Вороны любят морозное утро,
Также, как я,
идут пошатываясь,
ослепительно черные
покинувшие ночлег.
Утро такое холодное, что воздух охвачен
Безысходной горечью,
прозрачная, фиолетовая дымка,
Зависшая в пустоте.
Они бросаются с голых деревьев на остатки,
высыпавшиеся из кормушки.
Слишком яркие, как покрытые лаком.
Слишком блестящие.
Едва отличимые от темноты.
Мы надеемся, что можем понять боль,
она приходит и уходит, и снова приходит,
как зима,
в своем желанном откровении.
Снегири – алые цветы на январских колючих ветках.
Голуби, всхлипывающие, поедающие зерна, которые просачиваются сквозь щели.
Воробьи, купленные за пару монет в Иерусалиме
и съеденные бедняком. Все эти повторения мы
выучиваем наизусть, сначала имеем, потом
не имеем. Понятое,
и непонятое.
В этом нет таинства мрака, клубящегося вне нас.
Иисус говорил, живите как вороны.
Я помню притчу,
Как один их них вонзил свой черный клюв в сало.
Не тратьте мгновенья на хлопоты,
Не собирайте запасы на зиму.
Не надо сеять и жать.
Это только другие птицы суетятся. Голубая сойка бьется
Под соседней сосной и верещит от зависти. А
Воробей в безлистном багрянике застыл в немом ужасе.
Но, француз Кревекёр писал,
что Вороны выклевывают глаза повешенным.
И те висят, уставившись пустыми глазницами за горизонт,
в никуда.
Я на улице,
Я дрожу от холода,
Я перестаю понимать, зачем я должен
Собирать все эти мелочи.
Этот раввин, например, запретил упоминать воронов в проповедях.
Или Плиний, думавший, что вороны безумны
и не могут найти дорогу домой.
Я не в силах унять дрожь.
Поиски рая, поиски ушедшей боли
Оказались всего лишь случайным блужданием.
А черные корни
Так глубоко во мне. Горечь.
Она ошеломляет.
В этот вечер нежный ветер дышал между нами,
Там, где тебя подвесили меж звезд как колокольный звон.
Где сухая трава свернулась от мороза,
Там пустота, она утешает мои глаза,
Твой грудной протез сползает и покрывается потом,
Баюкая блузу –
ее хризантемы сливаются с лавандой
и лунным светом.
Так же быстро, как математики
Подсчитывают законченное,
снег хоронит твое молчание.
Губы другой женщины кажутся мне очертаниями
твоей могилы, которую пытается заполнить снег.
Мои ночи полны ветра и разрушения; будущее висит
Над сверкающим водопадом – я мог бы
вырвать мой язык, оплакивая холодные месяцы,
как ветер, бьющийся в пустой колокол;
Я видел тебя всюду,
Охотился,
как зима,
которой мир молится,
и для которой он опустошается.
Тепло наших тел
Плавит снег
в душистую воду.
Не выткалась заря – в окне свинец литой,
Три голубя сидят горгульями на крыше…
Открыть окно – и двор ударит глухотой,
Которую невыносимо слышать.
Скукожились цветы, лишь ледяной карниз
Покрыт теперь росой белесых капель ртути –
Вот поползла одна, оборвалась – и вниз,
Но никуда не упадет, по сути…
Коррозия сплошных неслышимых минут
Разъест в тумане всё: дома, мосты, бульвары…
Лишь в мутной пелене потеряно мигнут
Последнего автомобиля фары.
