Среди болотных сумрачных растений
кусты дерена выглядят свежей,
краснея растворимым отраженьем
в прозрачной дымке майских миражей,
переплетая красными стволами
последние забытые пути,
откуда мы пришли когда-то сами,
где выпь кричит, одна под небесами,
и уж куда нам точно не дойти.
Далеко да да
Лэй лэ ла
Даль за-зва-ла
Звала звала аукала
Лэй лэ ла
Долы далью прорастали
Долей стали
Тают с облаками стаи
Я истаю
Песней без слов
Розой ветров
Палой листвой
Снегом весной
Кликал окликал
Журавлиный клин
Заклинал: у-ле-тай
Далеко да да
Лэй лэ ла
Даль за-зва-ла
Звала звала аукала
Лэй лэ ла
Пугала гроза желтоликие травы.
С каштанов
Срывала цветки –
свечи гордые пролили воск.
Листвой,
распустившейся за ночь,
затянуты раны:
Зелёный шатер приобрёл
совершенство и лоск.
Прощаясь с весной,
окрылённый, умытый, спешащий:
Цветения бал
не продлится чуть дольше,
чем сон…
Ты скоро заметишь –
кораблики ржавые чаще
Планируют оземь,
печальный предвидя сезон.
Раскрытые поздно,
крещённые первой грозою.
Их счет лиходеев-буранов,
к несчастью, открыт.
На воле силёнка,
подвластная вешнему зову,
Дремавшая в почках
в дни стылой ненастной поры.
Жару испытать и …
расстрельные градин удары,
Спасая случайных,
забредших под тень,
в холодок…
Короткая жизнь:
предстоящая жёлтая старость
Костром погребальным
сведет торопливо итог.
17.05.2007
Хакерскую банду знала вся Одесса,
Знали и Урюпинск и Москва,
И на литпорталах, на больших и малых
Страшная о ней слыла молва.
Сайты мы ломали и публиковали
Креатифф и воровской фольклор.
Каждый был поэтом, и при всём при этом –
Шулер, хакер и отпетый вор.
Но настало время чёрного кошмара –
Нас админы стали вычислять.
Дело поручили хакеру Серёге –
Кто нас подставляет, разузнать.
И вот однажды летом, в дебрях интернета,
Он нашёл литературный сайт,
Там сидела Мурка с кучей публикаций,
Было их 120 Гигабайт.
Начал логоваться. Чтоб не облажаться
Выбрал самый беспонтовый ник,
Под стрёмным аватаром пару текстов старых
Выложил и в уголке притих.
Видит – с Муркой рядом ламер с мрачным взглядом,
А под ним написано АДМИН,
Всех подряд он банил, нашу жизнь поганил,
Поклялись мы расквитаться с ним.
Тут Серёга понял: Мурка – модератор,
Предала, шалава, всю братву.
В банде мы считали её авторитетом
И любили как свою сестру.
Мурка, в чём же дело? Что ты не имела?
Не хватало комментов тебе?
Лучше б ты, падлюка, связалась с мусорами
Иль пошла работать в ФСБ.
Раньше ты фтыкала что и где попало,
И плевать хотела на успех,
А теперь – крутая, но себя пиаря
На душу взяла ты смертный грех.
Серёга помастырил, все пароли стырил,
И аккаунт Мурки он сломал,
Удалил все тексты с комментами вместе
И в HTML’е написал:
«Здравствуй моя Мурка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй дорогая и прощай!
Ты зашухерила всю малину нашу,
А теперь подляну получай!»
Ча-ча-ча!
:)
Отпели соловьи, и тишина оглохла.
В кисельных берегах прокисло молоко.
Над алыми цветами чудовище засохло,
И с гусе-лебедей вода сошла легко.
Алёнушка в пруду ног белых не домыла
И песенки свои кикиморе поёт.
По сказочным лесам проносится постылый
Разбойник–громосвист, но не дрожит народ.
Ушли из дней моих прекрасные моменты
и комплиментов вслух не говорю давно.
Любовь свою в руках я комкаю, как ленту
Из шёлка детских снов. Забытое кино.
Там реки вспять текут, из игл встают Кащеи,
По цепи золотой меж небом и землёй
Русалочка моя, от боли вновь немея,
Бежит-летит-горит, чтоб заслонить собой!
Я может быть и принц, но в лягушиной коже.
Бог знает сколько раз в огонь себя бросал.
Из пепла б птицей ввысь – тоска по небу гложет –
Но слишком высоки слова её похвал.
