Arifis - электронный арт-журнал

. 

                                (Фрагмент из драматического монолога 

              «"Две птицы" или "Правила приема для поступающих во ВГИК"») 

«… Да, конечно, я рассказал бы еще в своем фильме о том, как трудно возвращаться в свои города. Я бы рассказал о мастерской резьбы по дереву во Владивостоке, где я работал учеником. Мне было шестнадцать лет, Мастер вырезáл к какому-то конкурсу фигуру пожилого партизана, которого изображал я. Старый воин должен был стоять (почему-то) почти обнаженным и грозить кому-то кулаком. Я поворачивался то так, то этак, гневно вскинутая рука затекала, и по мне расползалось какое-то тщеславное и грустное сознание того, что, вот, мол, будет стоять партизан на выставке, будут люди смотреть, и никто не догадается, что партизан этот – я…  

Потом мастер вырезáл девушку с юношей, сидящих у окна. Юношу он опять резал с меня. Через шесть лет я приехал во Владивосток, голодный, зашел в «Пельменную» и увидел на стене над столиками эту работу. Я смотрел на этого деревянного недоросля с бутылеобразной головой и плечами, и мне вдруг стало очень жалко себя и обидно… 

Как-то Мастер сказал мне: «А не попробовать ли тебе самому? Я чувствую – у тебя получится». Он выдал мне кусок треснувшей доски, штихели*, и я приступил. Сначала я нарисовал на доске лицо, затем начал доску обтесывать и опиливать. В процессе работы я понял, что первоначальный замысел погублен и «лицо» трансформировалось в морду, сначала – кошки, а потом – тигра. Увидев, что это тигр, я сообразил, что в связи с близостью Уссурийской тайги и учитывая местный эпос, литературу, я очень верно и тонко задумал свою работу. Я вгрызся резцом в деревянные волокна вокруг своего дитеныша, видя уже и в этом символ: из глубины, из веков, которые олицетворяла грубая, необработанная доска, вдруг проклюнулась добрая морда тигренка… Я вспоминал Сельвинского: 

                        «…Это ему от жителей мирных 

                        Красные тряпочки меж ветвей, 

                        Это его в буддийских кумирнях 

                        Славят, как бога:  

                                    Шан — 

                                    Жен — 

                                    Мет — 

                                    Вэй! 

                        Это он, по преданью, огнем дымящий, 

                        Был полководцем китайских династий…» 

Я зажегся. Я вдруг почувствовал, как я узнаЮ дерево, и как дерево привыкает ко мне и начинает доверяться мне. Я услышал его – дерево. Я чувствовал радость и восторг оттого, что оно меня слушалось, уступало мне, и я мог уже управлять его – дерева – венами-линиями, только чуть подправляя их и направляя в нужную сторону. Случайно, совершенно неожиданно для меня, перед носом у тигра вырос маленький цветок с четырьмя неровными лепестками, и тигр потянулся с любопытством к нему…. Когда уже было поздновато, я спохватился и вспомнил, что у тигров есть хвосты, и даже на сáмом Дальнем Востоке безхвостых тигров не бывает. Пришлось хвост изыскивать из того, что оставалось, и он получился очень куцым. Этот куцый хвост, разнолепестковый цветок, удивленный тигриный глаз – очень сочетались друг с другом. Мне уже было жалко, что у тигра только четыре лапы, только два уха: мне хотелось еще вырезáть и вырезáть… Но пришел Мастер, остановил меня, дал паяльную лампу и заставил меня сжечь моего зверя, точнее – обжечь. Я послушно, как мне ни было больно, обжигал тигра, потом чем-то пропитывал-смазывал, а потом Мастер забрал старый обгорелый кусок дерева и унес. Через полгода я встретил своего тигра в Москве, на ВДНХ, в «Павильоне труда и отдыха», слушал, как говорили об «интересном авторском замысле», «решении» и проч. И я уже и сам верил, что были и замысел, и решение… 

…Первую маску свою я вырезáл для Оли. Оля была рядом, работа от этого шла споро: мне хотелось сделать ее быстрее и лучше. Получилась она немножко с разными глазами, с чуть смещенными щечками – монголовидная красавица. Имея уже опыт, я ее обжег и покрыл раствором, демонстрируя свое мастерство и гордясь им. На обратной стороне я сделал отверстие для гвоздя и вырезал: «Оленьке». Она повесила маску у себя дома, над кроватью, и мать ее, которая меня терпеть не могла, первый раз в жизни сказала что-то доброе в мой адрес, вроде: «Хорошо... у него талант… – но тут же поправилась: – ...но это – от Бога, а сам – дурак!»  

…Как-то, я встретился с Ольгой. У нее дочь, муж хороший, хирург, ходит на судах за границу, привозит всякие именные статуэтки, рисунки каких-то знаменитостей, чуть ли ни Сикейроса; она мне всё это показывала немножко с гордостью, немножко с грустью, а потом, случайно, я увидел свою косенькую монголочку, которая висела там же, где ее повесили семь лет назад… 

                                         * * * 

                         ...Из дерева мягкого сделаю маску я – 

                         Первую маску для девочки ласковой... 

                         Как ты податливо, теплое дерево, 

                         Как ты прощаешь мою растерянность – 

                         Линии сами будут вести меня, 

                         Лишь успеваю за ними резцы менять... 

                         Комната к ужину стружкой заполнится, 

                         Будет подружка ее выметать; 

                         Так и закружится, так и запомнится – 

                         Стружка по комнате будет летать... 

                         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  

                         ...Потемнеет маска на стене... 

                         Сгинет мастер в дальней стороне... 

                         (1979-80)