РАССКАЗ НИ О ЧЕМ (ПЕСНИ НА КРЫШЕ)
Руслан решил летом слегка поработать. Не то чтоб денег не хватало – родители ни в чем не отказывали. Но хотелось свой, кровный рубль срубить. А то пока еще университет окончит – только первый курс позади, пока то, да се… Заодно познакомится с экзотической жизнью рабочего класса, так сказать, изнутри. Для профессорского сынка и будущего журналиста опыт нелишний. Отец знал одного мясника из гастронома на Тверской. А у кого не было в конце восьмидесятых знакомого мясника? Тот и взял Руслана в подмастерья.
– Научу, всему, что сам умею, – дыхнув свежим перегаром, сказал мясник. – Рубить «морожняк» и пить водку стаканами под окорок.
– Вот уж от этого увольте! – запротестовал отец. – Пусть привыкнет к труду, а вредные привычки оставьте.
– Да я пошутил, Лев Александрыч. Работать, так работать. Только поблажек давать не буду.
– И не надо. Мальчик хотел трудностей – пусть он их получит, – согласился отец.
Так Руслан стал пролетарием. Точнее, не совсем пролетарием. В Советском Союзе к «торгашам» относились с неприязнью. Ведь те сидели на «дефиците» и наживались, перепродавая его трудящимся. А «дефицитом» тогда было все – от растворимого кофе до станков «Жилетт». Завмаги были завсегдатаями ресторанов и первыми в очереди на машину и «стенку». Зарплаты у «торговцев» были меньше, чем у инженера (а про его з/п ходили анекдоты). Но их это не особо волновало. Самым большим проклятием у них было: «Чтоб ты жил на одну зарплату!» И не только у них. Тогда тащили, все, всё, и отовсюду. «Несуны»-пролетарии – болты и болванки, ударницы-текстильщицы – нитки и пряжу, даже бедный инженер считал своим долгом «скоммуниздить» кусок «ватмана» и горсть карандашей. Все это потом перепродавалось на блошиных рынках. Но «торгаши» всегда составляли отдельную касту. Им воровать было не нужно – у них все было под рукой. Оставалось только продать это с «черного хода» не забыв про свой «интерес». По большому счету, это были бизнесмены. А мясники были отдельной подкастой.
– Ты знаешь, с чего мы имеем основной барыш? – разоткровенничался после вечернего стакана наставник Руслана. Его звали Сергей Палыч, но чаще называли «Палец», за то, что однажды перебрав, он оттюкал себе топором палец. Палец оперативно пришили, но с тех пор Палыч превратился в Палец. – Все эти «клиенты», даже такие уважаемые, как твой папашка – ерунда. Вот наш основной доход, – и Палец показал пальцем в сторону лотков, набитых синим жилистым мясом трупного вида и мелкими костями. Руслан на него непонимающе уставился. Он думал, что источник благоденствия жрецов топора зиждется на красных кусках мякоти, покупаемых «клиентами» в две цены.
– Второй и третий сорт, – смачно рыгнув, продолжил ликбез Палец. – Смешиваем с первым и все прогоняем по цене первого сорта. Заботливые поставщики отпускают нам мясо по цене 70% от цены первого сорта. Со скидкой на второй и третий сорта. Корова не колбаса – кусками не нарежешь! А мы все прогоняем по первому сорту. В результате 30% наши. Мы с напарником делаем в день по две «кати» – по две инженерских зарплаты. Столько же отслюнявливаем завмагу.
Руслана Палец не баловал, выдавая ему по фиолетовому «четвертаку». Этого могло хватить на кафе-мороженое с шампанским или на только что открывшийся на Пушке «Макдональдс», очередь в который превышала по длине очередь к телу Ленина в январе 1924. И то и другое на две персоны. А вот со второй персоной было пока не очень. Пока он не встретил Юлю.
