый. Неожиданно резко возросло число мужчин, желающих принести кипяток для чая. Сначала старшая женская половина (дамы за 30 и выше) только радовалась такому мелкому производственному рыцарству – пустячок, а приятно получить чашку чая прямо к столу. Те, кому моложе 30, радовались, что можно не бегать несколько раз за кипятком по просьбе старших, а поиграть в крестики-нолики, почитать новую фантастику, выданную без права выноса с территории, или просто подремать, пристроившись на краешке кульмана.
А при чем тут холл? Да с некоторого времени ВСЕ мужчины бригады в перерыв исчезали в холле, и это сильно волновало женщин, остающихся в одиночестве. Перед кем им блистать умом и нарядами? После бурных женских дебатов о причине такого загадочного явления меня, как самую молодую, командировали комнатным женсоветом за кипятком и заодно для прояснения обстановки. Дословно разведзадание выглядело так:
- Посмотри, каким таким медом намазали курилку, что все туда прут?
«Меда» в курилке не было, но курящих и бурно обсуждающих что–то мужчин хватало. Дорогу к титану пришлось прокладывать локтями, до него я так и не добралась, мужчины сами выдали мне чайник с кипятком и поинтересовались, почему это женщины так быстро выпили предыдущие три. Оставив вопрос без ответа, я «надменно» удалилась. Разведдонесение было кратким. Ничего не понятно, курят даже астматики, все мужские головы повернуты к лестнице.
Кипяток срочно разлили по всем чашкам, даже наша узбечка Джамиля согласилась выпить Nю по счету пиалу чая (с утра она всегда пила вне графика много и безостановочно), хотя уже мучалась от избытка выпитого. Следующий чайник принесла Лариса. Срочно и внеурочно полили все цветы. Лишний кипяток разливали по банкам для цветов. Хорошо, цветов и банок было много. Но секрет повальной мужской любви к курению так и не прояснился. Перерыв закончился, возбужденные и оживленные конструктора мужского пола встали за свои кульманы, женщины так и мучались от неведения, и вряд ли ясная конструкторская мысль в этот день пришла кому-нибудь в голову.
На следующее утро всех удивила Катерина, ведущий конструктор. Вместо того, чтобы послать с документами на подпись и согласование молодняк, как она говорила, исключительно для их пользы, она сама собралась идти подписывать чертежи и документы.
В одном только документе надо было согласовать до десяти подписей, а, если документов много, то приходилось топать по коридорам службы через вышеупомянутый холл из конца в конец по нескольку раз. Каждый следующий поход затевался Катериной только для одной подписи. К вечеру, изрядно вымотанная, но довольная и одухотворенная, Катерина пригласила всех в клуб, попросту говоря, в женский туалет, огромный, просторный и недоступный для мужчин.
- Значит, так! Говорят, к нам взяли какую-то очень, очень известную по городу…
- девочки не слушать,
( это в сторону молодых), а потом шепотом на ухо женщинам постарше….
- Как это, на режимное предприятие, да надо в профком, нам не нужны такие….
- Говорят, начальник пожалел, молоденькая совсем, без родителей, он хочет к нам на перевоспитание…
Старшие женщины зашептались еще оживленнее, и, в конце концов, громко было сказано:
-Вот мужчины наши и выглядывают ее!
Утром следующего дня мы обнаружили в комнате тихую, по виду маленькую девочку. Кожа ее казалась прозрачной то ли от худобы, то ли от неушедшей детскости. Волосы черным шелковым полотном спускались на плечи, обрамляя лицо, на котором выделялись крупные черные глаза с испуганным выражением.
Они сидела на месте копировщицы, на вопросы отвечала, еле подняв голову, тихим полушепотом.
-Почему так рано пришла? Перепутала время начала работы и вместо девяти утра пришла к восьми, не успела позавтракать, теперь умираю от голода.