Русалочка моя! С тобой мы так не схожи!
В летучем корабле я разбивался впрах!
И вдоль судьбы твоей обычнейшим прохожим
Идти мне и идти, встречаясь лишь во снах.
постаревший пьеро
опечаленный странной
печалью
и задумчивый самый
изо всех
что грустят по ночам,
наливая зелёного чаю
там жасмин распускает
свои лепестки
неулыбчивый милый пьеро
снова нежность
свои лепестки
распускает
и касается губ
поцелуй
чуть горчащий
от сока любви
Что нам хлеба отточенных мастеровых, что нам их расписные печи с солнцем,
Нам детскую мечту налей, и сказку, что с венцом в оконце.
Как рыбья голова отсечена рука-владыка,
Писалась божья книга – изба покрыта сажей, угар степной росы
Сидящий у стены из белой мягкой глыбы, когда очнешься путником телесных ног и рук, не знающих косы.
Печаль сомнительную крепко ты на побелку тратил всю, муку сметал, зерном кормился,
И вот на печь облокотился, амбары стонут от избытка – рецепты материнские ты позабыл, ища тепла в жару.
Настройка требует старания, волос пучок и в жертву дух заколосившейся измены
Звучания внимания и лишних форм привычных знаний звезд,
Зуб мудрости на пне, топор в руке и песен молчаливой гаммы, поклонов горсть и долгих пыток знаков
Что при закате чертятся тобой же, но совесть искренне бунтует, выдумывая новый стиль подделок ловких.
На руки посмотри, горящие желанием делать, на мысль грубую истрачены года, где дети носят воду в сите,
Надежд полны гигантские амбары, и лязг телег, работающих в прозе при борделе.
А юность тянется как струйка в никуда – строитель без кирпичной практики, играющий в дома,
Стеклом закрашивая грани собственных стараний, чтоб вид придать и помрачить соседей –
Как будто печь растоплена, и хлеб уже запекся – и делать будто ты привычен, и ремесло твою ведомо.
Теперь тебе собака пригодится, твой поводырь порогов и углов,
но помнишь ли, когда ее ты выгнал
И призрачную дверь как будто запер на засов? Нет, мыши – твои слуги,
и писк и кража веселей признаний
Но сколько ткани ты потратил на слезу, возьми-ка удочку, припрятанную где-то в страхе, раскрой и повтори свою судьбу…
Теперь скажу другое. Смотри, как скачут мысли вслух – весенняя капель, подлунный флаг зеленый,
вода песков, гортань небес и ржавый гвоздь в подкове,
церковный пляс, обжорства бес, моя вожжа в камзоле…
Чтоб тесто получилось ровным, пойми ты одиночества удел,
Чтобы мука с водой навек соединилась, узри ты своей трусости предел.
Движение гарцует в забытом сострадании,
кровавых ран чужих не излечимый плен,
Сплетение пылает от воспоминаний –
души росток пробился
над госпожой измен.
Но печь не будет ждать поступков свысока от спящего творца, пусть даже это божеский Приход,
Сегодня алчность боли ты нашел случайно, не заповеди то, а хлебный крестный ход.
Бабушка рассказывает сказку
Про царевну и волшебный сад.
Гулкие тяжелые моторы
По небу внушительно летят.
Засыпая, не остановиться,
Не переселиться в самолёт.
Радио на кухне тихо-тихо,
Словно ниточка дрожащая поёт.
Это радостная весть – проснуться дома
И найти, что лето не прошло.
И что девочка соседская Марина
О тебе вздыхает хорошо.
И мотор, блестящая машина
До Москвы отважно долетел.
И услышать запах распрекрасный,
Шум блинов на золотой плите.
Бабушка рассказывает сказку
Старую, о трёх богатырях.
Убегая, не переселиться
В гулкий и отважный самолёт.
И проснуться, медленно и прочно.
Лето, как и прежде – ни о чём.
Я люблю тебя, тебя не зная.
Что же я когда-то полюбил?
( Альбер Дюбу (Albert Dubout), 1905-1976, Франция, 1938 )
( Рене-Жорж Эрман-Поль (René-Georges Hermann-Paul), 1864-1945, Франция, 1929 )
( Рене де Пов (René de Pauw), 1887 – 1946, Бельгия, 1944 )
( Рафаэль Ксимено (Rafael Ximeno), 1759—1825, Испания, 1797 ) 
( Уоррен Чаппелл (Warren Chappell), 1904-1991, США, 1939 )
( Неизвестный художник. 1727 )