Как-то раз мой кореш Костя,
А в народе – Константин,
Выпил пол-литра со злости.
Он всегда бухал один.
И подумал он с улыбкой:
«А не плохо было б мне,
Взяв еще одну бутылку,
Прогуляться при луне!»
Лунный свет струился бледен
И тропою узкой вел.
Костя так и не заметил,
Как на кладбище забрел.
Глядь – земля зашевелилась
На могилке под крестом,
И рука наружу взвилась
С указующим перстом.
Вслед за ней мужик поднялся
Червяками весь покрыт.
Страшным гласом засмеялся
А потом и говорит:
«Чую запах человечий.
Вечно кровь я пить хочу.
Ночью встречу – изувечу.
Душу с телом разлучу».
Незнакомца взглядом смерив,
Костя «Camel» закурил
И спросил: «Ты чё за бредней
Мне мужик наговорил?
Хочешь пить – так кайф в кефире!
Ряженки попей чуток.
Нет напитка лучше в мире,
Чем бодрящий «Бифидок».
Очень йогурты полезны,
Для такого молодца.
У тебя-то, друг любезный,
Не здоровый цвет лица.
Хочешь есть – сырки попробуй,
Что в глазури – лучше нет!»
Но упырь, глядя сурово,
Так сказал ему в ответ:
«Пусть глупец кефир поищет.
Я же крови поищу.
Я ищу другую пищу,
И тебя не отпущу!»
Костя выплюнул чинарик,
А потом, что было сил,
Упыря с ноги ударил
И за горло укусил.
Есть в народе слух ужасный,
Говорят, который год,
С той поры упырь несчастный
В день урочный Костю ждёт.
Уж с утра погода злится,
Ночью буря настаёт,
И Костян к нему стучится
У кладбищенских ворот.
Решили – друг друга уже не тревожить,
решили – не звать, не писать, не звонить,
бесчисленных сущностей больше не множить,
не плакать, не помнить, не ждать, не любить.
Решили – у каждого будет дорога,
вот эта – твоя, а вот эта – моя;
не обсуждай, не касайся, не трогай,
всему обозначили четко края.
Решили, что с каждого будет, довольно;
решили не ждать, чтоб судьба развела;
страшнее, чем боль – ожидание боли,
опасней летящей – в колчане стрела.
Открытая дверь. Нескончаемый вечер.
Октябрь багровеет прожилками дней.
И нечем дышать, и встревожиться – нечем,
сильнее любви – только память о ней.
.
* * *
(На мотив Наргиз Сопромадзе)
Что было, Мари,
Что было...
Юность, любовь была...
Ветер. Зола...
Молва
Хлестала, рвала и била...
Что было, Мари,
Что было...
Стелется семь дорог,
Все –
мимо твоих ворот...
Зеркало потемнело.
Не заскрипит порог –
Вечер твой одинок,
Сердце – заледенело...
И вспоминай до зари
То, что почти забыла...
Что было, Мари ,
Что было...
.
...И всё прошло, мы встретились опять,
Но так взаимонецветущи взгляды,
Так полуразличимы звукоряды -
Не угадать, не вспомнить, не узнать.
Так воздух сух, так оклик недалёк
И так пространство все следы забыло,
Что нынче даже сердцу невдомёк,
Зачем оно так жалобно заныло.
Страх жизни, страх смерти с тобою играют.
Медаль – оловянна, герой – из бумаги.
То рвется в атаки, то дремлет в Итаке,
То просит вина, то руно добывает.
То левые правы, а завтра иное.
И так ведь бывает. И где ж те кумиры?
То истина молвит младенца устами,
То реки из крови и слезы как море,
То снова фиалки и смех колокольцем,
И вечер так свеж, и губы шершавы.
То тонет меж волнами грустное солнце,
А выплыть ль ему – никто не узнает.
И снова под сердцем горячая рана,
И горлом слова... Торопясь, захлебнуться!
Но в памяти дышит тех ликов сиянье –
И в плаче душе опять распахнуться!
Страх смерти, страх жизни как грани бессмертья,
С минувшим обняться, небывшему сбыться!
И нежность к вчера (как там было туманно!)
Нам всё же не даст, не даёт задохнуться!
Скачут по прерии Билл и Боб.
Их шляпы в жёлтой пыли.
Чёрной точкою дилижанс,
Несколько тел вокруг.
Билл и Боб – запомните их.
Они теперь короли.
Большие деньги пойдут, шелестя,
Из крепких весёлых рук.
Сутки в пути. У ручья – привал.
Слезть. Напоить лошадей.
Дырочку в шляпе заметил Билл,
Палец просунул в неё.
Саквояж тяжёлый счастьем набит
Двоих взрослых людей.
Боб умывает шею водой,
Виски из фляги пьёт.
Боб – мечтатель. Билл – реалист.
Спят под кустом они.
Ночью в прерии тишина.
Лишь птица во тьме прокричит.
Выстрел раздался. Предсмертный хрип.
Колокол, бей, звони.
Шорох поводьев, копытный стук.
Колокол в небе молчит.
Беззвёздной ночью не видно ни зги.
Стука не слышно сердец.
Не разобрать – кто жив, кто мёртв,
Кто кого обманул?
Живой ли присвоил счастье себе?
Скачет ли в ночь мертвец?
Лишь одному прощения нет.
Прощенье лишь одному.
