|
|
pedro lowest.mp3
На ранчо хромого Педро
Работал Хулио, Хулио, Хулио.
Он работал на совесть,
Но получал всего три песо в год.
На том же ранчо
Трудилась красавица Хуанита.
Она получала в три раза больше,
Трудно сказать почему.
А хромой мерзавец Педро
Хотел красавицу Хуаниту.
Он положил на нее
Свой мутный стеклянный глаз.
Но Хуанита любила
Настоящего мачо Хулио,
Только без денег падре Гомес
Их никак не мог поженить.
Однажды пошел на рыбалку
Красавчик Хулио, Хулио, Хулио.
И на черном зловонном болоте
Его укусил крокодил.
Он нанес несчастному парню
Ужасную рану,
Которую мог вылечить только
Народный целитель Хуан.
Но напрасно Хуанита
Ждала своего возлюбленного,
Напрасно молилась своим
Индейско-цыганским богам.
Ее мужественный герой
Так и не вернулся с рыбалки,
Потому что без денег доктор Хуан
Его отказался лечить.
Вот так очень плохо кончил
Бедняга Хулио, Хулио, Хулио.
А гнусный мерзавец Педро
В конце концов победил.
И стала его женою
Красавица Хуанита,
Потому что за деньги падре Гомес
С удовольствием их поженил.
Это песня о том,
Что любовь никогда не права,
И без денег счастливым
Не стать никому,
Там где деньги – успех.
И без денег счастливым
Не стать никому, никогда.
Много в жизни печальных историй,
А эта – печальнее всех.
На заборе написано: гуттен таг.
Мальчик спотыкается на ходу.
То, что для вас – пустяк, для него – говорящий знак.
Мальчик чувствует трепещущую беду.
Дедушка дома, в медалях, рукою трясёт
И приговаривает (в сотый раз): гитлер капут.
С мамой чужой отец, он красив как чёрт,
Они на вечерний сеанс сегодня идут.
Эта трофейная, победоносная речь
Вспыхнет и вздрогнет у мальчика на языке,
Когда, вернувшись, увидит то, что не словами облечь,
Не затянуть, не спрятать в крошечном узелке.
Чужой отец берёт за руку, суёт конфету: жуй.
Топот ног. Глаза матери. Что-то накрывается простынёй.
“Слушай, ты был в планетарии? Я тебе покажу.”
Всем капут. Господи, что делаешь ты со мной?
2006-11-02 00:01от / Тинус Наталья ( tinus)
Отмыться от судьбы водою из-под крана,
по капельке мочалкой тело хмуро драя,
отмыться, чтоб под кожу, мышцы,
чтобы, как будто бы святой водицей.
Отмыться поутру, когда петух хохочет,
когда за шторкой солнце раму точит
лучом осенним, словно, зубочисткой.
Отмыться бы, отмыться бы, отмыться.
Отмыться бы мне, Боже, грязи столько
прилипло – не отстанет, разве только
по плоти мои мощи – это ль площадь?
когда печаль внутри меня полощет.
Очарованность линий
и страстный азарт ремесла.
Филигранность скульптур –
достояние вечного Рима...
Той же силой любви,
что когда-то его вознесла,
фресок смешаны краски
божественно-неповторимо...
Что с того, что художник
при жизни уже знаменит?
Всё богатство –
каррарского мрамора глыба,
и только...
Но рождённый из муки и радости
гордый Давид –
вот прекрасный итог,
остальное...
лишь пыль и осколки.
До последней черты –
гениальная точность резца.
До глубоких седин –
гениальная искренность чувства.
Вдохновенный и каторжный труд.
Одержимость творца.
День и ночь,
жизнь и смерть –
на алтарь мирового искусства.
Здесь у озера
Пляж, как печь.
Вяжет отсветы
Птичья речь.
Тих простынный
Простор воды...
Так пустынно:
Лишь я да ты.
Ты лучишься
И я учусь.
День мальчишеств,
Свечений, чувств
Переполнен.
И нет забот.
Нет и боли,
Лишь свет, любовь.
Солнце-чаша
Не обойдет
Губы наши,
Что в свой черед
Эхом синим
Окликнут день,
Чтоб и в инее
Не скудел.
