Китайский болванчик
Нинель Лоу
Я не знаю вообще, как называется это состояние. Кажется транс...
Я сижу китайским болванчиком и уже второй час смотрю в одну точку, хотя вроде что-то мелькает перед глазами. Какие – то тексты, фотки, рисунки. Приходят какие-то люди, что-то говорят мне, я нервно пью этот горький кофе. Ларка, как всегда забыла про сахар. Черт!
Изредка я поглядываю на часы, мелькает сигарета. Кажется, что я вся в делах. Но меня нет...Просто нет...Я летаю где-то, я плачу и жду...
Бим-бом...Китайский болванчик еще жив...
Бим-бом...Уже обед, и я на бегу натягиваю берет и куртку.Уффф... Дышу... А сегодня солнечно, а вроде с утра моросило. Или это было вчера, не помню. Пружина, что сидит внутри не разжимается, не отпускает...
Бим-бом...Вечер, красивые огни, темная улица, дом..
Валюсь с ног от усталости...А китайский болванчик еще жив...И я уже засыпаю.
Я сплю...Может это так называется?
Подумал о тебе – захотелось выпить
Подумал о вине – заболела печень.
Разобраться, то и то заменить нечем,
и не терапевт ты ведь.
Подумал о судьбе – захотелось в петлю,
подумал о петле – заболело горло,
(промелькнуло – морг, окно, хлорка)…
Что-то медлю...
Но не думай о тоске! – говорю строго.
Хватит девки, что за час – штука.
Почитает стих жена, отбрешусь – шутка...
И в дорогу!
Грусть подкатится непрошенно,
Спорить с нею не рискую.
Что тебе, моя хорошая?
Погоди – перетоскую...
Небо в зеркале расколотом
Облака свои купает,
Осень нас червонным золотом
Засыпая, осыпает…
Что за тайну в сердце носим мы
И гнетёт нас эта таина
Почему душа по осени
Покаянно-неприкаяна?..
И в дорогу сердце просится,
Словно к золотым долинам
Нужно бросить всё и броситься
Вслед за клином журавлиным...
В звёздные пути во млечные,
В холода озёр хрустальных,
В перестуки бесконечные
Поездов на стыках дальних...
Скрасит первою порошею
Сад неубранный, заброшенный,
Уходи, тоска непрошена,
Приходи, моя хорошая.
Что город? Быт скамей,
Готовых форм застойность,
Ворованных камней
Насильственная стройность,
Взращенная в углах
Оконная свобода
Глядется год от года
На небо в облаках,
Лишенное прямых
И тем, должно быть, вечно,
Но вечность на двоих
Не разделить, конечно.
Линейность тяжких пут
Столицы-геометра
Указывает путь
На государство ветра,
Туда за горизонт
Где в золотую осень
Темнеет гарнизон
Остроконечных сосен
И туча семенит
Предвосхищая немочь
И в воздухе звенит
Серебрянная мелочь
За птицами, на свет
И духом и стопою
За именем всех лет
Идущих за тобою
На произвол судьбы
В наследство остальному
Туда, навстречу к дому
С названием любым
Утки, гуси-лебеди, корабли,
у Гудзона северный колорит.
Сталью окликает река, –
стану ль облака упрекать? -
вестью из наивного далека
цвета смеси глины и молока,
почвы и овсяного киселя,
очи и уста веселя.
И воды възерошенная чешуя
шелестит хорошее, что и я
фонарей отборной морошкою
на воду отброшена прошлую,
на воду состава запойного,
неводами старыми поймана.
Сколько же морей и земли
северный мой, верный залив
обошел, улегся у ног -
гладкошерстный серый щенок,
точно не видать за волной
волчью стать и взгляд ледяной...
Не твои ль во мне, сирота,
зрение и крепость хребта,
соль в крови и сахар в зубах -
черновик стиха о снегах,
не твоих ли сопок гранит
голосом высоким бранит?
Скальный грунт – не дом на песке,
стану ли задумываться в тоске,
коли серый волк уволок
далеко на север, на восток...
Над Гудзоном чайки, знакомый гусь,
не скучай, запомненный наизусть
сторож строк сомнительных и молитв,
ангел мой хранитель – залив.
Эти яблочные глянцы
В лихорадочных румянцах,
Только яблоки на диво холодны.
Одинокая на диво
Поутру я в сад ходила
До колодца, чтоб испить живой воды.
А сейчас на дне колодца
Яркой рыбой солнце бьётся,
Остывая, разбивая плавники.
Золотое, знаю, больно,
Мы намучились довольно,
Так спасёмся нашей боли вопреки.
Подниму в ведре, закину
В бирюзовую пучину.
Согревай меня и ласки не жалей.
Он любил, сгорал, я тоже,
Но чужого брать негоже,
Так и мучилась до первых журавлей.
И шаги его звенели,
Словно яблоки в апреле.
Золотое, как с ума я не сойду?
Наша сказка станет былью,
Отгорели, отлюбили,
Вот и всё. Упало яблоко в саду…
.
* * *
...Но будут – нежеланные –
Губами, горлом, кожею –
Забытые, нескладные,
Непрошенные – петься
И рваться вслед за птицами
Слова, что нами прожиты
И мной потом записаны.
И – никуда не деться!
И вечно с ними мучиться.
И вечно с ними стариться.
Всё нажитое – продано.
Блаженно и юродиво
Ты побредешь за птицами,
И все быльем затянется,
И лишь слова останутся,
Что нами были прожиты
И мной потом записаны!
( 1983 )
.
