Arifis - электронный арт-журнал

Я зашел к Ривэли с сумкой, в которой была маленькая плоская бутылочка коньяка, сменная одежда, кеды и всякая другая мелочь.  

Ее родители пригласили меня поехать с ними на шашлыки. Мероприятие должно было состояться в Боровецком лесу, под Набережными Челнами.  

Ривэли пообещала научить меня рыбачить. Последний раз я этим занимался еще в дошкольном возрасте, вместе с отцом. Наверное, ничего не поймал, потому что ничего не помню – а ведь первая рыба по всем правилам этой жизни не должна забываться.  

Я согласился и спросил: что с меня требуется. Оказалось, что ничего. Я прихватил с собой коньяк.  

Когда сумку упаковывали в багажник белой шестерки, ее отец, говоривший с непередаваемым татарским акцентом, спросил, нет ли там чего бьющегося  

- Конечно, нет, – ответил я.  

Как то Ривэли рассказала мне, что опрокинула эту машину своим желанием. Они с отцом ехали в деревню, ей было так тошно, что она всю дорогу представляла, как машина опрокидывается. В конце-концов так оно и случилось. Ерунда, думаю, у нее просто предчувствие было, рыжие, конечно, все колдуньи, но не до такой степени. Но за бутылочку все-таки скрестил пальцы. 

О себе. Сейчас у меня закончилось виски Тамбоуи. Это был настоящий молт – односолодовый виски и стоила бутылка 0,7 столько, сколько я зарабатываю за день... да и в Москве его не купить просто-напросто, можно полгорода облазить в его поисках. Сейчас остался только запах – непередаваемый запах летнего медоносного полдня в дубовом лесу. Ну да я и не об этом. И делается он, только НА ОДНОЙ крохотной винокурне в Шотландии.  

Вы уже поняли, что я алкоголик с претензиями. 

Мы поехали вечером. В июне в тех краях темнеет не так поздно, как в Москве – что-то там с часовыми поясами намудрили. До Челнов – два часа езды, если соблюдать правила дорожного движения. На шестерке. Во второй машине – не помню какой, ехали какие-то родные, или двоюродные родственники – татарские семьи просто огромны. 

В Челнах мы приехали на окраину города, где к нам должен был были присоединиться очередной эскорт родственников, Ривэли и ждали, пока они соберутся и сядут в машину. Получился такая колонна «классики» без мигалок.  

Боровецкий лес под Челнами – искусственная лесопосадка немереной площади – сосняк, с двумя – тремя трассами внутри. Там располагаются базы отдыха, лагеря и прочая ерунда в том же духе. Само место нашего назначения – бывшая спортивная база. Она была уже в разобранном состоянии, от нее вообще осталось два барака, в которых когда-то жили дети, или спортсмены, или спортсмены-дети. На следующий год ее должны были снести окончательно.  

Мы приехали туда, когда уже смеркалось. В воротах лаяла какая-то собака, может даже немаленькая, уже не разобрать. Сторож, который то ли тоже был родственником, то ли просто оказывал содействие, показал нам комнаты, в которых можно было разместиться. Нас с Ривэли и ее двоюродной сестрой поместили в одну комнату, выходившую в общий коридор. Во избежание разврата, так надо понимать. Двоюродная сестра, не помню ее имени, была красива – точнее так, у нее было правильное лицо. Слишком правильное и к тому же она была брюнеткой, а их я тогда игнорировал как класс, поэтому отнесся к ее наличию равнодушно. Ривэли как-то рассказывала трогательную историю о том, как сестру бросил парень и потому у нее сейчас комплекс неполноценности. Патриархальное воспитание, что поделаешь.  

Железные кровати с пионерскими матрасами и целые кипы бульварной литературы – детективов карманного издания. Ривэли очень любила новые русские детективы.  

Я с похмелья тоже.  

Похмелье было, потому что был огромный стол, накрытый в специальной трапезной. Деревенское изобилие – одинаков крупно порезанные огурцы, куски мяса и сыр, железные тарелки и кружки. Тосты и разговоры были исключительно на татарском языке, который я, почти не понимал. Ривэли мне переводила.  

Спать легли поздно. Я сразу отрубился и сразу был разбужен. Было утро – четыре часа, кажется, и Ривэли сказала, что мы идем на рыбалку. Я и совсем забыл, как весь вечер клялся, что пойду с ней обязательно. Пошел. Мы выбрались из барака и тихонько прошли за удочками в сарай.  

