Ослепительная молодость моя!..
Предо мною дальняя дорога…
Как мне жаль, что я не верю в Бога,
И отверг все тайны Бытия!
Как мне жаль, что я не верю в Чудо:
Ясен взгляд, и мысль моя тверда!
Мысль моя надменна и горда:
Бог во мне – и больше ниоткуда!
Утро!.. дождь!.. в туман идёт дорога!..
Мне – вперёд… сквозь этот дождь и мглу…
Вот стоит и церковь на углу!
Бог – во мне, а в церкви – нет уж Бога…
Увешана красным рябина.
Окно шторой завершено.
Ребенок играет в песке.
Собака лежит в тоске.
Всё, что я увидел – было.
Свершилось и вдаль ушло.
Песочница отъезжает,
Собака из мрака лает.
И мир, уходящий от,
Догонит ли кто, поймёт?
Вливаю коньяк прошедший
В желудок, давно ушедший...
И закрываю глаза,
Слегка отъезжая назад.
если бы можно было влюбляться на раз-два
и по щелчку так же просто забыть об этом
я бы плела из красавчиков кружева
и наверное не мечтала бы стать поэтом
я бы тогда посвятила тебе долгий день
скажем второй понедельник месяца..пусть июля
ну а во вторник уже целовала б ресничек тень
на щеке какого-нибудь молодого под ником дрюля
мне и жалеть бы тогда не пришлось что взяла разбила
сердце чужое.. ну или мне моё кто-то
всё это было бы правда довольно мило
есть одно но это бы шло прямо совсем по нотам
хочу просыпаться утром и видеть первым
только твоё лицо целовать плечи
пусть даже мне не светит покой нервный
пусть даже мне от такого не будет легче
Небо над проспектом Фридриха Энгельса
Имеет совершенно точно двойное дно,
Оба дна купаются в росе и шевелятся,
Будто синие глаза смеются и вертятся,
А я высунут собою в маршруточное окно.
Водная карусель бьется о камни тусклые,
Медным горнилом стихия глотает рыб.
Сначала было грустно, потом не очень грустно,
Если ты устал быть героем Марселя Пруста,
Просто нужно набрать полные глаза неба и воды.
Деревья шепчутся о чем-то о своем
Для тех, кому ночами не здоровится
Аллея разольется соловьем
Прохожий остановится
И высоко приветствует луна
И клен, мой конь, ласкаясь, наклоняется
И жизнь, казалось бы, допитая до дна
До края наполняется
с утра непруха. Жизнь – она не поле,
что ночью подвернулось на пути.
опохмелюсь сейчас и всё, довольно,
пойду к жене, с очередным – Прости.
жена ушла. Дала мне, стерва – волю,
сказала странно как-то: – «Бог простит»
ну, ей же хуже. Вновь стакан наполню
и выпью махом, что бы ни грустить
пусть катится, подумаешь царевна,
я дюжину таких себе найду,
вот подлечу сейчас немного нервы
и ей назло – другую приведу
ещё грамм двести можно выпить смело,
и вот, ей-богу, больше – ни гугу,
так думаю: – от баб одни проблемы,
я и без жён неплохо жить смогу
глянь, чёрт..зелёный.. подмигнул.. во рыло:
"ещё по двести, иль ужо слабо?"
ему сурово: "Ты поговори мне!
Давай по двести и раз пять по сто!"
чёрт тоже смылся.. Испугался, видно,
от доз таких – стать русским мужиком
пусть катится.. но вот, слегка обидно
пить в одиночестве за вытертым столом...
Эй, вы, на палубе! Замену мне скорее!
Уходит в воду линия надежды!
И я парю над вами без одежды –
Мои отрепья флагами на рее!
Высматривал я берег. Разгибая спину,
Под солнцем оставлял лоскутья кожи.
И если взор земли найти не может,
Устам мечту, как воду, не поднимут.
И в духоте ночной, как ярость мира тленной,
Я падал вниз на палубное пекло.
И пляской смерти, что в глазах поблекла,
Меня качало на руках Вселенной…
Самолет летит, стюардесса плывёт.
Зачарованно смотрит народ.
«Наш самолет пролетает на высоте…»
Есть спасение в красоте.
Полуулыбка, полусерьезный взгляд.
Облака за бортом горят.
На сервировочном столике бокалы горят:
Это вино, это виски, а это яд.
За иллюминатором мать развешивает бельё,
Отец готовит омлет.
Стюардесса в бокалы еще нальёт,
Сохранит, оградит от бед.
Пролетая на немыслимой высоте,
Где никто никогда и нигде,
Мы увидим за стёклами летящий свет,
Рядом с нами летящий свет.