Её быстренько напоили чаем, успели как раз до прихода начальника группы, который, оглядев всех, веско заявил, что, наконец, у нас в бригаде три копировщицы и, чтобы он больше не видел перепачканные тушью самодельные кальки чертежей.
Вчерашние нешуточные страсти как-то сами собой растворились в несмолкаемой череде звонков от технологов и мастеров, требующих уточнения по технологическим и производственным вопросам. Как обычно, на заключительном этапе сдачи изделия появились срочные изменения, и вся бригада погрузилась в работу, каждый на своем участке.
О новенькой копировщице вспомнили в обед. Оказалось, что она совсем без денег, поэтому бригадой быстренько скинулись ей на недельные обеды, а профорг пообещал похлопотать о внеочередном авансе. Людочка, так звали девочку, выглядела стеснительной, с трудом взяла деньги, пообещала отдать с аванса и как-то сразу прилепилась к старшей копировщице Лиде. Они очень эффектно смотрелись вместе – миниатюрная брюнеточка с наивным детским лицом, лет пятнадцати на вид, и дородная, крупная тридцатилетняя блондинка с гордой поступью. Людочкино общежитие находилось в том же районе, что и Лидин дом, и они ушли с работы вместе.
Мужской ажиотаж с появлением новой сотрудницы заглох на корню, новая копировщица никак не тянула на роль роковой женщины, сводящей сума.
Она вовремя приходила на работу, старательно училась пользоваться рейсфедером и тушью, постоянно уточняла, как надо копировать ту или иную деталь, и стала сущим спасением для тех, кто привык чертить небрежно и наскоро. Скоро её стол был завален работой выше головы, а, так как копировщицам платили сдельно, то Людочка получала хорошую по тем временам зарплату.
В бригаде полюбили её за безотказность, непосредственную доверчивость и дружелюбное внимание. Она пыталась всем угодить, с мягкой улыбкой слушала ворчливые нотации пенсионерки, сидевшей в углу, бегала с чайником к титану, и, что всем нравилось, внесла своим присутствием в будни бригады общую цель – помочь Людочке приспособиться к жизни. По ее словам, выросла она в маленькой украинской деревне, хотела поступить в институт, но не прошла по конкурсу и решила поработать на предприятии, приглядеть для себя будущую профессию. Дома остались братик и мама с отчимом. Вот из-за приставаний отчима пришлось покинуть дом, да и мать была не против, чтобы дочь уехала от греха подальше. Эту историю она по секрету рассказала Лиде, а Лида, чуть не обливаясь слезами, поведала всем женщинам в их неизменном клубе – женском туалете.
-Представляете, – говорила Лида,
-Я даже боялась что-то еще расспрашивать, у Людочки слезы катились из глаз, когда она рассказывала про свою жизнь.
Поахав над трудной судьбой бедной девочки, женщины решили помочь ей одеждой, обувью, деньгами, кто сколько может. Сказано, сделано. Все через ту же Лиду выяснили, о чем мечтает ее подопечная, и всем миром собрали деньги на недосягаемую по деньгам копировщицы мечту – сабо на высокой платформе. В бригаде работал предцехкома, и женщинам не стоило труда уговорить его вручить Людочке собранные деньги под видом помощи от профсоюза. День, когда молодая девушка пришла на работу в сабо, стал счастливым днем для всех. Счастливая Людочка всем показывала свою новую обувь и радостно хвасталась желанной покупкой.
Желанной и очень своевременной: как раз наступили летние дни с давящей и изматывающей жарой. В бетонном здании без кондиционеров уличный зной оседал на кульманах каплями пота с лица, мокрыми рубашками прилипал к мужским спинам, вынуждал женщин носить платья с огромными вырезами без оглядки на частые мимолетные взгляды мужчин в область декольте.