Там была маленькая плотина и запруда, мы сидели на бетонных плитах и я щурился на красный шар восходящего солнца. Изредка посматривая на поплавок. Ривэли улыбалась как чеширский кот. Это была странная, но притягательная улыбка – собственно из-за этой улыбки я и начал встречаться с ней. Из-за улыбки и крохотного дефекта дикции. И еще рыжих волос. Она была воплощением нестандарта. Жизнь в провинциальном городке наверняка сделала ее сейчас «как все». Если она не перевернула машину окончательно. Да, это была просто рыбалка. Мы не занимались сексом. В ответ на мои предложения сделать то, ради чего, как я считал, собственно и встречаются мужчины и женщины, она упорно заявляла, что не готова к этому морально. Тогда я еще был слишком молод, чтобы настоять на своем, а ее тараканы в голове не позволяли ей согласиться. Короче, дальше поцелуев, страстных и крепких дело у нас не шло.  

Нам долго ничего не удавалось поймать, зато, когда это, наконец, случилось, и ей попался крохотный карасик, Ривэли просто запрыгала от восторга. Она научила меня наживлять на крючок кусочки хм... вот забыл чего, забрасывать удочку, и следить за движениями поплавка, и, наконец, подсекать. Увлекательное занятие, бесспорно. И чисто спортивное – то, что нам удалось поймать, едва хватило накормить местного кота.  

О чем мы и доложили бдительной маме Ривэли, когда вернулись.  

День был очень ярким и солнечным и потому после обеда мы решили сходить позагорать. Загорать – это громко сказано, потому что кожа, что у нее, что у меня слишком чувствительная и сразу покрывается мелкими веснушками, которые потом уже не сходят. Я взял с собою фляжку коньяка и лимон, выкраденный из столовой. Так как джинсовка у меня была больше на размер, то карманы даже не оттопыривались от такой ноши.  

Мы гуляли в окрестностях дамбы, пока не нашли ивовый куст, закрывавший нас от вероятного наблюдения со стороны запруды и при этом не мешавший солнцу прогреть наши веснушки.  

Я разделся по пояс, а Ривэли сняла халат, под которым оказался купальник, какой-то очень пуританский, я даже цвета его не запомнил. Фигура у нее тоже была нестандартная – маленькая грудь и относительно короткие ноги.  

Коньяк я наливал в крышечку – немецкими дозами. Дольки лимона, высокое июньское солнце, речка. Пришла двоюродная сестра – от коньяка отказалась, посидела и ушла. Ривэли крикнула ей, чтобы она сказала маме, где мы сейчас находимся.  

Я спросил, – а про коньяк она тоже скажет маме?  

- Нет, не скажет.  

Мы разговаривали о какой-то ерунде и время от времени, порывами, целовались.  

Господи, о чем же мы говорили тогда? Может быть рыбалку обсуждали, или наших общих друзей-врагов.  

Она улыбалась и, поглядев на небо заявила, что сейчас будет дождь. Она как заклинатель дождя чувствовала, когда это может случиться, либо это было как с той машиной, которую ей удалось перевернуть своим желанием. Может, она и вправду была ведьмой?  

Как-то я дал ей почитать сборник российской фантастики. Вы спросите, откуда он у меня? А я скажу – я кроме фантастики и фэнтази ничего не читал. Толкиена осенью, Стругацких – летом. И еще Станислава Лема. Хорошее такое, классическое образование. Из меня получился бы неплохой сисадмин или электрик. Во всем сборнике, среди всякой скучнейшей «школы Ефремова» она нашла для себя рассказик о том, как девушка влюбилась в дождь, который то ли стал юношей, то ли сам по себе был таким человекофилом, что стал лить для нее постоянно. Я не помню. И вот она показала мне этот рассказ, кстати, который я так и не смог прочесть от начала до конца, хотя честно порывался раза три, и часто отсылала к нему, когда говорила про свою любовь к дождю.  

Когда внезапно небо заволокло тучами, то я уже не удивился этому. Но потом началось что-то невероятное. Дождь буквально бил тяжелыми каплями. Сначала мы спрятались под ивой, я обнял ее и накинул на нас сверху джинсовку, рассчитывая, что дождь скоро закончится. Но не тут то было. Ливень только усиливался и был он холодный, как это и водится в июне.  

