Не знаю, что со мной... Чей приказ?
Нога вместо тормоза жмёт на газ.
Душа над телом стоит, как звезда,
не падая никуда.
Не превращается вода в вино.
В листе бело, за окном темно,
сердце провисло
на паутине артерий и вен…
В голове между тем –
ни одной мысли.
Впрочем, какая-то подошла,
скользнула по нерву карандаша
на кожу бумаги.
Та закричала, бросилась прочь…
Наверное, о тебе подумал. Ночь
развесила чёрные стяги.
Мир вращается вкруг желтка
Солнца, чья участь,
как наша, жутка
и, в этом свете,
разница только в порядке лет,
отделяющем время,
когда нам выключат свет.
Нам и планете.
Звёзды рассыпаны, словно горох,
с приправой Луны этот супчик неплох.
В этой кастрюле –
горы, долины, леса, облака,
снова ты, на помине легка…
Туда я смотрю ли?
Не превращается вопрос в ответ.
Тот, кто на небе – правильный мент,
мзду не приемлет.
Сколько б не стукался об пол лбом,
не достучишься. То же любовь.
И мельника перемелет.
Не знаю, что со мной… Небеса
той же краской, что и твои глаза
мазаны, скрылись.
Осыпалась штукатурка дня…
Ночь расползается по небу для
поиска своего смысла.
Не уходи же, моя тоска!
Тоньше тоненького волоска
с самим собою
вчерашним, благополучным, связь.
Небеса, полумесяца ртом смеясь,
гоняются за моей судьбою.
Что со мной? Мысли буксуют на
мысли, что где-то и ты одна,
той же звездою
осияна, не спишь и стих
твой истекает тоской двоих
занавеситься одною судьбою.
Что так же взгляд к потолку прирос,
что ищет мысль на ответ вопрос:
Зачем всё это?
Зачем мерцает душа во тьме?
Зачем к тебе я, а ты ко мне
летим со скоростью света?
Ужели то, что прошло и есть
уже нас съело и, дальше ест
лишь то, что будет?
«Камо грядеши?!» – хрипит князь тьмы
и серебряную ртуть зимы
выпускает в небес запруду.
Что будет? Утро, скорей всего,
проснусь, – ну значит, мне повезло.
За папиросой
рукой невыспавшейся потянусь,
но …спохвачусь, вдруг, но чертыхнусь,
курить, по моему-то, я бросил.
Курить я бросил, бросаю жить.
Да нет, не бритвой по венам – Вжик!.
Скучней, попроще, –
я привыкаю к своей тоске,
что черепаха твоя, в песке
возьмёт лишь то, что сама положит.
Вопрос с тобою решится так, –
постель пустая мне скажет – Ах!
Душа отплачет,
дети догонят своих отцов
и матерей и, в конце концов,
решат измучившую их задачу –
как две надежды в одну слепить,
работать, жить, но еще любить! –
и каждым нервом
касаясь чувств другого (мысль,
что для того бог и создал жизнь,
считая, естественно, первой),
касаясь тела другого (тем
приумножится масса тел
и то, быть может,
тяготением доп. земным
воспоможет добрым, не злым,
всем, кому не помог ты, боже),
касаясь губ предвкушеньем губ
(Любимый… Эхо отрежет – Люб…)
касаясь (каясь
в том, что коснулся того, что не
понимаешь – ни в темноте,
ни при свете же, тьмою маясь)
касаясь ночи, сбежав от дня, –
как жить земному небесным? Для
чего? Во имя
чего, опять же, коль любишь, коль
скажи: Люблю! …И отрежет боль –
прощай, любимый…
…И будет утро, и будет ночь,
сначала краткая, потом точь-в-точь,
как та же, краткая,
но боле ночь для меня и тех,
кто не вынырнет: ни для всех,
ни для себя… Как стихов тетрадка.
Любовь прощает сначала нас,
потом надежду уставших глаз,
потом надежду
остаться правым, потом остать-
ся просто, (себе ли врать!)
остаться видимо между
Харибдой, Сциллой, добром и злом,
семьей, любовью, при всём при том,
чтоб жить остаться.
Любовь – прощание со всем, что быть
могло бы, но остается выть
оттого, что приходится с ним прощаться…
97 г.