В гардеробе молоденькой копировщицы появился облегающий скромненький ситцевый сарафанчик бордового цвета, который сразу же стал напрягать всех мужчин своими лямками. Лямочки были как лямочки, в меру широкие, но уж очень низко начинались, почти в области пупка, так что хрупкие, остренькие девичьи грудки каждый раз выпрыгивали из-под выреза, когда Людочка с усердием наклонялась над калькой. Первым не выдержал Илья. Его кульман находился напротив Людочкиного стола, и каждый раз, поднимая натруженный взгляд от очередного чертежа, он натыкался взглядом на изумительное невинное зрелище: Людочка, чуть высунув язычок, сосредоточенно корпела над калькой, не замечая, что ее грудки, игнорируя вырез сарафана, живут отдельной жизнью – мягко и ненавязчиво повторяют любое движение хозяйки над столом, наслаждаясь обретенной свободой.
Илья поплыл в неге и истоме. Он уже не мог связно отвечать на вопросы по телефону, он не ходил обедать, он откладывал встречи с технологами на объекте, он только делал вид, что занят срочной работой, а сам стал похож на детскую игрушку, Ваньку – Встаньку. Правда, было существенное отличие от Ваньки – Встаньки, тот падал и вставал целиком, а у Ильи таким Макаром дергалась только голова – опускалась над столом и через миг поднималась.
Первой странное поведение Ильи обнаружила Елизавета Петровна, преклонных лет женщина: её стол находился в углу комнаты за пышно цветущим розовым кустом и позволял наблюдать за всеми, практически не привлекая внимания. У нее как-то неожиданно возникли вопросы рабочего характера к Илье, что ввергло его в неописуемый шок.
-Елизавета Петровна! Это не мой отсек! Я не могу дать Вам ответы на Ваши вопросы, идите к начальнику, – нервно отбрыкивался он при каждом ее подходе.
Но Елизавета Петровна не зря проработала столько лет в оборонке, не такие крепости брала. И Илья, сломленный ее настойчивостью, наконец, с вздохом сорвался и побежал в соседнем бюро искать ответы на ее вопросы, высосанные из пальца. Она незамедлительно села на его место и стала зорко оглядывать комнату. И, конечно же, увидела Людочкино усердие. Эх, видел бы Илья, как застыла Елизавета Петровна! Соляной столп, не иначе! Недолго она просидела в немом оцепенении, вскоре прибежал запыхавшийся и взмокший от усердия Илья и кинул ей на стол кипу документов. Елизавет Петровна же деревянной походкой ушла за свой стол и оставшийся день провела в состоянии, близком к ступору: отвечала невпопад, надолго задумывалась, несколько раз порывалась встать и вновь неподвижно застывала на стуле.
Ближе к концу работу наша блюстительница нравов тихо подошла к Людочке и неслышно для окружающих поговорила с ней. Результат разговора оказался неожиданным. Людочка встала с места, подошла к Илье и, застенчиво краснея, спросила, нет ли у него работы для нее, и что она рада была бы для такого умного и красивого мужчины начертить хоть одну кальку, даже срочную. После чего вернулась на место и развернула кульман под другим углом, оказавшись в поле зрения Ильи совсем другой частью тела, не менее соблазнительной, но не такой завлекающей.
Илья незамедлительно приступил к разбору бумаг, заваливших его стол, и выдал к вечеру свои срочные чертежи. Так, с легкой руки и своевременного вмешательства мудрой женщины была восстановлена производственная дисциплина. С этого момента проявилось ещё одно редкое качество Людочки: мало того, что она была скромна и незаменима, она была вдвойне незаменима при выполнении срочной работы.
И одновременно с этим она потеряла свою вторую подругу после Лиды, молоденькую замужнюю копировщицу, узбечку Азизу.