Встретил он ее на дне рожденья у Санька. Санек – 26-летний бугай-качок. В том же гастрономе он работал электриком, холодильщиком и бог весть кем еще. В лабиринте магазинных подвалов у него была каптерка, в которой шумели какие-то моторы, и которая была до потолка заставлена ящиками с водкой. Санек тоже не жил на зарплату, а продавал водку страждущим, в две цены – когда та заканчивалась в магазине. И еще он оказался единственным человеком в магазине, умеющим сносно играть в… шахматы.
И в свободное от разруба туш время Руслан спускался по железной, как трап на корабле, лестнице в каптерку к Саньку, сыграть партийку-другую. Играли, разумеется, на деньги. Самую первую партию Санек проиграл. Затем он удвоил ставку, и проиграл вторую. Все более нервничая он продолжал играть и удваивать ставки. Перед Русланом уже лежал месячный заработок профессора, когда он проиграл партию. И лишился всего выигрыша – ведь Санек делал на каждую новую партию ставку в весь свой проигрыш. После этого занервничал уже Руслан, проиграл еще несколько партий, начал играть в долг, и задолжал Саньку кучу денег. После чего несколько дней отыгрывался. Манера игры у них была совершенно разная – Санек любил простые окончания, с минимумом вариантов, которые он мгновенно просчитывал. Руслану ближе к сердцу была ажурная чигоринская игра, полная красивых комбинаций и авантюры.
Как то за партией Санек и пригласил Руслана на свой день рожденья:
– А что, Рус, приходи ко мне, на день варенья. Будет весело, куча девчонок, музло…
Услышав про девчонок, Руслан тут же согласился. Там Санек показал ему двух девушек – Юлю и Лену.
– Они в «Березке» работают. Полезные. Да еще и красивые, – объяснил Санек, дергая щекой. Тик у него с красной армии остался. А «Березкой» назывался магазин, где можно было купить на «чеки» любую заграничную «шмотку», и не только. – Юльку не трогай, а Ленку кадри – классная деваха.
Руслан к тому времени уже прилично употребил шампанского (к водке его Палец так и не приучил), и все перепутал. Юля была высокая, за 180, полногубая девушка с огромными карими глазами. Добрыми и чуть грустными. На ней было ярко-красное платье, выгодно оттенявшее ее черные длинные волосы и изумительно белую кожу. В отличие от Ленки-болтушки, она умела слушать, что Руслан очень ценил.
– Зайду завтра за тобой в «Березку»? Сходим куда-нибудь, предложил он. Она согласилась.
На следующий вечер, поев мороженого в «Космосе», они до темноты гуляли по бульварам. А потом сидели на скамейке и целовались. Пока не пошел дождь. Юля прозрачно намекнула, что вот-вот опоздает на последнюю электричку – она жила в подмосковных Люберцах, городе кишащем бандитами и шпаной. Они ломанулись на «Казанский» – Руслан поймал машину – но все равно не успели. Вести ее к себе он тоже не мог – родители явно не одобрили бы такого визита. Оставалась перспектива слоняться по городу до утра или сидеть среди потных пассажиров в зале ожидания. Но тут Руслан вспомнил про дачу. Это была даже не дача, а старый-престарый дом, доставшийся родителям Руслана от каких-то родственников, говоря про которых вспоминают воду и кисель. Бывали они там нечасто, и располагался дом недалеко от Москвы – один час на электричке. Он поделился своей мыслью с Юлей, и она согласилась. Они бегом добрались до «Ленинградского», благо он на той же площади, и успели заскочить в вагон в последнюю минуту. Вагон был абсолютно пуст. Они ехали, целовались и курили прямо в вагоне. То было время, когда курили все подряд, реклама табачных концернов красовалась на болидах «формулы один», а на надпись про «Минздрав» на пачках, обращали внимания не больше, чем на слоган «Спартак-чемпион» на стенах в метро.
