Arifis - электронный арт-журнал

РОМАНТИЧЕСКИЙ МАЗОК  

В предлагаемом материале, который является продолжением творческих размышлений о развитии искусства, его романтической направленности дня сегодняшнего, напечатанном во втором номере «Нашего Изографа», хочу поделиться некоторыми более конкретными соображениями, относящимися к живописному произведению, картине.  

Живописное произведение предстает перед нами, как принято говорить, окном в мир художника, его фантазий, имея в виду, в первую очередь, смысловую нагрузку. Затем, образно-декоративную составляющую картины, где и происходит, на мой взгляд, самое главное! Вне зависимости от замысла и воли художника, где, при наличии «механизма» вдохновения, его присутствия, сами руки делают всё, что нужно, сотворяя полноценный художественный образ. Нас и будет это интересовать.  

Если отбросить разглагольствования о сюжете, его идейной и социальной направленности, то есть разговоры о внешней «красоте», перед нами предстанет некая вещь на плоскости в красках. Предстанет как совокупность технических приемов, сработанная мазками кисти; характер произведения, авторский замысел и почерк выражается через них.  

Мазки могут быть не видны, как в реализме и гиперреализме, заметны, как в большинстве стилей, видны, как у импрессионистов, демонстративно видны, как у постимпрессионистов. Сейчас, в отсутствие большого стиля, каждый художник решает эти вопросы самостоятельно в зависимости о г задумки работы. Но еще никогда они не имели такой значимости, как в предлагаемом романтическом произведении дня сегодняшнего.  

Мазки выполняли и выполняют роль неких «элементарных частиц», из которых лепится вся ткань произведения. Романтический мазок это уже иное качество. Каждое движение кисти одухотворенно и наполнено глубочайшим смыслом. Мазки, в одно время, видны и не видны, поскольку вся суть изображаемого предстает, как единое целое, которое не поддается делению по предметности: сюжету и техническим приемам, по разности цветовой  

нагруженное™, по идее и исполнению, где мазки, видимые и ощутимые, пропадают в произведении, решив все вопросы.  

Всё вышеназванное образует творческую конструкцию картины. Конструкция может стоять над сюжетом, где авторское видение основное. Идти с ним в ногу, «по сюжету и приём» (П.П. Чистяков). Противостоять ему, ломая устаревшие догмы. Но это всегда эстетика, авторское видение, запечатленное эмоциональное состояние художника, если хотите, беседа с Богом.  

В романтизме сюжет отвлечен и не особенно важен сегодня, он выступает в виде предметных сочетаний для выявления, как раз, конструктивных достоинств картины.  

Возведение чудесных дворцов, где кисть, мазок мистические камни, цветные мраморы природы, наполненные жизнью и смыслом, цель творческих исканий.  

Всё соединено в одном порыве, всё изображенное тождественно в манере исполнения. Прослеживается всеобщее единство земли и неба, всего сущего. Живопись начинает соперничать с поэзией и музыкой.  

Произведение решено мазком, который может быть камнем и деревом, облаком и человеком, растворяясь в произведении, но, в то же время, оставаясь самим собой.  

«Сон разума рождает чудовищ», сон земли, выраженный через художника, его фантазию, рождает чудеса. Всё внимание, средства выражения и выразительности направлены на одну цель, возведение города, планеты, Солнца, где мечта и реальность обретают единство.  

Это утопия, ну что же, пусть утопия, но искусство не может без идеала, выраженного в утопической форме, важно, какая это утопия, чему она служит и на что направлена, хотя, может быть, и это не важно, была бы мечта. К примеру, социальная утопия дает социальный заказ и направленность. Личная утопия дает творческий импульс. Она может переходить в утопию социальную, что было хорошо одному, становится нужным другим, большинству, но, к несчастью, при этом размывается авторское начало, особенно это заметно сейчас. В этом трагедия искусства, но, как ни странно, и его жизнеспособность.  

Рождаются новые сказки. «Новые песни придумала жизнь». Налицо цикличность процесса, от одного ко всем и ото всех к одному. «О люди, вы не правы».  

Конечно, это происходит в борьбе и не без потерь, но мы, люди, по-другому еще не умеем.  

