В путь. Кочевье тронулось далеко.
Цель ясна – на Запад от Востока.
Даль безбрежная манит листвой,
И не трогает степной покой.
Ровной пылью покрывались горы,
Край мечты – нам путь туда нескорый,
Чашу счастья отыскать бы нам ,
Диким, неуемным племенам.
Кровь клокочет и бурлит, пылая,
Где она, Обитель неземная?
Годы странствий мы преодолели,
Ни на миг не приближаясь к цели.
И, сейчас, с зарей самой природы,
Мечемся мы в клетках несвободы,
В путь бы, в путь рвануть конем ретивым,
И найти души своей огниво.
Вновь Восток маячит светлой далью.
Там мы счастья предков не искали.
В путь. Кочевье тронулось далеко.
Цель ясна. От Запада к Востоку.
Прервать на полувздохе, полуслове,
прервать, где было горько, было сладко,
возвысившее нас унизить снова
и жизнь запрятать вновь в стихов тетрадку.
Забыть – и всё. Забыть, не вспоминая,
места, где были счастливы, где нежность
друг в друга нас восторженно вминая,
впадала, как в «быть может?» «да, конечно!»
Предать предавших нас и не предавших,-
мгновений, лет, досрочных пятилеток,
в отказ пойти от всех событий, ставших,
прологом не петли, так пистолета...
И наклонившись над листом, в папирус
вживляя острым жалом буквиц тельца,
чтоб на себе прервать любовный вирус,
остановить измученное сердце...
Не осуждай ее за то, что любит...
Не осуждай за то, что не тебя...-
ее молва привычная осудит,
А ты спаси, отчаянно любя!
Ее молва привычная погубит,
А ты спаси, отчаянно любя!
Закрой ее от злобы и навета,
От выдумки бессмысленной закрой,
И добротой от ослепленья света
Закрой собой, закрой собой.....
...И добротой от озверенья света
Закрой собой, закрой собой...
Не жди ни утешенья, ни награды,
И жертвовать готовься жизнью всей...
Ты вместе с ней прими все муки ада
И вознеси над бездною страстей....
...Ты за нее прими все муки ада
И пронеси над бездною страстей...
Не осуждай ее за то, что любит, –
Ей свыше дар так трепетно любить....
Но если вдруг она тебя осудит, –
Скажи, что счастлив просто рядом быть....
...И если и она тебя осудит,-
Скажи, что счастлив просто рядом быть....
Ты кричал и сердился.
Ты бросил в меня кепкой и промахнулся.
Кепка громко упала на пол и пробила дыру.
Из дыры немедленно высунулась лысая голова соседа снизу и чавкнула кепку.
О, как ты крут, милый, когда сердишься, но это была очень хорошая кепка. Этот лысый снизу давно на нее глаз положил. Теперь она упала ему прямо в рот. Я заглянула вниз. Из дыры сочилось вожделение.
- Вы больше ничего не получите! – отчетливо произнесла я в дыру. – И вообще, довольно нахально с Вашей стороны хватать головой чужие кепки!
Дыра увеличилась и вздохнула. Пришлось топнуть на нее меховой тапочкой. Впрочем, это было неосмотрительно, меховые тапочки лысый снизу тоже любил. Я с укором посмотрела на тебя, но тебя не было. Милый, милый… Ты думаешь, я не знаю где ты? Я ведь слышу шорох на антресолях, ты решил уйти там? Но ты забыл, что на антресолях у нас растет новогодняя елка. Давно-давно, когда еще в нашей жизни был Новый Год, 13-го января после ужина ты закинул ее туда, и с тех пор она разрослась и заполнила собой все пространство. Я слышу, как ты хрупаешь по битым елочным игрушкам и шуршишь мишурой. Ты пробираешься к выходу. Ты еще не знаешь, что там нет выхода. Для тех, кто сердится и кричит, никогда не бывает выхода. Они попадают на антресоли и хрустят там, как старые елочные игрушки.
Я взяла веник и смела в дыру холодильник, он мне больше не понадобится.
На термометре за окном пробило 12.
13.01.2008
