Со всех рабячьих тайн покровы сняты.
Вершины все заоблачные взяты...
Среди бессчётных взлётов и падений,
Среди бесплотных призрачных видений,
Средь мимолётных лет и вечных зим
По склону вниз –
Скользим,
Скользим,
Скользим...
Цепляясь за беспечных и изящных,
За молодых, покуда не скользящих,
За их любовь с надеждами смешными,
Что это будет с кем-нибудь...
Не с ними...
За звуки отгремевших прежде гроз.
За лепестки давно увядших роз.
За юности тускнеющие пятна,
Где было всё так просто и понятно...
А там, внизу, куда мы ускользаем,
Весь этот мир смешон, неосязаем...
Там куча наших бед в углу пылится.
Там ждут друзей распахнутые лица.
Там мелких будней мелкие грешки
Проходят бесконечной вереницей...
Поучимся у клёнов и берёз
Спокойному достоинству скольженья,
Их сдержанной улыбке погруженья –
Без глупых стонов и без лишних слёз.
И, может быть, в небытие скользя,
Мы, наконец, поймём и осознаем,
Зачем поила жизнь зелёным маем,
Всё то, что наверху нам знать нельзя.
Вижу сирень в бульварном цвету,
Вижу сиреневую наготу,
Отлетающий цвет.
Вижу женщину на скамейке,
Тихо присевшую здесь навеки,
Вечный в руках букет.
Продребезжит трамвай хрустальный,
Мы в этом парке взрослыми стали:
Видишь сирень в цвету?
Не разбей, не поломай,
До лепестка запоминай
Божью ее наготу.
Возникают какие-то связи.
На планету приходит гроза.
Эй, лиса, до каких безобразий
Мы с тобой доигрались, лиса?
Всё трещало по швам, всё гремело,
Пропадал наш кораблик во тьме.
Всё прошло. Ты мне песенку спела,
И она не понравилась мне.
Мы держали в груди расставанье,
Хоть и плыли пока на маяк.
Наш кораблик уже не устанет,
Наш кораблик изрядный моряк.
Ты мне песенку спела. И снова
Я отвёл от природы глаза.
Утони, не спасай меня, слово.
Не играй со штурвалом, лиса.
* * *
«…Я с любопытством разглядывал доктора Мазь-Перемазь, самого маленького
из всех докторов на свете… У него была лысая, похожая на хлебный шарик, голова и острая седенькая бородка…»
С.Я. Маршак «Вступление к книге о Мурзилках» (Из незавершенного).
«…Теперь ты снегом убелен, –
Ты знал немало вьюг.
Но будь ты счастлив, лысый Джон,
Джон Андерсон, мой друг…»
Роберт Бернс «Джон Андерсон» перевод С.Я. Маршака
громко кричит ишак
ветер колеблет дым
и Самуил Маршак
тоже был молодым
тоже был длинным нос
тоже себе еврей
тоже лишён волос
тоже любил зверей
вот например енот
вот например ишак
их записал в блокнот
наш Самуил Маршак
чтобы не позабыть
чтобы не потерять
повествованья нить
как шевелюры прядь
как кракелюры лак
так и морщины – лоб
как по стране – ГУЛАГ
так по страницам – клоп
медленно так ползёт
видно упал с куста
лысому – повезёт
но – он один из ста
но он из ста – один
переведёт сонет
не заслужить седин
раз шевелюры нет
раз потерял блокнот
раз потерял покой
ветер стучит в окно
мягкой своей рукой,
ветер колеблет дым,
ветер шумит в кустах,
раньше был молодым
этот один из ста…
Ветер коснётся лба
Мат королю или шах?
Это его судьба…
Он – Самуил Маршак.
Поэт садится за стол и пишет.
Крупным планом: рука, свеча.
Шум дождя. Он его не слышит.
Близкий ракурс из-за плеча.
Перечёркивает. Неподвижен.
Наклоняется, как рыбак.
Фрагментарно: тарелка вишен,
Пепельница, пиджак.
Застрочил. Белый лист чернеет,
Убывает. Слова, слова.
Камера проскальзывает под дверью:
Доски крыльца, трава.
Камера набирает скорость.
Внизу промелькивает река.
На записи слышится чей-то голос,
Не разобрать наверняка.
Шорох разрядов. Треск. «Остановите съемку».
Горизонт запрокидывается вбок.
Затемнение. Знакомый голос негромкий:
«Что ты смог? Повторяю: что ты смог?»