Азизочке, смуглой волоокой красавице, исполнилось девятнадцать лет, она была замужем почти год, замуж ее выдали по узбекским канонам. Технолог из соседнего цеха увидел ее в коридорах конструкторского отдела и заслал сватов. Он только что пришел на работу после окончания института, она недавно окончила школу, по узбекским традициям подходящее сочетание возрастов для супружеской пары. До самой свадьбы Азиза не видела будущего мужа и под большим секретом поделилась своими страхами с Джамилей, узбечкой постарше. Та по-женски сочувственно прониклась неуверенностью и любопытством будущей невесты, по родственным каналам вызнала, кто будет мужем Азизы, и тайно показала ей жениха. Азиза сразу и бесповоротно влюбилась в нареченного красавца и умницу и спокойно, без особых волнений перенесла приготовления к свадьбе и саму свадьбу. Детей у неё после года семейной жизни еще не было, и вся мужняя родня терроризировала невестку подозрениями в бесплодности, угрожая развести с мужем, если дети в течение следующего года не появятся. Азиза до безумия любила своего образованного, симпатичного мужа и постоянно ходила заплаканная, боясь грядущего неминуемого развода. С приходом Людочки она ожила, часто шепталась с ней в уголочке за своим кульманом. И перспектива развода теперь уже не пугала Азизу, Людочка подкинула ей спасительную мысль, что можно поступить в институт, и тогда рождение детей отложится по уважительным причинам, а за это время и лечение от бесплодия найдется. Все это она слышала не раз и от других женщин, но слова ровесницы легче дошли до её ума. И Азиза старалась работать как можно лучше, усвоить науку черчения, собираясь осенью поступить в машиностроительный техникум. Пока Людочка работала наравне с ней, Азиза очень доброжелательно относилась к ней, но когда все поголовно стали обходить ее с заказами, она снова впала в глубокую депрессию. То и дело наша милая узбечка подходила к Людочке и о чем-то бурно с ней шепталась, затем убегала в туалет и долго там плакала, запершись в кабинке.
Разве могли всевидящие сердобольные женщины пропустить такое неправильное развитие событий? Они принялись срочно мирить молоденьких и глупеньких, по их опытному мнению, девочек. После очередного плача Азизы в сантехническом уединении, Лида и Катерина подступили к столу Людочки и попросили, нет, потребовали срочно извиниться перед подружкой, перестать портить настроение друг другу и нервировать окружающих. Под женским конвоем её доставили в туалет, там вытащили плачущую Азизу из кабинки и прилюдно примирили девочек ради всеобщего спокойствия.
В комнате снова воцарилась рабочая атмосфера: мужчины работали быстро и споро, сражаясь за очередь на срочное копирование документов, Азиза перестала плакать и получала новую работу через Лиду, и Лида ее не обижала. Людочка каждый вечер сопровождалась той же самой сердобольной Лидой до самого общежития, безропотно выслушивая воспитательные речи. Елизавета Дмитриевна молча дремала за розой, успевая в перерывах между бдением и дремотой выпускать срочные извещения. Казалось, наступила производственная идиллия, и никто не смог бы ее нарушить.
Из очередного отпуска вернулся начальник отдела, тот самый, что пожалел Людочку и взял ее на работу. В первый же рабочий день он подошел к ней, интересовался ее успехами в работе, самочувствием, подробно расспрашивал об условиях жизни, хватает ли зарплаты. Людочка после разговора с начальником просто расцвела и стала открыто боготворить его. Все решили, что нескрываемым обожанием начальника она ищет себе замену несуществующему отцу. Но с каждым днем ее обожание становилось все навязчивее, она всех и вся пытала, собирая биографические сведения о начальнике, и женщины снова встрепенулись, углядев в этом нездоровый скрытый интерес. Решено было в ближайший обед объяснить восторженной девочке, что излишняя пытливость восемнадцатилетней к интимным подробностям жизни мужчины под шестьдесят лет аморальна. Но не успели.