И вдруг она мне говорит, улыбаясь, как чеширская кошка:  

- Я бы хотела, чтобы это у нас произошло в дождь.  

Я сначала не понял, о чем это она.  

- Я бы хотела, чтобы это случилось сейчас, – сказала Ривэли.  

Нет. Я не мог. Стало вдруг резко холодно, как под холодным душем, и единственное о чем я мог думать – это о крыше над головой.  

Мы бежали домой со всех ног.  

Наша одежда сушилась рядом на двух веревках, протянутых в кухне. Мне дали какие-то спортивные штаны из чистой синтетики и отправили обедать, а потом спать.  

Весь вечер шел банкет – родственники, число не менее двух дюжин ели шашлык, пили водку из пластиковых стаканчиков и выплясывали под татарские песни.  

Через неделю она стала холодна со мной, а потом и вовсе заявила, что нам нужно расстаться. Но уже знал об этом. Каждый раз, когда я от нее возвращался домой, она смотрела мне вслед в окно до тех пор, пока я не скрывался за поворотом. После поездки на шашлыки она этого не сделала. 

Ее настоящее имя в переводе с татарского означало Весенний дождь. 

11 ноября. Я живу в коморке, что за актовым залом. Русский рок последовательно банален. Здесь действительно репетирует школьный ансамбль. Только на дворе девяностые и он называет себя рок-группой. А я ее сезонный барабанщик. На один сезон – на целую зиму и чуть-чуть весны.  

Это я так отрабатываю свое жилье. Пришел я в город пешком по трассе, глубокой осенью, по снегопаду. Кроме пальто, зимних ботинок и длинного шерстного шарфа, связанного моей бывшей женой, другого имущества у меня не было. Деньги кончились еще на трассе в придорожной кафешке. В Нагорном я знал только таджика Ису, который торговал на рынке джинсами. Мы познакомились с ним еще летом, тогда он играл в электричках на гитаре в Казани, а я еще был при деньгах и снимал квартиру. Мы с ним пили сутки напролет, я стучал по пустым кастрюлям, он пел песни Чижа и Гражданской обороны. Адекватный таджик, с высшим образованием. Уезжая, он мне оставил свой адресок в Нагорном. Это было последнее место, где меня будут искать, решил я в конце августа, когда понял, что мне нужно бежать. Случайное знакомство о котором никто не знал подходило для этой цели как нельзя более кстати. 

Это миф, что затеряться можно только в большом городе. Вот я, к примеру, живу на самом виду узкой тусовочной команды Нагоргого и чувствую себя полностью растворившимся. Здесь считают, что я скрываюсь от кавказской мафии – Иса целую историю зарядил в массы о моей нелегкой судьбе. Правду же, один раз глянув мне в глаза, он знать наотрез отказался. 

Коморка только называется коморкой – это целая серия помещений, оканчивающаяся бывшей кинобудкой с давно прикрытыми отверстиями для кинопроекторов. Интересно, в кого переквалифицировались киномеханики, ведь их же много было в советское время, крутили фильмы в школах и пионерлагерях, в кинотеатрах… но я не об этом. Между будкой и тамбуром находился узкий проход с дверью в маленькую комнату, скорее всего бывшую монтажную. В комнате я разместил свои вещи, а в репетиционной, где в углу были соскладированы маты из спортзала, я спал. Вы пробовали накрываться матами? Не хуже матраса, с той лишь разницей, что они невообразимо воняют молодым дерматином, или из чего их там делают… 

25 ноября. Стук в дверь. Я уже умею различать по стуку с каким намереньем ко мне пожаловали. Если это кто-то из администрации школы – зауч, завхоз, или охранник, это один стук – настойчивый, проверочный. Тут я не открываю. Ключи от коморки только у Максима – руководителя школьного ансамбля. Он и держит ответ перед завхозом и директором. Если это стук осторожный, то это пришли фанаты группы, но днем им здесь тоже делать нечего – сбор только после семи вечера, когда последний ученик второй смены уходит домой. Музыканты ломились как к себе домой – небрежно, типа, куда денутся, все равно откроют. Те же, от кого я бежал, вообще обойдутся без стука, смею надеяться.  