Приехав на нужную станцию, они еще полчаса искали в кромешной тьме дачу Руслана. Усилившийся дождь порядком их намочил. Наконец, они нашли нужный дом – окруженный небольшим садом, двухэтажный и древний, в котором скрипело все, что только могло скрипеть. Ключа от двери, разумеется, не было. Руслан разбил стекло, и они забрались через окно. Потом, с горем пополам, растопили первобытную печку и повесили сушить промокшую одежду… всю. А сами поднялись на второй этаж, где в единственной комнате, единственным предметом мебели была древняя скрипучая кровать. И она проскрипела до самого рассвета.
Поначалу легкость всего происходящего Руслана не удивляла: его сокурсницы не отличались строгостью нравов, так почему этим должна страдать представительница плебейского сословия? Но к его удивлению, она оказалась девой. Да тут он еще вспомнил предупреждение Санька – похоже, он сорвал чужой плод. Юля его тут же успокоила, сказав, что:
– Этот бугай уже полгода мне цветы дарит. Он только с виду страшный, а с девушками робкий, как пацан. Но я ему ничего не обещала.
– А я тебе, – помимо воли вырвалось у Руслана.
– А я ничего и не прошу. Мне хорошо с тобой. Ты мне сразу понравился, – она одарила его искренней улыбкой.
В итоге Руслан пришел к выводу, что ей просто наскучило ее целомудрие, а он подвернулся в нужный момент. В конце концов, такое положение дел его устраивало: лето можно провести с приятностью, а потом без лишних эмоций расстаться. Но со временем, чем чаще они встречались, тем больше ему приходила в голову мысль, что его к ней тянет все сильней и сильней. И даже когда его «пролетарская» деятельность закончилась, и начались студенческие будни, связь их не прервалась, а только окрепла. Пишу «связь», ибо слово «любовь» никто из них ни разу не произнес. Для Руслана это была больше страсть. А для Юли… Она была из тех девушек, про которых говорят: «ангельский характер». Она была открытая, честная и неконфликтная. Наверное, она любила, но боялась себе в этом признаться. Ибо понимала, что в стране всеобщего равенства полно социальных противоречий, и профессорский отпрыск не свяжет свою судьбу с продавщицей, девушкой из многодетной семьи.
Возможно, она на что-то надеялась, но со временем, надежды потихоньку угасали. А его, наоборот, стали посещать крамольные мысли, о каких-то конкретных шагах. Крамольные, ибо родители этого бы не одобрили. Как то за ужином – отца не было дома – он спросил у матери, как бы, между прочим:
– Как думаешь, когда мне стоит жениться? Так, чисто теоретический вопрос.
– Окончи университет, для начала, – мать знала, что сын не задает теоретических вопросов. Потому повела лобовую атаку, – И кто она?
– Продавщица из «Березки», – каков вопрос, таков ответ. – Живет в Люберцах, с родителями, четырьмя братьями и сестрами, кошкой и двумя собаками.
– И давно?
– Давно – что? Живет в Люберцах?
– Нет. У вас с ней?
– С лета.
– А сейчас апрель. Так ей уже рожать? – мать начала теребить обручальное кольцо.
– Да успокойся, мам! Никому рожать не надо. Знакомы мы с лета.
– А, вот как, – с облегчением вздохнула мать и оставила кольцо в покое. – Грамотная девушка, уважаю. – Она сама, выйдя замуж в двадцать лет, родила только в тридцать. Ибо знала, что орущий комочек поставит крест на ее карьере. – Тогда зачем тебе жениться?
– Уже столько времени мы вместе, а меня тянет к ней все сильней. Раньше такого не было.
– Раньше не было! Что ты вообще знаешь, мальчишка? Может, это ваши встречи тебя подогревают. Попробуй не видеться с ней неделю-другую. Отдохни и разберись в себе. А потом уже делай далеко идущие выводы.
Как ни странно, но он последовал совету. Сославшись на занятость, он целую неделю не виделся с Юлей, и даже не звонил ей. А потом еще заболел ангиной и еще неделю провалялся с температурой. И только в конце месяца появился в «Березке».
