Слежался воздух под скамьёй, настоян парк на мёртвых листьях.
Переругалось вороньё, кто лучше выступит солистом.
Сползает день на эшафот, в объятия небесных крестниц
И тень креста ужом ползёт, ломаясь о ступени лестниц.
Темно у храмовых дверей и паперть как сосуд пустеет.
Лишь увлечённый воробей кладёт поклоны как умеет.
Поймает ужин не спеша домашний кот по крови дикий,
Чирикнет птичка, чуть дыша, и душу выдохнет. Улики
Мазурку кружат на ветру покуда вихрю силы хватит.
Сгребёт их дворник поутру, надев камзол на толстой вате.
Ведь мёрзнет ношеный скелет, такой достался, знать, от Бога.
Пересчитает горсть монет и звякнет тарой у порога.
А серый страж займёт кровать и, намывая в гости духов,
Кормильца будет ожидать, врачуя шрам за левым ухом.
Под звон ключей скрипит засов, вернулся ласковый хозяин,
Из тетрапаковых коров нальёт туман чужих окраин
И не забудет про себя. Вздохнув, что ж дочка, мол, не едет,
Слезы прозрачного огня под рыбий хвост себе нацедит.
Затеплит синее окно, но смотрит мимо, на обои...
Другое видит он кино, шагнёт, ладонью лик накроет,
Погладит треснувший багет.
- Ну, спи, котейка... спи, плутишка...
И запах старых сандалет навеет сон о вкусной мышке.
Как ковчег мой автобус по новым проспектам плывет,
Пассажиры притихли, потрепаны всеми ветрами.
Отражаясь в витринах, ползем потихоньку вперед,
За домами нам пристань, кондуктор звенит медяками.
Там нас встретят салютом и флагами разных цветов,
На балконах хрущевок под ветром белье парусами.
Двор захвачен сиренью, среди одичавших кустов
Зеленеет трава, охраняема всеми котами.
На окошках герань светит сквозь занавесочек ряд.
Проржавевший фонарь ветер треплет по шее жирафьей.
И в открытую форточку птицы влетают как в сад,
Молча дети на них с пожелтевших глядят фотографий.
Сквозь асфальт, весь в прорехах и лужах от вечных дождей,
Прорастает лоза, терпеливыми зреет плодами.
Наш водитель, наш Ной, ты вези, ты вези нас скорей!
Ты прости, видно мы не вписались немного годами.
.
* * *
"...И нежность лебединая в повадках..."
L.
...Две птицы летят и летят в моем небе —
Белая лебедь и черная лебедь...
.
Женщина красит волосы.
Она превращается из блондинки в брюнетку.
Ей идёт бледность лица.
Женщина плачет.
Сморкается громко в салфетку.
Встретила подлеца… И так без конца.
Женщина смотрит кино.
Любая берёт любого.
Изобилье машин, волнующий шорох шин.
Женщина идёт в магазин.
И продаться почти готова.
Но в её маленьком городе не осталось настоящих мужчин.
Женщина говорит вслух:
"Что ты, дура, думаешь.
Что ты, дура, расслабилась. Того, сего…"
Женщина говорит: "Любимый,
Что ты так мало кушаешь."
И смотрит с обожанием на него...
Мы купили холодильник.
Четырёхугольный будто
Дом. И белый, словно сахар.
Кухня в белом отразилась.
Как вокзал, большая стала.
Дверь открой – а вот и поезд.
Он сосисочно-ветчинный,
Сырно-масляный и даже
Есть – ура! – вагон-арбуз.
Путешественники словно,
Рыбный мы пейзаж вдыхаем
И не трогаем стоп-кран.
В белых стенах отражаясь,
Мы значенье принимаем.
Что не снилось даже нам.
День седьмой от сотворенья мира...
Ты спросила – Где ты был, Адам?
- Неужели ты уже забыла?
Мы ещё не созданы! Я – там,
Где в полнеба звёзды в развороте
Размахнули шлейфы! И тебе
Я рисую родинки на взлёте
В невозможной, но твоей судьбе!
Всё ещё придумано не нами.
Грех не познан. Яблоко цело.
И ещё лучистыми глазами
Смотрит небо на твоё чело...