Этот же стук был почти такой, как у фанатов, только с большей долей любопытства, если так можно сказать про звук, издаваемый костяшками пальцев по железу. Я не стал отзываться – обычно в это время я лежал на матах и переваривал обед. Переваривал громко сказано, питался я обычно тем, что приносили тусовщики – когда перепадало нехило, а когда и так, сидел на хлебе с чаем. Главное – после еды выпить что-нибудь горячее, хоть кипятка, если нет чая. Сколько бы мало харчей не было, теплая вода создаст ощущение полного желудка.  

Последняя моя заначка – швейцарские часы, которые я купил во время шальных денег ушли в ломбард. Денег этого НЗ хватило бы дотянуть до весны, если не пить водку. Но как ее не пить. Потому, сегодня на обед была литровая банка супа, которую приволок вчера тусовщик Костя – маленький, дохлый, с постоянным насморком. Я даже суп этот, на куриных потрохах ел поначалу через силу, вспоминая этого сморчка, увешенного значками «Алисы» и «ГрОб». Но потом ничо, в охотку пошло. Это не ему в конце-концов, а мне до весны здесь чалиться, не смея носа показывать. Кипяток я разогрел в другой банке, на самодельной электоплитке из кирпича и какой-то пружины, сделанной гитаристом. 

Стук повторился, но звучал он не настойчиво, а как-то извиняючись. Вот, думаю, не повезло. Похоже, что это кто-то из друзей фанатов приперся, больше некому. Слыхали звон, да не знают где он, как говорил мой начальник-полудурок любитель пословиц и поговорок, из-за которого, мне собственно и предстоит в скором времени остаться без головы. У него даже книжица Даля в тонкой обложке валялась всегда на столе. Ладно, проехали, сам то он уже наверное, с месяц как на ферме по выращиванию опарышей. Ну ты то куда полез, не сиделось в офисном планктоне, жизнь приелась, рискнуть захотел, молодец. Может и от того, что с полгода до этого жена ушла… не знаю, как у них там с моралью и принципами, но надеюсь, хоть Марту они оставят в покое – я же ей даже звонка не сделал. Хотя, если у этих тварей есть что-то человеческое в натуре, то Марты уже тоже нет на свете… Посыпать голову пеплом и бить кулаком в грудь не буду – не до того сейчас. Попробуйте пройтись под снегопадом 16 часов, не зная, даже, ожидает ли тебя ночлег впереди – все чувства и переживания, все угрызения совести перед близкими, которых вольно-невольно подставил, вымерзнут напрочь, а потом их нужно просто не размораживать. У меня пока получается.  

В третий раз, стук был уже словно для проформы – мне это и нужно было услышать. Некто не мог не постучаться в безнадежно закрытую перед ним дверь в третий раз. Я бы так и сделал. А это значит, что этот некто человек. Притвориться так невозможно. Ну и отлично, значит никто мне сейчас глаза выцарапывать и пасть рвать не будет. Я снов взял в руки книжку – что-то заумное, какой-то Пруст, это Костя притащил, похоже, что он меня за интеллектуала держит. Это да. Притворяться научился. Сидел бы сейчас в тепле и уюте, если бы не умел выдать себя за нужного человека. Хотя, с другой стороны, если бы я не притворялся, меня бы и не разоблачили.  

Вот где-то на этих мыслях я и почувствовал, что хочу по-большому, или просто говоря – посрать, как нам, офисному планктону ближе. Эта процедура здесь самая трудная. Сложность заключается в том, как избавиться от «отходов» процессов. Учитесь – для этого нужен полиэтиленовый пакет, он хорошо герметизируется. И немного наглости. Для того, чтобы зашвырнуть этот пакет подальше с крылечка коморки в заросли школьного сада. Крылечко, кстати, размещается на втором этаже – к нему вдоль стены ведет лестница, которая упирается в асфальт. Я не могу спуститься и как нормальный человек дойти до школьной помойки. Да у меня и ключей от коморки нет, чтобы запереть ее, пока я путешествую. По весне здесь найдут целые залежи моих мин, но где я буду по весне… 

Сделав свое черное дело, я подобрался к входной двери с пакетом в руке и прислушался. За железной дверью все было тихо. Сейчас около двух часов дня, скорее всего идет урок и школьники сидят в классах – поэтому мои высокохудожественные упражнения с кульком, никому не будут заметны.  

