Тускнеют краски осени.
Гореть
Теперь багряным будут лишь закаты,
Переплавляя в тиглях листьев злато,
Свинец туманов и загаров медь.
Но не дано бесследно умереть.
Извечен круг ухода и возврата.
Циклично зарожденье и утрата
Сменяют смертью жизнь и жизнью смерть.
Текущая и зыбкая вода
Замрет на миг хрусталиками льда
И вновь растает, зазвенев ручьями.
Лишь чувство, что сияло так светло,
Но с осенью печально отцвело,
Уж более не вспыхнет между нами.
Прощай, мой друг, прощай, старик-
Надменный франт и сибарит.
Невы непознанный блицкриг
Высокомерно льдом укрыт.
Шесть днй ничтожно малый срок
Молчит сиротка-календарь-
Последний «питерский» листок
Печально улетает вдаль.
Прости, мне не дано понять
И праха на твоих стопах!
Я лишь прошу не отторгать
Души в протянутых руках...
Прощай, шесть дней жила тобой,
В моей душе-твой терпкий яд.
Ты отпусти меня домой...
А после-позови назад...
Нам отклоняться грех
От выбранных уклонов,
Что лето, что зима –
Скулим от нищеты.
В домах у нас прорех –
Как золотых дублонов
В швейцарских закромах,
Какими грезишь ты.
Уже слова горьки
О завтрашних прорывах.
Пусть валовой продукт
Растёт как на дрожжах...
Пока народ царьки
Доводят до обрыва –
До вечности дойдут…
Оттуда не сбежать.
Опустошенность, словно перед казнью,
Рассвет бежит собакою на голос...
Зеркальный взгляд наполнен неприязнью,
Подробен мир и виден каждый волос.
Рыдает пена в мокрую жиллетку,
Лыжню проложит лезвие по снегу,
Сажусь как птица на чужую ветку,
Доверив жизнь жетону-оберегу.
Аид поет про молодость и силу,
Припев рефреном режет по живому,
А эскалатор в братскую могилу
Ведет нас, как жокей по ипподрому.
Мелькание реклам и запах кожи,
Блондинки в разноцветном оперенье...
А нам закрылки осень злая гложет.
- Так что ты там про смену поколений?
Прощальной песней лейтенанта Глана
Ушла эпоха вглубь, на дно фиорда,
Но нас отыщут, как это ни странно,
Мы сохранимся битым файлом Word`а,
Листом кленовым в томике Верлена,
Осыпавшейся тенью на странице.
Потомки 25-го колена
Уснут с печатью прошлого на лицах.
В осадке белой ночи черной тушью
Нальются запятые спелых почек.
Стряхнув года, синея от удушья,
Взмахнёт обложкой стая старых строчек.
Последние романтики планеты,
Лишившиеся крыльев на излете
Подброшенной создателем монеты,
Мы срежем путь на новом повороте.
Пусть наше поколение не вечно,
Но мы, уйдя, по первому же зову
Подарим юным душам человечьим
Живое, незапятнанное слово.
Бог меня простит – это его ремесло.
Вот девушка. А вот весло.
А здесь так называемый «божий дар» -
Излюбленный пенсионерами бар.
Прости-прощай, милая, и прощай-прости.
Мне ещё полжизни впотьмах грести.
По воде, по морде ли – хлоп веслом.
Это смерть иль девушка с топором?
Без молитвы, без огня я в твой дом проник.
Горек твой рябиновый злой язык.
Ягода ты красная, ты ли – Бог?
Ты прости меня, что мой глас убог.
Что кривляюсь я в этот страшный час.
Сука, брось весло. Бог прощает нас.
Чёрный ворон, добрый ворон.
У меня в глазах двоится.
Синий воздух будто порван
Этой тревожной и странной птицей.
Мы присядем и напьемся, скажем, чаю.
Чёрный ворон, добрый ворон...
Тихо, всё я замечаю:
«Оля, вон он.»
Дети тихие такие.
Даже боязно коснуться.
Ваши крылья вырастут большие,
Чтоб заснуть и не проснуться.
Наше счастье в нашей власти.
Чёрный ворон, добрый ворон.
Что ж ты рвёшь меня на части?
«Нет, не он он.»
November, Hudson, Riverdale
On the opposite shore
Red, and purple, and yellow
Curly fiery cliffs
Bleeding,
Cut through by the late day beam of sunlight,
Separated by the jaded road
Of ripples and white-caps;
And only red, and purple, and yellow leaved trees around.
On the opposite shore
My life, my heart
Bleeding,
Cut through by the late day call from you,
Separated by the jaded road of memory;
And only smiles and tears and kisses around.
Ноябрь, Ривердейл, Гудзон
На противоположном берегу
красные, и пурпурные, и жёлтые
кудрявые огненные скалистые обрывы
кровоточат,
прорезанные поздним дневным пучком солнечных лучей,
отделённые разбитой дорогой
ряби и пены;
и только красно-, и пурпурно-, и жёлто-листые деревья рядом.
На противоположном берегу
моя жизнь, моё сердце
кровоточат,
прорезанные твоим поздним звонком,
отделённые разбитой дорогой памяти;
и только улыбки и слёзы и поцелуи рядом.