Пройдя мимо мента с подозрительным взглядом, он направился к Юлиному отделу. Но, увидев его издалека, она тут же убежала. Разговаривать пришлось с Леной.
– За время твоего отсутствия многое изменилось. В конце концов, вы немало времени были вместе, а мы женщины, всегда чего-то ждем. Ну, ты понимаешь. А тут этот Лёня-фарцовщик. – Руслан понял, что речь идет о типе, который ходил в белом костюме и шляпе, кося под американских гангстеров. Он был главным перекупщиком «чеков», а последнее время ездил на «Вольво», якобы выигранном в лотерею.
– А от него она дождется, того, что вы все ждете?
– Мое мнение – навряд ли, – сказала Лена. – Но уж точно он ей горы наобещал. Это ты со своей интеллигентской честностью, боишься лишнее слово сказать. Да и «Вольво» у тебя нет!
– Что, быть честным плохо? – вспылил Руслан. – Да и «Вольво» у меня нет! Есть сигарета?
– Держи, – Лена достала пачку «Винстона» и протянула ему сигарету.
– Спасибо, – Руслан направился к выходу.
По Тверской шли танки. Репетиция парада Победы, грядущего через 10 дней. 45 лет с того славного дня. Только танки выглядели как-то зловеще, не по-праздничному. И что-то еще с ними было не так. Но Руслан не мог понять, что именно. Подсказка пришла с неожиданной стороны:
– Что-то их слишком много, на этот раз, – рядом оказалась рыжая девушка с короткой стрижкой. По ее лицу были разбрызганы редкие веснушки, а лукавые глаза были изумительно-зеленого цвета. – Сигаретки не найдется?
– Нет, я сам стрельнул, – честно ответил Руслан, виновато глядя на дотлевающий «Винстон».
– Еще бы сказал, что подобрал! – ответила зеленоглазая девушка, презрительно оглядев его «мажорный прикид». – Жмот, – добавила она с оскорбленным видом, и удалилась.
– А танков действительно много, произнес вслух Руслан.
– Страна у нас крепнет день ото дня, вот и танков прибавилось! – произнес какой-то мужичок, распираемый патриотической гордостью.
– Угу, – неопределенно промычал Руслан, и побрел прочь от патриота.
Юлю, он с тех пор видел еще два раза. Первый – осенью того же года. В «Праге», куда его затащили друзья – что-то там отметить. Она была с Лёней, Лёня был в неизменно-белом костюме, а за соседним столом сидели два амбала, и приглядывали за хозяином. Но Руслан набрался наглости и смелости, и пригласил Юлю на танец. Она болтала с ним, как ни в чем не бывало, только взгляд ее был чуточку виноватым. А под конец сообщила, что выходит замуж. За кого, уточнять не стала. И так понятно. После танца Лёня сразу же увел Юлю, а студенты засиделись надолго. В тот вечер Руслан надрался как извозчик. Он долго не мог вписаться в открытую дверь такси, услужливо пойманного ему друзьями, а потом с таким же трудом вписывался в дверь собственного подъезда, услужливо открытую таксистом.
Вторая их встреча произошла в августе следующего, 91го года. В дни ГКЧП и комендантского часа. Он столкнулся с ней у своего подъезда. Она его ждала уже пару часов. Адрес она взяла у Санька, а тот… тот мог узнать все что угодно. Золотой кадр для КГБ! Но это Руслан потом узнал, а тогда был немало удивлен. Она же сказала, что проходила здесь случайно. Врать она не умела.