Начальник сам вызвал к себе для разговора Лидию и Елизавету Петровну. Полдня до назначенного часа они тряслись в ожидании неизвестного разговора: давно было замечено, что начальник вызывает к себе в кабинет только для того, чтобы поругать. Похвала обычно раздавалась прилюдно при полном собрании работников отдела.
Женщины вернулись нескоро, на их лицах блуждали загадочно–таинственные улыбки, и на все вопросы они отвечали коротко и емко:
-Завтра все узнаете.
Завтра наступило. Лида с утра долго секретничала с Елизаветой Петровной, после чего пожилая женщина прошлась в другой конец комнаты до Катерины, постояла около нее, сказала что-то быстро и снова спряталась за розой до самого обеда. Все усиленно делали вид, что заняты работой, но по-разному: мужчины кучковались для обсуждения производственных вопросов, но обсуждали их очень тихо, не как обычно во всю глотку на грани мата. Женщины пытались помочь друг другу поскоблить кальки, написать технические требования в чертежах, совместно чинили карандаши, точили рейсфедеры.
Женсовет собрался в обед на своем излюбленном месте – подоконниках женского туалета.
- Лида, не томи, рассказывай, – нарушила молчаливое ожидание Катерина.
- Ой, даже не знаю, как начать…
- Начни, не тяни.
- На Людочку жалоба из общежития пришла….
- Как??? – дружно выдохнули собравшиеся хором,
– Она же сущий ангел!
- Вот и мы так сказали Семену Марковичу. Он просил проверить, поэтому мы молчали вчера.
- На что жалуются?
- Да вроде бы целую неделю мучает соседок, грубит, огрызается, раздражает сильно…
-Людочка? Огрызается…, – снова дружное недоумение.
-Да, представьте, как жара началась, вторую неделю голышом по общежитию ходит.
Наступила молчаливая сцена, достойная «Ревизора». Первой очнулась Катерина:
-Как, по всей общаге?
-Да нет, только в комнате.
Зашевелились и остальные участницы женсовета, но, опережая их вопросы, Лидия продолжила свой рассказ:
- А девочек это раздражает, просят хотя бы трусики одеть, а Людочка огрызается, говорит, что ей жарко. Вот я и пришла в общежитие без предупреждения, чтобы самой убедиться, поговорить с девочками из комнаты.
-И что?
- 0й…Пришла, комната открыта, девочки в комнате сказали, что она на кухне и слезно просили усовестить. Прихожу в кухню, с желанием прочесть нотацию, Люда стоит спиной ко мне, что–то жарит на плите…
-Голая?
-Голая… Я кашлянула, Людочка оборачивается, с визгом бросается мне на шею, кричит, как она рада. И что мне оставалось делать? Сказала, что зашла по пути, фрукты принесла ей из сада. Мы с ней чай попили, и я ушла.
Вопросы посыпались градом. Женщины, перебивая друг друга, заговорили так, будто целую неделю сидели в одиночных камерах:
-Так голышом и пили?
- Что ты чувствовала, когда ее обнимала?
-Это же противно, за столом так сидеть…
-Ничего не сказала?
-Нет! Не смогла я, понимаете, она такая красивая, такая непорочная показалась, язык не повернулся сказать, что эту красоту надо прятать. Я, хоть и женщина, залюбовалась ее телом, как художник. Девочки просто завидуют ей, были б так красивы, не было бы жалобы.
После этой информации каждая женщина исподтишка пыталась подглядеть за Людочкой. И их глазам открылась гордая походка девочки, абсолютно прямая спинка, танцующие бедра. Всякий раз, когда она шла, она несла свое тело, как драгоценный хрустальный сосуд, и каждый проходящий мимо мог любоваться этим. Только Елизавета Петровна недовольно ворчала вдогонку:
-Не кончится это добром, не кончится, смотрите, она даже белье под платьем не носит, нельзя в таком возрасте так соблазнять, да и место неподходящее
Наша неизменно добрая Лида пыталась защищать свою воспитанницу, но пожилая женщина все равно ворчала и ворчала.
