- Сынок, одного хочу. Хоть и грешно, умереть побыстрее бы, – сказал пациент-старичок и посмотрел на Дмитрия Николаевича черными глубокими глазами.
- Ничего не понимаю, анализы вроде у вас хорошие. Расскажите еще раз, что у вас болит? – врач пожал плечами.
- Да вот в груди что-то сжимает, да когда поднимаюсь, ног под собой не чувствую, – старичок погладил окладистую серебряную бороду.
- Давайте, я вас еще на рентген отправлю.
- Вы бы лучше с Богом меня отпустили, далеко возвращаться мне.
- А зачем вы пришли тогда?
- Так старость быстрее коротается.
- Странный вы, лучше сходите, я вас подожду, чтобы в другой раз вам к нам не идти.
Старичок закашлялся, взял направление и медленно вышел из кабинета.
Дмитрий Николаевич вздохнул, снял очки и потер усталые глаза. Затем он обвел глазами помещение. Привычная картина: крашеные стены, старенький темный стол, напротив вплотную придвинутый такой же стол медсестры и сама медсестра, трухлявый линолеум, кушетка с чистым бельем, зеркало, умывальник. Все обычно, но вместе с тем что-то не так.
В кабинет никто не заходил. Дмитрий Николаевич встал, потянулся. Подошел к окну и погрузился в себя.
Профессия врача всегда смущала Дмитрия Николаевича. Он не знал, почему выбрал ее, какое место он занимает в ней, и наоборот – она в нем. Хотелось всегда большего, запредельного. Удивлять и восхищать других. Стать дизайнером, художников, актером – все равно, лишь бы не мокнуть в этом городе и не плесневеть.
Нескончаемый поток пациентов вытеснял такие мысли днем, но вечером они накатывали с новой силой. Дмитрий Николаевич понимал, что ему не стать ни дизайнером, ни художником. Ну, а все-таки... Все-таки хотелось. И уйти от этого было невозможно. Он тысячу раз устанавливал на компьютер необходимые программы, покупал краски и кисти, но затем удалял и выкидывал все. Он ходил кругами вокруг себя, наматывал сотни километров. И все тщетно. Время от времени его атаковала хандра. В такие дни он мало ел, сидел вечерами в своей крохотной однокомнатной квартирке и много курил. На работе был роботом, прикладывал стетоскоп к чьим-то телам, спрашивал, выписывал рецепты и тупо смотрел за окно.
В свои 32 Дмитрий Николаевич оставался холостяком. Впрочем, он не сильно переживал по этому поводу. Последние вулканические чувства любви посетили его лет пять назад и чуть не разорвали пополам. Он любил замужнюю женщину, которая не любила его. Она жила между. Ни Дмитрий Николаевич, ни муж не интересовали ее больше, чем она сама себя. Через год Дмитрий Николаевич истратил все свои чувства. Не было сцен и каких-либо объяснений. Он просто стер ее номер телефона из записной книжки своего мобильника и не отвечал на незнакомые звонки. Со временем он стал все меньше думать о бывшей возлюбленной и в последние годы улыбался, когда вспоминал, какие глупости ей говорил.
Взлетная полоса закончилась. Дмитрий Николаевич все реже пытался изменить себя. Его дни копировали друг друга и откладывались в архивах памяти как один. Пациент приходил через неделю, а ему казалось – на следующий день, по телевизору показывали футбол, и он заранее знал, что наши проиграют. Деревянные рамы на балконе темнели, темнели и тяжелели и его мысли. Они не кидались в голове, а медленно катались где-то внизу.
За тем, что находилось за взлетной полосой, знать не хотелось. Лень, да и зачем?
В дверь постучали. Вошел старичок после рентгена. Дмитрий Николаевич взял снимок и посмотрел на свет. Затем он сел и стал что-то писать и объяснять старичку, какие нужно купить лекарства. Старичок кивал и постоянно благодарил.
- Спасибо за внимание к чужой старости, – сказал старичок, медленно поднимаясь со стула. – Я бы не знал, что дома делать. А тут поговорил, как-то веселее стало. И умирать не хочется, когда знаешь, что рядом живут такие люди.
Дмитрий Николаевич покраснел. Он впервые в жизни почувствовал свою нужность по-настоящему. Когда старичок ушел, он снова подошел к окну. Густые сумерки почти превратились в темень. Зато зажглись фонари и осенний дождь был какой-то не такой, как с утра, не беспросветный. И работа участкового врача в провинциальном городе перестала казаться нескончаемым наказанием за непонятную провинность. Хандра отступила, свернула пожитки и покинула захваченную территорию. Дмитрию Николаевичу даже подумалось, что молодая медсестра всегда смотрела на него с нежностью. Кто знает, может быть и так.