В лесу и небе – туман,
Сон, тишина, покой.
Прохожий в майке – не трезв, не пьян,
Остановился, смотрит с тоской.
Это как в песне – «туман-дурман…»
Солнце колеблется, а в груди
Тяжело разгибается великан:
Засиделся, пора идти.
Тяжело завязывает шнурки,
Тёмный баул взваливает на плечо.
Шаги пешехода опять легки:
Легки, ещё легче, ещё…
«…горим как в аду. Полыхают леса,
тлеют торфяники, огонь сметает
с лица земли целые посёлки и уже
подбирается к городам»
***
Нам не хватает доброты.
В сердцах, делах и беглых взорах.
И потому – кругом мертвы,
колодцы, реки и озера.
И потому горят леса.
Смердят повсюду нечистоты.
И почернели небеса, и жизнь,
постыдная до рвоты.
Мы только в песнях любим Русь.
Простор – «березовые ситцы».
Нам по душе больная грусть.
А кто простор от свалок чистит?
Многострадальная страна,
ты скверной – язвами покрыта.
Не отыскать святого скита,
где бы не гадил Сатана.
***
Возвышенные облака,
страницы Ветхого Завета,
на Землю смотрят – свысока,
от сотворенья до скончанья Света.
А ниже – аспидного цвета,
из дыма, ядерных грибов,
страницы нашего завета,
наследие больных умов.
Планету некому оплакать.
Земля – бездушна и пуста.
И воет ветер – как собака.
Ни – Мухаммеда – ни Христа.
Страшное лето 2010г.
.
* * *
Отрезают головы.
Долго... пересмеиваясь...
Русские солдаты, связаны, лежат...
Горец в камуфляже подошел, примериваясь,
Левою – за вóлосы... в правой – нож зажат.
Очереди ждут своей... смотрят молча... "...Мама!!."
Корчатся в агонии, мертвые – хрипят...
«Иншалла!..» – танцуют воины Ислама,
На траве зеленой – головы ребят...
.....................................................
...В офисе столичном (Кремль из окон виден)
Важный, импозантный нефтяной барон,
Говор южный... профиль... взгляд тяжелый – Idem!.. -
Левая – на компе, в правой – телефон.
Молчаливо смотрит, исподлобья, стража
("Иншалла!.." – вдруг, слышен – издалёка – рёв)...
...На стене, на снимке: Грозный. В камуфляже.
С ним – правозащитник рядом, Ковалев.
.
Прекрасен мир в движенье каждом.
Но, если всё ж часы не врут,
В стремленье вверх многоэтажном
И скучный, и напрасный труд.
В часах не слышно вычитанья,
Однако снова и опять,
Кирпичик вкладывая в зданье,
И жизнь, и волю, и старанье,
Встаёт мертвец огни считать.
И досчитаться – нет, не может,
Превыше неба и земли,
И снова чувствует, что прожит
Счастливый день, и хлеба крошит
Мерцанью птичьему вдали.
«Я в жизни обмирал, и знаю…»
Немыслимо. В тщете такой
Стоит фигура чуть живая,
Как вымысел, огни читая,
Ведя по воздуху рукой.
Я сшил себе костюм жука
И тихо я побрёл,
Своими крыльями слегка
Касаясь синих гор.
Всё выросло, и вырос я,
Я слушал женский хор,
Однако бледные мужья
Спустились с синих гор.
Я бомбу в темноте собрал
Из чашек и пшена
И милой жёнушке соврал,
Что лучше всех она,
А сам вернулся и разнёс
Заснеженный аул,
Чтоб музыка была без слёз,
И ветер звёздный дул.
Горел над морем огонёк.
Я помню, что летел
Туда, где инвалид без ног
Костыль в иглу продел.
И всё казалось пустяком,
Горой из пустяков,
Когда горел мой верный дом
Без музыки и слов.
И бледные мои враги
Молчали, как друзья,
И не глаза, а желваки
На лицах видел я.
Но всё, казалось мне, пройдёт,
И вечная душа
Хребет являла свой из вод,
Как сонный лист, шурша.
.
* * *
Почил наш стих – ты прав тут – в бозе...
Ломая рамки и границы,
Ты музыку низводишь к прозе,
Синицу выдав за Жар-птицу...
Бунтуй, рискуй, рви позолоту...
...Но, что ж, ночной Москвой шагая,
Ты плачешь вдруг о тех высотах,
Где солнце крылья обжигает?..
.
…А возвращаясь, передумал
И написал еще письмо,
В котором: «глупо, извини мол…
Я понимаю, дети, но…»
И снова поспешил на почту.
Хрустящий оплатил конверт
И с радостью почуял почву,
Возникшую в один момент.
И эту почву под ногами,
Дрожащую, благословлял,
Пока, чуть шевеля губами,
Назавтра, в тишине, как в яме,
Он извещение читал.
А два письма ещё летели,
И их сопровождал – не свет,
Не тьма, а то, что нам
И не назвать по именам.
В соавторстве с Арсением Платтом
* * *
Был стол так бережно накрыт,
И вот десерт лежит в руинах,
А контур винный, словно Крым
На карте юга Украины.
В запое с беловежских пор,
Как покромсали – не спросили! -
Союзной скатерти простор,
Пятном от вермута Россия.
Явил чинуша светлый лик
И молвил с видом недотроги:
"Поменьше б нам иметь земли -
Получше были бы дороги..."
И, приподняв вальяжно зад,
Добавил громко с важной миной:
"Нам с вами нет путей назад..."
(Нет, ну бывают же кретины!)
Он так солиден и речист,
В стране – один из самых главных.
Когда-то ярый коммунист,
Теперь, конечно, православный.
Всегда лоялен и хитёр,
Во все века он у корыта,
Певец режима вечный, вор,
Такой в Блокаду ел досыта.
Ему все беды поделом,
А Тройка-Русь плетётся еле…
Нет, мы ни сердцем, ни умом
Понять Россию не сумели.
Что случилось с городом, домом, лесом,
Что скребётся ночью и рыщет днём,
В магазинном ценнике ли, уроде с пустым протезом,
Скребущей небо многоэтажке, сердце моём?
В этой курлычущей белой небесной почте
Миллионы и миллионы писем туда, куда
Никто никогда, глядя в окна, кусая ногти,
Пионеры души, энтузиасты письменного труда.
Я и сам один из таких, но на этом пора закончить,
Возникает страна, в ней колеблется пыль и дух,
Вот бандит в погонах, под ним красивая лошадь,
Вот весёлый узбек метёт тополиный пух.
Чуешь, как невидимый чётко метит
В беззащитный затылок, и замер над головой
То ли огромный пятак, то ли острый месяц:
«Куда направляешься, кто ты вообще такой?»
Дайте домой мне, рыться в семейных снимках:
Мать и сестра, исчезающий (скоро уже) отец.
Скоро ли: X и Y и Z в обнимку,
Мелкие титры, и блатному кинцу конец.
Жаркое лето, не просто, а очень и очень.
Белым столбом на площади температурный рекорд.
Будут ещё рекорды, красивые Сочи,
И красивый атлет в прыжке красиво разинет рот.
Но и всё же, скажи, отчего в непечатном лесе,
В горемычных полях пропечатанных мелких слов
Я не вижу надежды, словно капли в тугом разрезе.
Словно в морге на теле маленький стынет шов.
Словно белая тьма над городом, над головами,
Белый бездетный аист на телеграфном столбе,
Зверь в стометровых квартирах, и он же в яме,
И никто не помолится о тебе.