И наворчала. Наступили жаркие дни сдачи объекта. Семен Маркович зачастил к конструкторам с контрольными проверками, поскольку от результатов работы бригады зависел срок сдачи изделия. В этой авральной кутерьме никто не заметил странного поведения Людочки. При виде начальника она прекращала свою работу и неотрывно следила за ним немигающим туманным взглядом. Так продолжалось дня три. В очередной приход начальника Людочка снова молча отслеживал его перемещения по комнате. Когда увидела, что он вышел в коридор, спешно выскочила из-за кульмана, пытаясь догнать.
- Людочка, ты куда?- это неусыпная Елизавета Петровна выскочила из своего угла.
- Не мешайте, мне Семену Марковичу надо кое-что сказать, – раздраженно отмахнулась девушка
- Людочка, это крупный начальник, тебе не стоит его отвлекать.
- Не лезьте в мою жизнь, откуда вы знаете, что мне стоит, а что не стоит делать! И так еле терпела ваши уси – пуси, плевать я на вас хотела, – резко и неожиданно для всех закричала копировщица.
Дружное«Ах!»пронеслось по комнате, все рванулись защищать Елизавету Петровну от взбесившегося ангелочка. А Люда разъяренной фурией рвалась из комнаты, отталкивая стоящую в дверях женщину.
-Пустите меня! Я хочу его! Это мой мужчина, вы не знаете, вам ли понять, что такое мужчина…
Сообразительная Катерина подбежала к другой двери, крикнув мужчинам, застывшим в нерешительности:
-Подержите ее минут пять, я начальника уведу, потом отпускайте.
Людочка продолжала в остервенении биться в руках женщин, мужчины так и стояли поодаль, не вмешиваясь. Через пять минут зашла Катерина.
-Да иди, кто тебя держит, может, и вправду он тебе нужен. Но, если выгонит, уходи сразу, не позорься.
Людочка ушла через два дня. Эти два дня Семен Маркович не появлялся на работе. Не потому, что знал о ее выходке, а потому что был на сдаче объекта в сборочном цехе, куда копировщицам не было доступа. К увольнению Людочки он не имел никакого отношения. Все думали, что это дело рук Елизаветы Петровны, но как доказать, не докажешь.
Подробности мы узнали после ее увольнения. Никогда она не сбегала из дома, а была выгнана с треском собственным отцом, когда дочь в четырнадцать лет совратила пожилого соседа, женатого мужчину. Азиза плакала не потому, что не поделила с ней работу, а потому, что Людочка предлагала ей уединиться в туалете и наглядно показать, как надо соблазнять мужчин, что для целомудренной, хоть и замужней женщины, было непристойно. А мужчины стояли нерешительно потому, что Людочка поочередно изредка одаривала их своей благосклонностью, втайне хихикая над глупыми курицами, как она звала добрых женщин. Первым список покорённых мужчин открывал Илья.
Вот и вся история.
Нет, не совсем вся. Лет через десять я встретила ее в центре города. Она была весела и добра, как обычно, спешила, как она сказала, на свидание, похвасталась, что теперь у нее есть квартира. Перед прощанием я задала мучавший нас долгие годы вопрос:
-А ты вправду влюбилась тогда в начальника?
-Конечно, нет, я хотела позлить глупых куриц, а то, что уйду, я уже знала. У меня тогда парень был, а его не пускали в общежитие.
- У него живешь?
- Что ты, не будь глупой курицей. У другого. Но честно скажу, нравился мне Семен Маркович, очень нравился. Да, кстати, глупым курицам привет мой, особенно Елизавете Петровне, ох и хитрая она.
Елизавета Петровну от ее привета скрючило, она пыталась что-то вымолвить, но махнула рукой и сказала очень странные слова,
- Эх, дурочка, разве так надо было себя вести, ведь говорила ей … не торопись.
ответить