Где эта комната, в которой я всё оставил?
Телефонную книжку, с записями тетрадь.
Дом распланирован странно, почти без правил:
Санузел, кухня, санузел ещё, кровать.
Окошко выходит на лестничную площадку,
В объедках копается рыжий соседский кот.
Издалека чей-то голос: «…ещё нашатырь и ватку.»
Сдавленный смех. В трубах вода течёт.
Вспомнить, как всё начиналось. Было почти что счастье.
Было: весна, тёплый ранец, двенадцать, тринадцать лет.
Жаркий батон, разрываемый враз на части.
Косо натянутый жёлтый упругий свет.
Первое в жизни море, белое, золотое.
Мама в купальнике и чебурек в песке.
Красное, синее, жёлтое, голубое.
Время вне времени, пляшущее на волоске.
По коридору, налево, налево, прямо.
Сквозь проходную комнату: это здесь.
Лечь на тюки посреди неживого хлама,
Книжку открыть, чье-то имя, адрес прочесть.
Последняя звезда в коктейле голубом
Лучи тянула вниз, пытаясь зацепиться.
И, за еду приняв, её клевали птицы,
А город крепко спал морозным серым сном.
Горячие слова сплетались и текли,
И тонкий запах шёл от предрассветной трубки.
А мир в моих руках был крошечный и хрупкий -
Опальная звезда потерянной любви.
На ёлке игрушки: мухомор, самолёт, принцесса.
И ещё два десятка шаров для цвета и веса.
И ещё под ёлкой старик стоит с бородою,
С шапкой ватною, с девушкой молодою.
Подойди и спроси: мухомор, мухомор, мухоморик,
Будет ли год так же сладок и так же горек?
Будет ли песня, которой не помню начала,
Помню лишь то, что когда-то она звучала?
Будешь ли ты, самолёт, серебристой птицей?
Или ты станешь отравленной тонкой спицей?
(Ты же, принцесса, не смотри на меня с укоризной.
Я целовал тебя в прошлой какой-то жизни.)
«Шутишь ли ты?» Да какие тут, братцы, шутки.
Как ты наивна в заячьей серой шубке.
Как ты, старик, серьёзен и как печален.
Год утомленный заново изначален.
Только шары, не мигая, молчат сурово:
"Ты не сказал ещё самого важного слова.
Слова, что вовсе не скажешь и не напишешь.
Подойди поближе. Ещё подойди поближе."
Запах липы – тонкой паутинкой,
золотистой сетью, ласковым дождём,
но дрожит предательски слезинка –
я с другим, а мысли – лишь о нём.
Пусть не он сейчас так близок и так нежен,
пусть не он, волнуясь, говорит,
не его глаза глядят с надеждой
на меня. И жар моих ланит
не его признанием зажжётся,
не его касанию руки
сердце, задыхаясь, отзовётся,
но чужого счастья так легки
крылья, и тоскующую душу
к солнцу унесут – в свободу для двоих...
... Милый мой, я сон твой не нарушу,
засыпая на руках чужих.