Что меж нами
Не спрятать в горсть
Обнимает,
Внимает вскользь
Чистым водам
(Весь век плескать),
Птичьим сводам,
Ничьим пескам...
2006-11-01 17:44Кремль / Valentin
В полночном суеверьи
Стоит. И звезд в нем – тьма!
Весь сказочен, как терем,
Реален, как тюрьма.
Себя дробя на вышки,
Отводит взгляд в рекУ.
Он нем, но чутко слышит,
Чем дышат, что рекут.
Уже не озаряют
Ни думы, ни пожар.
Все холодней взирает
На то, что сам пожал:
На дурдома, темницы –
На своды страшных снов.
На донорские лица
Красно глядит, красно.
Ему не скажешь слова
Напротив. Что слова!
Ведь даже безголовый –
Всему он голова.
И встречного не стерпит,
Загонит в гроб живьем.
И каменное сердце
Стучит, не глохнет в нем.
Сняла парчу и … проще коромысла
В исподнем императорском своём.
Захлюпала, зашлёпала, раскисла,
Расплакалась, прощаясь с Октябрём…
Ревмя ревёт, чтоб всякий смертный слышал,
Раз тошно ей – чтоб каждый в петлю лез!..
Из полночи уже последний вышел
Её наместник, старый мракобес…
Он наведёт порядок свой известный!
Ему б с ветрами только пировать…
Под вечер грязь развЕсть и луж наплЕскать,
А по утру – ледком полировать…
Уж он утешит бледную хозяйку!
Прибрав остатки золотой парчи,
Одной рукой нацедит валерьянку,
Другой – Зиме без боя сдаст ключи…
В оконном стекле – как в желе –
позапрошлогодняя муха
кого-то браня, бормочет...
дребезжащий остаток ночи
на подоконнике до полудня
куском залежалого студня
лежит в меж-оконном пространстве
свидетельствуя о постоянстве галлюцинаций слуха,
а значит – ума;
створкой уха
в зыбком жужжании линий
вспоминаешь хотя бы имя, связь удерживая с миром,
продолжаешь себя пунктиром в год прошлый, а может и поза-...
и далее... и лишь угроза
не вернуться оттуда вовсе –
делит нехотя «до» и "после";
oкончаний незавершенность
означает леность и пространственную отрешенность
в поисках места где ты – дома, но суета глагола
тревожит поверхность лагуны закрытого на ночь окна,
где уже еле видна
кошачья улыбка фортуны
Мальчик в подзорную смотрит трубу,
Резкость наводит он.
Видит, за пастбищем, на пруду
Маленький чей-то дом.
Видит лебедя на пруду,
Крылья его черны.
Кто-то целится на беду
В лебедя с той стороны.
Мальчик наводит трубу опять.
(Это не надо знать!)
Помнишь, учила когда-то мать
Смысла ни в чем не искать?
Выстрел. А лебедя нет как нет.
Старуха полощет бельё.
Рядом лежит заржавевший мушкет
И башмаки её.
По башмаку муравей ползёт
И завершает круг.
Мир начинался сейчас, вот-вот,
Но закончился вдруг.
Мальчик складывает трубу –
В мастерскую зовет отец.
(Домик рушится на пруду,
Лебедь мёртв наконец.)
* * *
Слова не бисер – мне ль не понимать?
В речах к обидам поводы гнездятся.
Нас примирит затейница-кровать
Быстрей и проще, стоит только взяться.
А коль опять начнётся перебор
Твоих достоинств и моих ошибок,
Упрёмся лбами в каменный забор,
И станет нам тогда не до улыбок.
Ты мне твердишь упрёки, словно роль,
Перечисляешь все мои промашки,
Что женщины ушами... нет, уволь!
Ушами прутся только чебурашки.
Поговорим, любимая, потом,
Иначе мы рискуем кончить бранью,
Под одеялом мы верней придём
К взаимному до дрожи пониманью.
. . .
Поэты на страницах хороши,
А в жизни – одиночки-пилигримы.
Боренья поэтической души
С повадкою земной не совместимы.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...760... ...770... ...780... ...790... 796 797 798 799 800 801 802 803 804 805 806 ...810... ...820... ...830... ...840... ...850...
|