Жалко, что в этой двери не был предусмотрен глазок, иначе я бы увидел, что она стояла сразу за дверью. Старшеклассница. Размалеванная, склонная к полноте девушка. Впрочем, даже густая косметика не могла скрыть того, что девочка косоглаза.  

Я успел спрятать пакет за спиной, хотя, видит бог, подвигло меня на это не желание произвести благоприятное впечатление, это точно. 

- А Максим здесь? – спросила девочка, нисколько не удивившись. 

- Нет, он будет вечером, после семи, – автоматом ответил я так, как отвечал обычно через дверь фанатам. 

Девушка кивнула, достала тонкую сигарету, и прежде чем я успел захлопнуть дверь, спросила зажигалку. 

- Нету, – ответил я, стараясь не смотреть ей в глаза.  

Люди с физическими недостатками, даже обычные очкарики вызывали у меня неприязнь, а здесь она усугублялась тем, что меня застали врасплох, чуть ли не на толчке… Скорее всего эта мымра и стучала минут с пятнадцать назад. Чтобы хоть как-то ее задеть, точнее сделать так, чтобы последнее слово осталось за мной, я сказал, глядя на ее гламурные сапоги: 

- Что-то не похожа ты на фанатку группы 

- Хорошо маскируюсь, – ответила она, причем тоном совершенно будничным, без всякого вызова. 

После этого она убрала сигарету в пачку, повернулась и стала спускаться по лестнице. 

19 декабря. Марина приходила ко мне по вторникам или четвергам. Когда хотела. Она была девушкой Максима, но он даже не подозревал о том, что происходит. У нее был свой условный стук. Она проскакивала мимо меня, а целовались мы уже в предбаннике. Не скажу, что это было неожиданностью – недели две она смотрела на меня во все глаза, как только отворачивался Максим, и я хорошо знал этот взгляд, но сам, по понятным причинам ничего предпринимать не желал. Через некоторое время она стала приходить и днем, принося с собой сладкое к чаю – тошнотворные рулетики, круасаны и прочую химию, которую даже тараканы не едят.  

Я откладывал гитару, на которой бренчал какой-то рокопопс и пил чай, из вежливости с этими рулетиками, хотя у меня складывалось впечатление, что от них у меня запор. Бабники бывают двух видов – одни сами липнут к женщинам, другим от женщин отбоя нет. Хотя, какой из меня бабник – ореол мученичества делал меня желанным лишь в сложившейся ситуации. 

Однажды, перед самой дверью, уже прощаясь, она резко повернулась, так что ее химические кудри хлестнули меня по носу и… не сказать, чтобы я был к этому не готов, на каком-то инстинктивном уровне мы всегда чувствуем, что должно сделать наше тело в следующий момент, мы уже целовались. Ее язык, жестко вошел в меня, как бы предвосхищая то, что я должен сделать с телом хозяйки через несколько минут.  

В душ и покурить. Банный день у меня был по субботам ночью. Тогда в школе дежурил охранником родственник Исы, он меня, собственно и запускал в школу. Мыться приходилось в столовой, используя одну из крупных кастрюль в качестве тазика. Спасибо нашим поварам за чистую посуду. Все остальное время я пользовался дезодорантами и мокрым полотенцем. Но с появлением личной жизни, количество банных дней пришлось увеличить. 

21 января. Я стал колоть себе татуировки. Это оказалось проще, чем я думал. Только курить при этом нельзя – почему то боль начинаешь чувствовать острее. И пить тоже – рисунок начинает расползаться. А так терпимо. Сижу, иголочкой тыкаю, кровушку подтираю. Делать то все равно нечего. Даже в окно не посмотришь – оно на зиму забито фанерой и матрасом. На улицу выхожу редко – обувь у меня осенняя, а сейчас колотит нормально, минус 30, да еще с ветерком порою. Ладно, хоть топят в школе по-человечески. Репетиции теперь два раза в неделю, а не через день как раньше. И фанаты сидят по домам. Костя с Максимом заходят каждый день – то чаю подкинут, то пирожков, то сигарет. Вы ребята, потерпите, скоро весна, я уже знаю куда мне рулить. Волосы к тому времени нормально отрастут, сейчас наколю себе новых ориентировок индейской тематики, пусть поломают голову. Из НЗ, слава швейцарским часовщикам, уже купил себе финский спальник, осталось найти палатку и можно стопить. Спальник спасает ночами уже сейчас – траходром состоит из нескольких мат, а вот одеяла в этом отеле не выдали. Маринка мерзнет, а мне нормально – если закрыть обе двери – ту, что ведет в тамбур и ту, что в проходе. 