На вопрос «как дела?» ответила, что «не очень»: «Березку» закрыли, Лёню посадили (арестовали за день до свадьбы). Он оставил ей кучу денег – но они все пропали во время «геращинковской» денежной реформы. Она говорила что-то еще, но он уже не слушал. Несмотря на то, что прошло больше двух лет с их первой встречи, она почти не изменилась – все те же пухлые губы и огромные глаза, ставшие, только, еще грустней. Руслан почувствовал, что огонек прежнего чувства разгорается с новой силой. Еще немного – и он крепко ее обнимет и вопьется в ее губы сладостным поцелуем. А потом схватит ее за руку и побежит с ней куда угодно, подальше от всех этих условностей и ложных норм. Но чертик по имени «гордость», вовремя вылез и, скорчив злобную рожу, напомнил ему: «Да она ж тебя бросила! На фарцу поменяла! Она про тебя и не думала! А теперь, когда ей плохо и одиноко, она снова вспомнила про тебя! Не будь тряпкой! Плюнь на нее!» Чертик сделал свое дело – Руслан бросил окурок сигареты, и раздавил его ботинком. А вместе с ним, раздавил и огонек, разгоравшийся в душе. И когда он снова поднял на Юлю глаза, взгляд его был пустым и ничего не выражающим. Она сразу все поняла.
– Ладно, пойду я. А то скоро комендантский час наступит.
– Иди, – сказал он, и подумал, что ей следует поторопиться. Он уже не раз видел милицейские облавы, и то, как стражи порядка разделываются со всеми, кто попадет под руку.
Он стоял, и смотрел ей вслед.
А через пару месяцев, Руслан узнал – от Санька – что Юля погибла. В тот вечер она не успела уехать из Москвы до комендантского часа. На привокзальной площади началась облава на несознательных, и шальная пуля выбрала целью Юлю.
По какой-то причине, Руслан в ее смерти начал винить себя. Мол, ведь к нему она приезжала. А он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Разубедить его было некому, ибо ни с кем он этими мыслями не делился. Друзья бы только посмеялись, и поставили диагноз: «блажь». Мать бы конечно посочувствовала и успокоила, но так, для вида. А у самой бы мелькнула мысль типа «Что бог ни делает…» Отец и вовсе ничего об этом не ведал. И страшно бы удивился. Не более того.
Говорят, бывают в жизни полосы черные и белые. Врут, наверное. У Руслана началась одна, сплошная серая полоса. Внешне ничего не изменилось, и все шло чередом. Успешная учеба, внимание сокурсниц, заискивание друзей. Но душа Руслана остекленела. Его теперь ничто не радовало, не доставляло искреннего удовольствия.
По окончании университета, отец подыскал ему несколько мест в солидных издательствах, из разряда тех, что полезны любой власти. И потому, твердо стоят на ногах. Солидная зарплата, карьерный рост и загранкомандировки прилагались. Но Руслан впервые принял волевое решение, и устроился в одиозную газетку, чьи расследования вызывали массу «ответных мер», и чьих сотрудников отстреливали с завидным постоянством. Он просто решил, что его жизни не хватает «перчика», способного его расшевелить. Но на первых порах его использовали на побегушках. Здесь ни его университетские успехи, ни авторитет его отца не имели никакого значения. На просьбы дать ему стоящее задание, редактор отвечал: «Найди сам! Будет стоящий материал – напечатаю. Проснешься знаменитым… на один день».
Руслан сидел на скамейке на бульваре. Несмотря на октябрь, было холодно, лужи покрылись ледяной коркой, а уши замерзли – даже поднятый воротник пальто не спасал. Вдали слышался грохот выстрелов – мятежники штурмовали здание Моссовета. Руслан курил, глубоко затягиваясь. Но согреться сигаретой – как подпитать компьютер пальчиковой батарейкой. Рядом уселся тип в несвежем пуховике.
– Здорово наши вломили этим жидам! – произнес несвежий, обращаясь к Руслану и комментируя выстрелы.
– Кому? – не понял Руслан.
- Ельцину и его банде! – пояснил несвежий.
– Так он не еврей!
– Все они евреи! Ельцин, Гайдар, Чубайс. Последний даже фамилию не менял! Еврейская фамилия! – распалялся несвежий. – И еврейские банкиры-сионисты! Мы терь всех их к ногтю.