Русское искусство вообще имеет романтическую направленность, это отражение нашего российского менталитета, образа мыслей и мессианского характера нашего народа. Жизнь в мечте это и хорошо и плохо одновременно, но поэтому человек всегда в начале, у порога нового открытия.  

В нашей истории нечто подобное уже было, особенно это отностися к древнерусской живописи. Вот уж где романтический мазок работал в полную силу, создавая образ идеального, утопического человека, духовного лидера. Сказка так, с такой силой работала на действительность, что во многом претворялась в реальную жизнь.  

Стремление к идеальному обществу было выражено с потрясающей силой и убедительностью. Религия, утопия была социальная тема, на которую опирались богомазы, изографы в выражении своих сокровенных взглядов, личных утопий.  

Основное внимание уделялось человеку, он был унижен, его надо было спасать. Появились соответствующие идеальные образы. Сработало самосохранение народа.  

Ныне спасать нужно всё и вся, природу от человека, человека от возмущенной природы, человека от самого себя и своей цивилизации, и т.д., и т.п.  

Вот и новая – вечная тема спасения, выраженная через новый – старый романтизм. Желание жить сильнее желания умереть, я думаю.  

Вот поэтому поиск идеала не должен прекращаться. Для полноценной жизни нужно постоянно предлагать новое, даже если его не хотят, с одной стороны, и желать его, с другой, не смотря на цивилизованную затравленность. «Не оставляйте стараний, маэстро, не убирайте ладони со лба» (Б. Окуджава).  

Что же у нас для этого есть? Страх конечности человечества, ужас безысходности, неверие ни во что, духовный кризис, пренебрежение к самому себе и к природе, и т.д., и т.п. Страх!  

Постоянно сверлит мысль, как много предпосылок к Возрождению. После кризиса всегда подъем, это диалектика. Массовую культурную революцию безумия переживем обязательно. Само время поднимает планку накала противостояния, надо ему соответствовать или заняться чем-нибудь другим.  

Пути искусства и общественной жизни не всегда совпадают, и не совпадают всё больше. Техническая цивилизация масс и рукотворное творчество немногих, палач и жертва, что у них еще общего? Может только одно, здесь человек и там человек, поэтому надежда на договоренность и взаимное сотрудничество на паритетных основаниях сохраняется. Два противоположных полюса рождают энергию жизни.  

Энергетическая наполненность произведения позволяет судить о возможностях художника, мощи его таланта, направленности творческого поиска, обретенных находках.  

В отличие от привычной живописи, построенной на дроблении цвета, наиболее учащенном движении теплых и холодных тонов, романтическая живопись несколько иная. Мазок, хотя и несет в полной мере цветовую нагрузку, он более локален, так как он еще и основной элемент конструкции произведения, приближающейся к скульптуре и архитектуре. Дробить его не позволяет сама идея такой живописи. Уж скорее, она похожа на фреску, чем на привычную станковую картину, хотя и здесь большая разница. Фреска это единство плоскостей, романтическая живопись единство, по преимуществу, локальных мазков, где каждый мазок несет в себе «информацию» о всей картине, авторском методе и стиле произведения.  

Живопись романтического направления сегодня, по моему мнению, ^то живопись сама для себя и сама в себе, воплощенная мечта об идеале. Ей нет дела до сиюминутного и мгновенного. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно», это не для нее, скорее. «Прекрасное должно быть величавым», это ближе. Что-  

то передавать, рассказывать, вещать «живописным глаголом», зачем, что может дать красота кроме покоя, разве что желание новой красоты, ибо всегда недоволен человек (зритель), и это хорошо.  

Декоративность такой живописи также своеобразна. Она проявляется в по-разному структурированных мазках, в форме, подчеркнутой цветом, или в цвете, подчеркнутом формой, в зависимости от работы. Истина, как всегда, посередине, поэтому интересно. Технические приемы не прячутся, но наоборот, выявляются, благодаря смелой манере письма. Рожденная форма новой земли и нового неба настолько убедительна, что обретенная декоративность естественно входит в ткань произведения, растворяясь в ней, но не пропадая, а придавая новое звучание всему произведению.  