27 января. Косоглазая девушка теперь приходит каждую репетицию, встает в уголке и слушает. Зато Маринка пропала, ну и ладно, то, что мне от нее было нужно, я получил. А девчонка так ничего, если глаза закроет. Ну, или там очки темные наденет. Фигурка ого-го. Это я по обтягивающим джинсам понял. Кожа бледновата, ну так на черных матах будет выразительнее смотреться. Стоп. Что это я. Хоть бы кто журнальчик эротический принес. Хрен с ним, и «Крестьянка» подойдет, там такие милые мордочки встречаются. 

5 февраля. Марина сказала, что я очень похудел. Еще бы, посмотрел бы я на тебя в моем положении, может сбросила бы жирок с боков, а то из-под футболки торчат. От цинги спасает банка засахарившегося смородинового варенья, от малокровия – купленные в ларьке пельмени.  

- Кто же это с тобой сделал? – спросила Марина, держа мои руки в своих.  

Может и вправду рассказать, смотрю ей в глаза и понимаю, что вопрос риторический, ей не интересно, кто на самом деле меня разыскивает и зачем. Для того, чтобы быть исключительной в этом городе достаточно спать с человеком, чья легенда принята и понята. 

17 февраля. Олдспайс марку держит. За время проведенное здесь я выяснил все плюсы и минусы всех популярных дезодорантов. Мог бы написать статью в мужской журнал. Помогали мне в этом Марина и Наташа, так зовут косоглазую девушку. Наташа здесь теперь через день. Она даже оставалась ночевать. Я был удивлен, когда выяснилось, что она не девушка, но все оказалось банальнее – парень, который переспал с ней, будучи, видимо глубоко нетрезв, поспешил сменить школу, чтобы не стать посмешищем. Такая судьба всех дурнушек. А моя судьба унести отсюда ноги, пока меня не бросила даже Наташа. Иногда я расписываю Коле, Марине, Наташе, как я свалю отсюда и отправлюсь автостопом в Крым, или на Алтай, а то и внаглую сразу в Москву, где согласно общепринятой теории затеряться легче всего. Максиму и Исе я такие фишки не прогоняю. Не поверят. Они изучают меня, как гробовщики, прикидывая, сколько материала уйдет на мой гроб. Изучают, правда независимо друг от друга – Максим возненавидел Ису, когда узнал, что Марина спала с ним. Интересно, знает ли он о нас с ней. Нет, не интересно, лучше даже и не знать. 

20 февраля. Вся моя левая рука, от запястья до ключицы покрыта татуировкой, как кольчугой. Паучья сеть.  

6 марта. Асфальтового монстра я увидел в самом начале марта. Дворник-таджик, скотина, тщательно вычистил асфальт от снега прямо под крыльцом. И когда я вышел пожмуриться на солнышко, монстр уже сидел там, грелся. Теперь дорога к отступлению была для меня закрыта. Эх, раньше надо было отсюда рвать… «конь держаль, конь болель». Все, сам пойду теперь на колбасу. От нечего делать я в полном спокойствии стал обозревать монстра. Это была грязная, покрытая шишками и волосами тварь. Без глаз скорее всего, но с мощным рылом. Если кто помнит фильм «Дрожь земли», то этой мордой он весьма походил на тех червей. Конечности, если и были, прятались где-то в складках кучеобразного тела. Как там у него внутри все устроено, боюсь, мне придется узнать самолично. Мимо прошли школьники. На меня они уставились с удивлением, а монстра даже не заметили, хотя он разлегся прямо посреди дороги и им пришлось обойти его. Похоже, что в этом городе монстры обычное дело. Хорошо, что эта тварь может передвигаться только по асфальту – в обычном грунте он вязнет и идет на дно, в преисподнюю. 

9 марта. Больше не выхожу. Только по ночам на крылечко. Монстр, конечно слепой, но не глухой. Только открою дверь, сразу становится слышно, как он ворочается, направляет свои вибрисы во все стороны. Я, конечно, никому о монстре не сказал, иначе все решат что у меня крыша съехала и вызовут скорую. А монстр только того и ждет – что ему какая-то машинка с санитарами, я видел, как они бульдозеры обгладывали. Но ребята что-то заволновались. Хорошо, что в совковые времена сюда протащили водопровод, а то этих ушлепков даже за водой не пошлешь. 

