Когда-то был в поэзии я мэтр,
И дар мой был длиною в километр.
Теперь сижу, уныл и седовлас,
Натягиваю рифму на каркас.
Мне двадцать восемь, а уже старик,
Внутри – недугов всяческих цветник,
Снаружи – простоватое лицо
И зябкое дрянное пальтецо.
Я – Н И Ш Ч!!!
Оправдываться смысла нет.
Прощайте!
С ёптлом.
Некогда поэт.
Вот я сижу. Как оскудел мой дар!
Он раньше простирался на гектар.
Быть может, извиниться –
И мне за всё простится?
Вот я. Мне 28 лет. И я поэт.
Оправдываться мне смысла нет.
Сказать: убей меня, прости.
И зацвести.
Вот я цвету. И даже не живу.
То спелый плод из воздуха сорву.
То, не найдя в потёмках ни черта,
Сижу, раскачиваясь. Нищета!
Азарт любви прошёл... И началась работа
- и сердца, и ума. Однако же, кому
у нас в стране работать-то охота?
И я один, уже двенадцать лун.
И не один восход не обогрел заката,
ночь разделяет их, как разделила нас
и, где светило нежилось когда-то,
горчит луны надломленный анфас.
Я – тьма твоей души, которая остыла,
ты – свет моей тоски, который пролетел
со скоростью космическою мимо,
заполнив небо вспышкой наших тел…
Самый нежный поэт Интернета
Мне намедни отправил записку.
В ней был час рандеву, тет-а-тета.
Неужель мое счастье так близко?
Целый день хлопотала по дому.
Тесто всё убежать норовило.
Отыскала бутылочку рому –
Одурманить глинтвейном решила.
Скатерть белая в синий горошек
На столе, где расставлены блюда.
Ведь к поэтову сердцу дорожка
Всё ж лежит через гору посуды!
Я сидела напротив в смятеньи –
Угодила ли? Всё ли по нраву?
Но в желудке приятное пенье
Подтверждало – мой ужин на славу!
Самый нежный поэт Инета
Пил со мною глинтвейн горячий
И читал стихи до рассвета!
Вот что ужин обильный значит!
.............................
Но к рассвету иссякли глинтвейны.
И горою посуда – не мыта!
А поэт мой так сладко дремлет –
ведь его тет-а-тетность допита!
Голуби рады крошкам из моего кармана,
Стриж обгоняет мошку, это летает манна.
Август – густое время, яблоком катит лето,
Медленно зреет семя, смертью пестрят газеты.
Крибле – шагнёшь на грабли, краб ли клешнями схватит,
Рубишь капусту саблей, осень её растратит.
Всхлипнув, отходят воды, мир продолжает сагу,
Простыни из комода пахнут как стих – бумагой.
Женским на чисто-белом светишься тёплым светом.
Выстрелит парабеллум прямо под сердце это,
И понесёшь арбузик, платье сошьёшь в сочельник.
Вызреет карапузик к вечеру в понедельник.
Было, и я в апреле, после обеих дюжин,
Криком открыл неделю, свет увидав снаружи.
Видно с любовью мамы в летнем огне зачатый
Выплавился упрямым, в божьей рубахе мятой.
Скоро затлеют листья, слёзы впитает ветер.
Синего цвета кистью красит любовь планету.
Сыплет индиго крохи небо на океаны,
Это цветы эпохи, красным по брови пьяной.
Тает над свечкой голос, ты прикрываешь вежды,
Дочери светлый волос спит на твоей одежде...
Нас с тобой никогда и ничто не свяжет,
Ты уходишь – и след твой песком заносит,
Мое имя тебе ни о чем не скажет,
Твои губы меня ни о чем не спросят
Ты уходишь, недопристрелив подранка,
Я разбит, как бутылка,
Как кость, обглодан,
Как во сне, опадают беззвучно замки
Из песка, те, что строил я год за годом
И в песчаных развалинах гулких, зыбких,
Я кричу – и наверное, крик мой страшен,
Потому что другой пьет твою улыбку,
Запрокинув назад дорогую чашу
Словно в битом стекле, небо в звездных крошках,
Все пустыннее берег и тьма чернее,
Для чего на воде от луны дорожка –
Для того, чтоб доплыл до конца по ней я
И свою тоску, и свой страх до дрожи
Я в туман, словно в простынь, запеленаю,
И теперь никого ты любить не сможешь,
Потому что об
Этом я
Не уз
На
Ю
