* * *
...разбитая лампа
осколки обрывки обломки
упавшая на пол
где нет и в помине соломки
разбитая лампа
из сумерек сразу в потемки
холодные лапы
отчаянья схватят за холку
смеяться ли плакать
не много в том проку и толку
разбитая лампа
обломки обрывки осколки...

Вы

«Сердце бьется ровно, мерно,
Что мне долгие года!»
А. Ахматова

Вы тот, кто мне нужен для долгой зимы.
Вам нежность и светлые искорки смеха
Свои приношу, чтоб отдать не взаймы,
Но в глупой надежде услышать их эхо.

Вы тот, кто мне важен, но наших теней
Не будет под аркой…Ахматовским слогом
Я Вам не признаюсь, что бьется ровней…
Я Вам никогда не признаюсь во многом.

Блаженному мигу чудес не бывать.
Но мне за собою позвольте оставить
Воздушно безвольного Вас целовать,
И нашу разлуку счастливую славить.

&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&

Сестра Риммовна

Теперь поедем в Воркуту,
на поезде поедем.
Там птицы мёрзнут на лету
и дольше спят медведи.

Там лето тоже раз в году,
но иногда и реже.
Мы не замёрзнем на ходу,
и что нам сон медвежий.

Ты будешь память в ком сжимать
в себе – широкогрудом,
и тёплые стихи читать
морозостойким людям.

Кормить я стану снегирей
и псину без породы,
и снова ждать тебя, Андрей,
как света ждёт зародыш.

Всё без прикрас и перифраз,
ведь человек так нежен
бывает только в жизни раз,
а, может быть, и реже.

***

В луже сны потонули, зонты.
Дождь уснул под прикрытием ветра.
С небывалой земной высоты
Начиналось мохнатое небо –
Темный зверь. Убаюкать не смог
Сам себя и свирепствовал люто.
Всё барашков считал и продрог,
Даже тех – неразумно обутых.

А мамаша его этажом
Будет выше, и также мохната.
Она стала его миражем,
Ста лучей, не осевших, раскатом.
Она чистит собой пустоту,
Разбавляя просветом сиротство,
И все дальше спешит – за версту
То ль от детства, а то ли от скотства.

Космос белый подавлен и прост,
Что в него утыкаться с разгону?
И простой человеческий тост
Чуть согреет невнятную зону.

2.

Там смерти нет...

И теплится кровать,
Того, кто умирает с позволенья
Утробных лет.

Расстроенный, больной,
Испуганный. ..

Но мысль не умирает,
А покидает старческий покой
И мир земной без грусти покидает.
26.05.08 Москва

***
Я смотрела, и ты споткнулся:
Власть людей над людьми опасна.
Я разулась, а ты – обулся,
Мы не разные, мы – о разном.

Окна настежь, шкафы на выброс:
Много хлама в бетонном храме.
Чем я стала! и: Как ты вырос! –
Наши дети расскажут маме. 16.01.09 Москва

***
Я и скучать перестала
О нашем с тобой перезвоне.
Много прошла или мало
Девочка Соня?
23.12.08 Москва

* * *

Тоска! – Проблема словоиспусканья,
Застольем мозг, как миною, контужен,
Журналы прошлогодние листая,
Валяюсь, переваривая ужин.

Включу FM узнать, что приключилось,
Вновь Украина перекрыла трубы,
В Европе валит снег, в России сырость,
Дают арабы в Палестине дуба.

Терпимо, если б только не реклама,
Мы от неё давно уже, как зомби,
От пошлого, навязчивого хлама
Меня, как сало от огня, коробит.

А за окном, меж тем, резвятся Святки,
Немного до Крещения осталось,
Обычные дела, и всё б в порядке -
Не пишутся стихи, и жизнь не в радость. . .

Ах, Женщина Востока!

Миндалевидные глаза твои непонятным блеском завораживают. Что они сулят, когда цепким взглядом оценят мужчину, и тут же скромно потупят очи до земли, прикрыв их длинными ресницами.

Сколько раз на дню ты накладывала на пушистые лучи ресниц твоих сурьму и сидела неподвижно, боясь расплескать капли черной жидкости. Красота требует жертв. Да, если бы мужчинам не нравились длинные черные ресницы, стала бы ты их так сурьмить?

О, легконогие газели! Неслышной поступью проплываете вы мимо, чаруя и увлекая. Гранат ваших уст сулит жаркие поцелуи, звон монист ваших навевает сказки древнего Востока. О, дивноокие Пери, все ваши ухищрения лишь для одного – поймать в объятья стройного, словно кипарис, луноликого красавца, плод ваших ночных мечтаний.

Нежный цвет персика – румянец щек твоих, мягкость хлопка – ладони твои, трели соловья – речи твои. Голос твой – пение райских птиц, звук, вылетевший из алых уст твоих, сводит с ума…

С обожанием смотришь ты на мечту сердца своего, мягко касаясь божественных стоп его, ласкаешь, перебирая от пальчика к пальчику, омываешь водой из лепестков роз, опахалом шелковых одежд своих тяжкие думы развеешь.

И наступает ночь Шехерезады, где ты и Богиня, и рабыня, и повелительница, и укрощенная. Прячет лик свой далекая Луна, боясь заглянуть в твою опочивальню, да и не нужна она тебе, ведь блеск шелковых кос твоих озаряет темноту настолько, что сердцем видишь ты.

Утром встаешь ты, молчаливая и покорная к плите, и жаришь котлеты и варишь супы, и подаешь тарлеки по взмаху бровей, и нисколько это тебя не утомляет, ведь любишь ты.

И пройдет день, и снова наступит ночь Шехерезады…

Женщины – славяночки,
инопланетяночки,
плавные, нездешние,
добрые, неспешные.

Брови лебединые,
талии осиные,
все русоволосые,
словно воды росами

омывали волосы,
выбеляли полосы.

Вы неторопливые,
Вы негорделивые,
Как сосуд, хрустальные,
что же Вы печальные?

Вам судьба российская
до кровинки близкая,
женщины – славяночки,
инопланетяночки.

Я влюбился в снег и лёд.
В снега медленный полёт,
Льда прозрачно-синий цвет,
В небольшое слово «нет».

Тротуар отныне пуст,
Только льда прозрачный хруст,
Только светит в отдаленье
Убелённый снегом куст.

Это сладкая печаль,
Это каменный хрусталь,
Бесконечная, стальная,
Немерцающая даль.

Arifis - электронный арт-журнал