обдираешь веками монументальный клей
снов бесплотных августы оторопели
полова по ней течет с пчелиных полей
и у краешка близнецы его март и аврелий
денежку закинувшие в медный купон
что висит и пылится в немытой сини
там с копилкой ходят нищие октавион
да девятый месячный тоже ссыльный
а потом все гладь и мороз и бля
как рванет по венам стеклянной кровью
отворенным знамением декабря
в леты отворованные изподловья
вот раскинешь руки и лета нет
как и небы плывущей в аустерлицах
возлежащие камень или князь андрей
моментальным клеем переклеивают лица
отдирает веки с наземных тумб
непохожих ни на вчера ни на завтра
из покатой хляби вытуренный котурн
на фундаменте взорванного амфитеатра
так и сон твой сорен и день округл
год неспешен врет календарь латинский
сквозняком простуженная хоругвь
сны листает по-детски и бьет пластинки
феб синильный божески рвет бумаг
на двуликих янусов бело-черных
третьей стражей крик влетает в дома
где терпимость чаще чем стук игорный
раздираешь века как засохший клей
утро горлом прохватит но всем не хватит
юных кончивших раньше всех и юлей
с двух сторон от пылящей на небо рати
Шахрисабз во тьме. Усталое светило
улеглось в руинах. Дремлет Ак-Сарай.
По базару тенью проскочила
Свора песьих лап. Кошачьих диких стай
Не догнать в извилистых проулках,
Выть и бесноваться при луне.
Купола Чорсу смеются гулко.
Звёзды улыбаются во сне.
ДОрус-сиадат! Коты – за мною!
ДОрут-тилават! В подвалы – мышь!
Отвлекаться нынче – грех, пустое!
Мы идём! Никто не смеет – кыш!
Мягкой, вкрадчивой и наглою походкой,
Хвост – трубой, усами – поперёк,
Мы скользим. Наш взгляд смущенно-кроткий.
Чуть помедлишь и – упустишь срок.
Нежностью наш разум разбережен.
Берега потеряны во мгле.
К голосам – по запаху, по свежим
Отпечаткам лап. Глаза – в огне!
Муэдзин! Помедли! И к молитвам
Правоверных, слышишь, не зови!
Не до них! Ночь лишь для нас, охриплых!
Наши души тают от любви!
Я самое нелепое созданье
Из тех, что недодумала земля,
Я нонсенс, я ошибка мирозданья,
Я ноль, я даже менее нуля.
Я неопределенная причина,
Бессмысленная сошка бытия,
Я прыщ на жопе полного кретина,
Я то, что недостойно слова «я».
Простой вопрос, безмозглый мой читатель,
Ты для себя уж как-нибудь реши:
На что, на ЧТО надеялся Создатель,
В меня вдыхая искорку души?
Итак, я не жалею ни о чём.
И, дверь высаживая плечом,
Я возвращаюсь в темноту уюта.
Потёртый заяц, уши набекрень,
Олень безногий… Нет, скорей тюлень.
Замри, минута.
Здесь ангелы, в количестве двух штук,
Без помощи приборов или рук
Обедали и засыпали.
Один из них вернулся. Это я.
Я видел необжитые края.
Уютно там? Едва ли.
Родители, хотите ли взглянуть
В мои глаза, тяжёлые как ртуть
Своими невесомыми глазами?
В фотоальбоме ли, в дыму, во сне
Вы явитесь воскресшие ко мне.
И я останусь с вами.
- Пустяшный ящик плыл по воде...
- Он не плыл никогда и нигде.
- Мы ловили его бечевой и веслом...
- Были мы на приеме с послом!
- Мы неплохо тогда разглядели его...
- Мы не видели там ничего.
- Говорят, что внутри у него не пустяк...
- Да, кормили недурно в гостях.
- Почему отрицаешь ты всё и всегда?
- Потому что внутри нас – вода.
- Вот и я говорю: ящик плыл по воде...
- Он не плыл никогда и нигде.
Занавес бьется
Окно открыто
Солнце льется
В мое корыто
Здравствуй, весна!
Всюду очки
Битые в пьянке
На полу бычки
На кровати панки
Здравствуй, весна!
Луч по избе
Скачет и скачет
Что это значит
Что все это значит
В твоей судьбе
Солнечный заяц
Счастлив, мерзавец
Сам по себе
* * *
Застекольные венки
Утро в белой панораме
Звукоряд сосулек в раме
Благодатный на звонки
Ты не спрашивай, кто там
На заре палит обильно
По деревьям, по кустам
Шумной дробью воробьиной
Не апрель сошел с ума –
Со двора снимая слепок
Так прощается зима,
Обнимаясь напоследок
Довести она спешит
Вид окна до идеала
С крыши дома потрошит
Одеала, одеала