12 марта. Что-то не могу уловить смысла. Вот послушайте – Марина заявила, что она не Марина, а ее и Максима дочь, Кира. Я заметил, что она стала одеваться странно, зачем-то покрасила волосы в черный цвет, проколола губы. Но в целом похорошела – сбросила тройку килограмм. Впрочем, ее шиза если и повлияла на интим, то только в лучшую сторону. Сначала она артачилась, а потом… где она успела этому научиться. У Максима? Да, самого Максима давно не видно, может заболел.  

19 марта. Теперь, когда я присмотрелся к фанатам, мне они кажутся еще более странными. Они внимательно слушают, как я играю на барабане, перешептываются, но стоит мне попросить сигарету, начинают глупо хихикать. Впрочем, когда начинают пить, обязательно ставят передо мной стакан и даже с закуской. 

23 марта. Вчера приходил отец Арсений. Его привел Костя. «Батюшка хочет послушать», сказал он и отчего-то спрятал глаза. Я пожал плечами и продолжал репетировать – Максим обещал, что в конце марта, когда все уйдут на каникулы, состоится наш концерт. Хочу быть в форме. Батюшка покивал и стал даже подпевать, но как-то фальшиво. Я усилил ритм, и отец Арсений отстал. Я повернулся к нему и увидел, что он весь взмок. Что-то его в моей музыке зацепило.  

- Сигаретку бы мне, – сказал вдруг поп, обращаясь к Косте. 

- Святой отец, дык ведь пост, – заметил я, – отдайте мне это баловство. 

Он даже вздрогнул и перекрестился, но сигарету отдал. Интересно, как на него среагирует монстр? Я специально вышел на крыльцо проводить, хотя Костя говорил, что не нужно. Монстр вылизывал что-то там у себя под седьмым хвостом и ни одним ухом не повел в сторону батюшки. Понятно, тот же его не видит. 

1 апреля. Иса сегодня сказал, что мне пора. Он выглядел каким-то уставшим, с синяками под глазами. Куда я пойду, ответил я, там же меня ждут они. Враги. 

- Ты когда в последний раз ел? – вдруг спросил он  

- Спасибо, я сыт 

- Нет, ты можешь сказать, когда ты в последний раз ел, или хотя бы срал, как говорят интеллектуалы вроде тебя. Или пил, ты ведь считаешь, что здесь есть водопровод, покажи мне его… 

Признаться его вопрос поставил меня в тупик. Я почувствовал дискомфорт, взял гитару и стал наигрывать песенку из нового альбома Летова 

- Этой песне уже двадцать лет, все о ней забыли через пять лет после его смерти, – сказал Иса, вставая. 

- Слушай, Иса, я не помню таких мелочей, если я вас напрягаю, я уйду, пожалуйста. Черт с ними, с асфальтовыми монстрами, прорвусь, не срастишь мне палатку? хочу податься дальше по трассе, возможно на Алтай. А про Летова, это ты что-то много на себя берешь, я год назад был на его концерте. 

3 апреля. Итак, побег будет сегодня. Я все продумал. Вставать мне на асфальт нельзя, иначе меня тут же схватит это свинорылое чудовище. Но если прыгнуть с крыльца, то можно угодить прямо на землю клумбы, а оттуда до футбольного поля три шага. Да и Марина давно не заходит, правильно, что тут еще делать, не дрочить же на пионерок.  

Отталкиваясь ногами от перил, я видел, как монстр провожает мой полет с удивленной мордой. Налетевший порыв ветра стал меня сносить сильно от цели. Падение замедлилось. Так оно даже лучше, может вынесет прямо на футбольное поле. Однако, ветер был очень странным, он все усиливался, а мне вдруг вспомнилась глупая шутка, сказанная вчера Исой: «Ты уже двадцать лет не ел, не пил, не срал, как говорили у вас, у интеллектуалов, да и стучишь ты одну мелодию вот уже двадцать лет, может уже оставишь нас в покое?». И так серьезно он это сказал, у меня мурашки по коже пробежали.  

Это не ветер, это просто ураган какой-то…