– А кто – «мы»? Поинтересовался Руслан.
– Мы – красно-коричневые! – гордо произнес, несвежий, шмыгнув синим носом. – Коммунисты и фашисты!
– Так коммунисты вроде уже не у дел, а фашистов мы еще в 1945м! – резонно заметил Руслан.
– Коммунисты вернулись. А в 1945м погорячились. Не поняли, что враг у нас один – евреи! – Это было слишком даже для пребывавшего в апатии Руслана.
– А ты что здесь сидишь? Беги к своим двухцветным друзьям! А то тебе ничего не достанется, – заметил он. – Может тебе, для начала, палатку ломануть? – Руслан кивнул на ларек.
– Не, палатки наши русские ребята «крышуют», нельзя!
– Ссышь просто! – резюмировал Руслан, которого несвежий уже откровенно бесил.
– А ты что, тоже за «этих»?
– Ага, за этих! И сейчас я тебе рожу покрашу в красный цвет, а штаны в коричневый, – произнес Руслан, медленно поднимаясь со скамейки.
– И до тебя доберемся! – провякал несвежий, и припустил по бульвару, боязливо оглядываясь и проклиная мировой сионизм.
По Тверской шли танки. Как и три с половиной года назад. Но это не была репетиция парада. Это империя готовила ответный удар. Мятеж доживал последние часы. Но никто об этом еще не догадывался.
– Похоже, идут к Белому Дому. Моссовет уже отбили, – раздался рядом женский голос, показавшийся Руслану знакомым.
Он обернулся. И увидел рыжую девушку с зелеными глазами. Ту самую, что тогда обозвала его «жмотом». Она тоже его узнала, и вновь спросила сигарету. На сей раз Руслан уважил ее просьбу.
– Коксу хочешь? – спросила рыжая прикурив и глядя прямо в глаза.
– Хочу, – не раздумывая, ответил Руслан.
– Тогда, пошли ко мне, здесь недалеко, за бульваром.
У Руслана мелькнула мысль о коротко-стриженных ребятках, ловящих «на живца». Потому он бросил пробный камень:
– Да у меня и денег с собой нет.
– Я угощаю, просто скучно одной тянуть. Не стремай, я приличная девушка.
– Зовут то как, приличную девушку?
– Ирой.
– Ты одна дома? – спросил он, когда они уже подходили к подъезду.
– Практически. Есть еще старуха-соседка. Но она накачалась пивом и теперь дрыхнет.
– Старуха – пивом?
– Это ее моя мамаша приучила. У нас нечто вроде коммуналки – три комнаты наши, а в четвертой старуха. Она уже подписала свою комнату нам. Осталось ждать, когда пиво сделает свое дело.
– Квартирный вопрос совсем вас испортил, – заметил Руслан.
– Знаю, подло. Но тогда мы сможем продать эту квартиру, и купить две поскромнее. Тогда я буду избавлена от необходимости видеть свою маман.
– Теплые чувства. А отец?
– Умер.
– Пиво?
– Нет, рога. Большие и ветвистые. Плюс ежедневные истерики и скандалы. А у него было слабое сердце.
– А сейчас, где твоя родительница?
– У очередного самца. Нам не помешает.
– А сама чем занимаешься?
– В театре работаю. Я – гример.
– Маляр по лицам? – пошутил Руслан.
– Точно подметил.
Они прошли по длинному темному коридору и оказались в большой комнате. С лепного потолка свисала огромная старинная люстра. Мебель была очень старая, и когда то считалась изысканной. У стены стояло пианино «Блютнер», бог весть какого года, настоящий антиквариат. Контрастом со всей обстановкой выглядел журнальный столик, с зеркальной поверхностью, и большая кровать.
– Моя трахта, – пояснила Ира, перехватив взгляд Руслана. – Но ты не думай – я приличная девушка. Нюхнем, и все!