Основная идея стиля – это творческое, конструктивное переосмысление мира для его подтверждения, основанное на авторском видении художника.  

Мне мыслится, что борьба за чистое искусство, рукотворное творчество, за чистоту стиля и метода — это борьба за самого человека, его неповторимое лицо и индивидуальность.  

Живопись это не только одно из направлений культуры, но образ мысли и состояние души. Всегда есть «что-то», стоящее над методом, это неуловимое «что-то» и делает произведение искусством, принадлежащим к определенному стилю, где талант, как всегда, самое главное, и художник, автор – самый главный. Не очень важно, чем работать, нет разницы между холстом и экраном, если есть это «что-то». Разные искусства, идущие в одном направлении, в направлении от человека к человеку, это нормально и естественно.  

Благодаря такому видению и живописному, романтическому подходу, произведение получает всеохватывающие характеристики разных направлений культуры. Живопись получает дополнительную энергию скульптуры и архитектуры, даже музыки, лишний раз подтверждая общность разных областей творчества, как частей единого целого.  

А. Киргизов  

Газета «Наш Изограф» №4 (144)  

Сайт автора: www.kirgizov.by.ru  

Чужие мысли занимали всё пространство. Чужие мысли в одинаковых серых костюмах, с одинаковыми ровными проборами в волосах занимали всё пространство и не давали пройти времени. Чужие мысли все были правильными. Они держались небольшими группами, иногда собираясь в группы побольше, а порой сливались в одно целое, и разобрать какую-то мысль в отдельности не представлялось возможным. Они перемещались в занимаемом пространстве ровными мелкими шагами, стараясь не отходить далеко ото всех, снять пиджак или даже расстегнуть пуговицу считалось дурным тоном, а подпрыгнуть вверх или перескочить через забор означало пропасть навсегда. В целом всё это напоминало тихо булькающий кисель, и излучало уверенность и порядок. 

В этом равномерном безостановочном движении я потеряла свою маленькую растрёпу. 

- Вы не видели здесь девочку в красном платьице с плюшевым зайцем в руках? 

- Нет. Мы. Не обращаем внимания. Ни на каких маленьких. Девочек в красных платьях. Мы. Никогда не видим. Плюшевых зайцев. 

Эта маленькая мерзавка со встрёпанными косичками, эта непослушная маленькая мысль, – она мне очень нужна, но она опять улизнула от меня и теперь бегает неизвестно где, подпрыгивает и любопытничает. А ведь эти господа в плотных умных костюмах, они такие основательные и задумчивые, они могут сдавить ее своими серыми шерстяными боками и она задохнется! Она может провалиться в открытый люк! Конечно, эти серьезные господа стараются следить, чтобы все люки были плотно закрыты. И даже специально скапливаются на крышке того люка, который начинает дрожать и сдвигаться, ведь мало ли кто может оттуда выскочить! Они очень не любят, когда кто-то или что-то неожиданно выскакивает, ведь это нарушает порядок вещей. Они очень не любят, когда нарушается порядок вещей. 

Сколько я помню, они всегда были такими. Сколько я помню, они были всегда. Иногда все же сильному ветру по имени Время удается ворваться в занимаемое серьезными мыслями пространство, и тогда тучные, хорошо одетые господа взлетают под напором ветра. Они летят группами и рядами, сохраняя умное выражение щек и сверкая лакированными лбами. Смотреть на это бывает весело и немного страшно. 

Вот и сейчас мне стало страшно, что вдруг появится ветер и моя непутевая мыслишка может улететь вместе с большими чужими мыслями, случайно зацепившись бантом за чью-то пуговицу. И никому неизвестно, где она может очучиться. Очутиться. Нахватается там непонятно чего непонятно от кого. Забудет меня и не захочет возвращаться. Но она так невелика, так мила и своенравна, мне не хочется ее терять! 

Вот так, размышляя и тревожась, сидела я на краю пространства и высматривала красное пятнышко в сером жужжащем мареве. Где ты, моя беглянка? У меня остался хвостик от твоего плюшевого зайца. Это очень хороший хвостик. Может быть, ты вернешься за ним?