В холодном небе звёзды плыли,
В глазницах окон стёкла стыли,
И ветер мёрз от снежной пыли,
И обмирали фонари,
Ползла с востока тьма густая,
И молча мёрзла птичья стая,
И звёзды падали, блистая,
В осколках гаснущей зари.
Был вечер груб и невоспитан,
Колючим холодом пропитан,
И под окном лежал убитым
Размытый круг от фонаря,
Во мгле, обнявшей нас упруго,
Мы, двое, мучили друг друга,
И от стыдливого испуга
Дрожала темень января.
Но сколько счастья в этой муке,
Как в темноте мешались звуки,
И что творили наши руки –
Мы не расскажем никогда,
Как роза ревностно кричала,
Безумный запах источала,
И два наполненных бокала
Запотевали от стыда.
Какая разница, о боги,
Чем всё закончится в итоге,
Куда свезут нас завтра дроги,
По ком звонить колоколам,
Когда наступит время пере
Осмыслить все свои потери,
И поздний скрип подъездной двери
Разрежет жизнь напополам.
О лето, украшенье дней!
Она же – украшенье лета.
Но что вы знаете о ней,
что так волнующе раздета?
Что, волосы не распустив,
задумавшись, по миру бродит...
Навряд ли уж, что в хороводе,
а руку тронешь – ...Отпусти!
Мой сосед, потомственный рабочий,
Константин Петрович Петухов
Как-то мне признался между прочим,
Что балдеет от моих стихов.
Я едва не потерял сознанье
От простых и нежных этих слов:
Вот оно – народное признанье,
Вот она, народная любовь.
В тот же вечер, взяв «литрович» водки
И пузырь молдавского «Шато»,
Мы пошли с Петровичем на сходку
Нашего районного ЛитО.
В доме, что напротив Райсобеса,
По средам, уже который год,
У одной известной поэтессы
Собирался творческий народ.
Мужики несли туда спиртное,
Дамы приносили закусон,
И творилось там порой такое,
Что, пардон, полнейший моветон…
Но, к сюжету. Мы вошли солидно,
На гора поставив пузыри.
Даже поэтессам стало видно
Что у нас снаружи и внутри.
СоЛитОвцев оглядев сурово,
Тунеядцам ржавого пера
Я представил Костю Петухова
Критиком журнала «Сифира».
Выслушав респект и уважуху,
Костя отрешенно сел за стол,
На вопросы отвечая сухо,
Мол, совсем нечаянно зашел…
Вечер протекал неторопливо:
В очередь читали, пили враз…
Критик слушал вирши молчаливо,
На поэтов щуря черный глаз.
До поры все было симпатично,
Без ругательств, гадостей и драк...
Разговор скатился, как обычно,
На бездарность нынешних писак.
Началась дискуссия об этом
С легкой поэтессовой руки:
Дескать, были ж некогда поэты,
А сейчас? Сплошные дураки…
Над салатом и пахучей килькой
Трепетало в воздухе хмельном:
Бернс, Бодлер, Есенин, Байрон, Рильке,
Элиот, Шекспир, Рембо, Вийон…
Страсти накалялись понемногу
Параллельно с выпитым спиртным,
Но поэты, (да и слава Богу),
Стойкостью к напиткам не сильны.
А когда закончился «литрович»,
И держаться не было уж сил,
Над столом поднялся вдруг Петрович
И на все ЛитО провозгласил:
«Никаких Вийонов я не знаю,
Элиоты мне до фонаря,
Есть один поэт – Вадим Куняев,
Нет поэтов больше ни фига!»
В этот миг Петрович был ужасен –
Страшное лицо, свирепый взгляд…
Я ответил мысленно: «согласен»,
Покачнулся и упал в салат.
