Ох, и пьёт, зараза – пьёт,
Ох, и бьёт, зараза – бьёт.
Он – в душе – мужик-то добрый,
А как выпьет – идиот.
Вот, на днях, принёс ромашки
Весь весёлый, без рубашки
-Где разделся? – я спросила,
Сразу в ухо мне, с размашки
А, вчерась, сосед Натан,
Что-то спьяну наболтал.
Злющий мой – домой вернулся,
В результате – вот – фингал.
С кумом Ванькой утром пил,
Ровно бешенный вопил,
Чем-то там его расстроил,
Сын наш, младшенький – Кирилл.
Ох и пьёт, зараза , пьёт
А, напившись – снова бьёт.
Я б давно ушла, да жалко
Свой же..хоть и обормот..
Работаем.
Вперёд.
Побольше грации.
Стоп.
Заново.
Прошу не спотыкаться.
Улыбочку одела на лицо.
Нет. Нет.
Не на своё, а на чужое.
Вот так.
Пусть улыбается,
Достроим
Наш домик ..
Тот,
заветный,
для двоих:
Начнём, пожалуй, с крыши,
Стеклянной...
Не для звёзд,
Для хлёсткого
дождя
Осеннего
Пусть
пляшет
до
изнеможения,
Стекая
вниз
По стенам,
собранным
Из
Карточной
колоды.
В которой
только пики..
В уродов,
скукожившись,
перетекают
лики,
ну что же,
знать пора,
Вистую…
Стоп-кадр.
Улыбочка.
Ещё
чуть-чуть,
Пошире.
Вот так.
Достаточно..
Я здесь.
В своей квартире,
Из серого,
холодного
бетона.
Вновь медитирую,
Слоняясь
монотонно
По четырём
пустым
углам..
И всё же, как-то скоро,
Сложился в плоскости
Наш домик.... для двоих.
По лестнице спускается старик.
Пакет с кефиром, выношенный свитер.
Я говорю судьбе своей: смотри,
Мне говорили – это композитор.
Смотри на тоненькую жилку у виска:
Лишь в ней одной – этюды и сонаты.
Осенняя античная тоска
На лицах крымских санаторных статуй.
Все отвернулись. Голуби в саду
Несут в себе приморскую усталость.
Как будто бы в сломавшемся аду
Идёт старик. И я за ним иду.
И знать бы, сколько нам идти осталось.
Милая, ты забыла закрыть окно.
Пока мы сидим в кино,
В дом заберутся воры.
Они украдут наши деньги и наш уют.
Слышишь: они уже продают
Новые наши шторы.
Клинтом Иствудом, героем нездешних драк,
Я вломлюсь в подмосковный кабак,
Где победу празднуют воры.
Всем стоять, гопота, гнильё!
Возвращайте мне мой мильон
И гоните, собаки, шторы.
Ах, не поймут они меня, не поймут.
Там где вымысел вразвес продают.
Там где блоковский свет в стакане.
В ослепительном рое пчёл
Я киношную жизнь перечёл
И упал под их каблуками.
Кошка тихонько пробирается на стол, ложится на тоненькую стопку испорченной бумаги в углу и смотрит, как я пишу. Внимательно смотрит. Словно хочет проследить, чтобы я писал хорошо. Как будто она мой учитель литературы, который ничего не говорит, нигде, ни взглядом, ни намёком не поправляет меня, никак не даёт понять – на правильном ли я пути, а просто смотрит. Словно это именно она дала мне домашнее задание, а теперь просто наблюдает за его неукоснительным выполнением. Хладнокровно. Я бы даже сказал равнодушно. Можно подумать, она знает, что на самом деле главная функция любого учителя – давать задание. И следить за его выполнением. Не нужно ничего больше. Если ученик имеет способности, и будет при этом выполнять задание (и за этим как раз должен проследить учитель), то мастерство, рано или поздно, придёт. Никуда оно не денется. И не нужно ничего подсказывать или поправлять. А если ученик не имеет способностей, то довольно скоро ему надоест выполнять задания, и она обнаружит, что оказывается это было не его дело.
Однако, способному ученику обязательно нужно давать задание, ибо сам он всегда найдёт повод не садиться за стол. Где есть способности, там же и огромная, а при самостоятельных потугах, так чаще всего и непреодолимая, лень.
Вот почему моя кошка тихонько пробирается на мой стол, как только я сажусь за него, укладывается поуютнее в самом уголке, чтобы не помешать, и смотрит – пишу я, или, вот как сейчас, валяю дурака.