– Угу, – согласился Руслан. На кровати лежал томик Ницше. – Ты его читаешь?
– Конечно. У меня рост 159, рыжие волосы и глаза цвета бутылочного стекла. Без него мне никак.
– Ну почему, ты красивая, – вполне искренне сказал Руслан. – И цвет глаз очень редкий, я думал – линзы.
– Не линзы, – успокоила его Ира, раскатывая дорожку на зеркальном столике. Делала она это очень неловко, что выдавало в ней дилетанта. – Угощайся.
Руслан сел в кресло по другую сторону столика, взял соломинку и неуверенно уставился на белую полоску. Вдали что-то смачно грохнуло, потом еще раз. Задребезжали стекла.
– Наверное, Белый дом долбят, – сказала Ира. – Что, тоже в первый раз? – Добавила она, заметив его нерешительность. – Не стремай, мажор, – и с этими словами она неловко втянула порошок через ноздрю. Руслан последовал ее примеру. Ясность чувств обострилась, он почувствовал бешеный прилив сил. И еще… у него зачесался мозг. Он попробовал его почесать, но обнаружил, что мешает черепная коробка. На столике оказалась бутылка сухого вина и два бокала.
– А это совместимо? – засомневался Руслан.
– Не стремай, если что, подохнем вместе, – Ира залилась искренним смехом.
После вина мозг чесаться перестал, а Ира показалась самым близким человеком на земле. И он ей рассказал про Юлю.
– Не вини себя, – успокоила его Ира, выписав ему индульгенцию, которой он так долго ждал. Он тут же успокоился, и почувствовал, что жизнь продолжается.
Ира включила радио – ТВ уже пару дней не функционировало. Диктор сообщил, что «Альфа» отбила штурм в «Останкино». Они тут же отметили это дело новой понюшкой и бокалом вина. А потом нырнули на Ирину «трахту».
В маленьком теле Иры оказалась бездна энергии. Возможно, в этом виноват был кокаин. Она была гибкая и упругая, как кошка. И энергичная, как гепард.
Со стороны Белого дома вновь раздался грохот пушечных выстрелов. Диктор намекнул на штурм.
– Одевайся скорей! – сказала Ира.
– Да ты что? Комендантский час! И бои. Меня пристрелят.
– Дурак! Мы на крышу! Давай быстрее – фейерверк пропустим! – сказала она, доставая из шкафа огромный морской бинокль.
Они поднялись на крышу. Перед ними предстала грандиозная панорама пылающего Белого дома. Грохот выстрелов стал намного отчетливей.
– Смотри, там люди прыгают, прикольно! – и она передала бинокль Руслану.
Он увидел, как горящие точки отделяются от окон верхних этажей и падают вниз.
– А что, неплохой может получиться репортаж. Жалко, фотика нет! – он вернул бинокль.
Обстрел прекратился, и штурмующие бросились к зданию. Мятежники выкинули белый флаг. Здание напоминало огромный факел. То ли от кокса, то ли от пережитого, но грандиозная картина разгрома наполнила Руслана каким-то торжественным чувством.
И он неожиданно для себя запел. А Ира подхватила. Они стояли на ледяной крыше, под ними расстилался объятый страхом город, а они стояли и пели. Пели тоже, что, возможно, пели и мятежники, прежде чем выброситься из окна. Пели то же, но понимали по-своему. Для них это был реквием старой истории и надежды на лучшее. Не будем их разочаровывать. Пусть поют:
Никто не даст нам избавленья
Ни бог, ни царь и ни герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро,
Вздувайте горн и куйте смело,
Пока железо горячо!
Довольно королям в угоду
Дурманить нас в чаду войны.
Война тиранам! Мир народу!
Бастуйте, армии сыны!
Когда ж тираны нас заставят
В бою геройски пасть за них, —
Убийцы, в вас тогда направим
Мы жерла пушек боевых!